Ловушка для опера - Алексей Сухаренко

«Ах да, у собак же нет рук» – перестал удивляться его поведению Егор.

Вскоре троих из соседей по палате, вывели к врачу, а когда через два часа те возвратились обратно Егор, обнаружил в них существенную перемену. Они стали на него обращать внимание. Правильней было бы сказать, что они даже не отрывали от него глаз, словно проводили какое-то изучение его персоны. Ему было неуютно от столь пристального внимания, и он обратился к одному из них – худому, с горбатым носом мужчине, чья кровать была к егоровой самая близкая.

– Мы с Вами, наверное, раньше встречались?

Сосед не ответил, а только заморгал глазами.

– А мне Ваше лицо кажется очень знакомым – попытался завязать с ним хоть какой-нибудь контакт Егор.

– Ты тараканов есть будешь? – неожиданно опрашиваемый мужчина достал спичечный коробок, и полуоткрыв словно коробку монпасье, протянул его Круглову.

– Нет спасибо, я уже завтракал – как можно тактичней отказался Егор от копошащихся насекомых.

– Я так и знал – злорадно засверкал воспаленными глазами «гурман», и повернувшись к двум другим, словно изрек приговор – Он не ест тараканов.

Его приятели кивнули ему в ответ, словно определившись с статусом их нового соседа в этой палате.

– Он сам таракан, правильно доктор говорил – прошипел один из них, раняя струйку слюны сквозь беззубый рот.

Они собрались вместе, и словно заговорщики стали по очереди заглатывать насекомых, с вызовом поглядывая на опешившего соседа.

– Все – изрек горбоносый, закрыв пустой коробок – остался всего один.

После отбоя Егор все ни как не мог заснуть, вглядываясь в сумасшедшую троицу, пытаясь определить спят они или нет. Его обескуражило и напугало наличие таких странных соседей. По сравнению с этими тремя, тихо скулящий во сне человек в собачьем наморднике, казался ему безобидным «щенком». Кажется все спали. Егор, смертельно уставший после «шизо», попытался заснуть, и чтобы сон пришел побыстрее стал вспоминать хорошее. А хорошего раньше было не мало. Он вспомнил, как вместе с мамой подметал ее территорию вокруг дома. Особенно ему нравилась подметать после дождя, когда на асфальте не успевали высохнуть лужи. Тогда Егорова метла, словно кисть художника, обмокнутая в дождевую воду принималась рисовать на сухом асфальте невиданные картины. Здесь можно было увидеть море горы, а если очень постараться, то и портреты людей… А однажды они с мамой и какой-то дальней родственницей поехали в лес за грибами, и Егор на лесной поляне наткнулся на ежа. На большом сером клубке он увидел белый гриб, и обрадовался своей удачной находке. То что это был ёж Егор узнал потом от матери, которая прибежала на его крики, и дула на его наколотые об иголки лесного монстра пальцы. Зато после, они сели на той же полянке, и разложили на опавшей листве домашнюю снедь. Даже колючий монстр, уловив манящий запахи еды, не спешил убегать, и его черный носик, смешно подергивался, ловя направление ветра. Мама потом бросила ему «мундир» от варенной картошки, в компенсацию за отобранный белый, и колючий стал их поглощать раздавая чавкующие звуки.

Все эти воспоминания, словно сладкая дрема, окутала уставшее тело Егора, погружая его в беспробудный сон. А потом была вспышка боли в голове. Одна потом еще одна и еще. И он опять впал в какой – то странный сон, где кроме кромешной темноты и тишины ни чего не было.

Матери

Зоя Николаевна, после визита к ней Сергея Ивановича, находилась в поникшем состоянии. Судьба, которая и ранее ее не баловала, под конец жизни, видимо решила вывалить на нее все тяжкие испытания. Сначала ее болезнь, потом исчезновение Егорушки, заключение его под стражу. Правда перед пожилой женщиной забрезжил лучик солнца, когда она, прейдя в отделение с заявлением, встретилась с Бодряковым Сергеем Ивановичем. Сначала она подумала, что это просто однофомилиц и тезка его сына, которого она оставила в Москве, но одного взгляда на него хватило, что бы наполнить материнское сердце безграничной радостью. Капитан милиции как две капли воды был похож на ее покойного мужа Бодрякова Ивана Ивановича. Да и по возрасту все сходилось. Каких только усилий стоило Зое Николаевны, что бы с превой встречи не расплакаться в его присутствии, и не назвать его сыном. В тот момент ее наверное удержало необходимость исповедоваться перед Сережкой за прошлое, объяснить почему они расстались. Она чувствовала себя к такому разговору не готовой, и боялась его реакции на ее признания. А потом этот его визит и вопрос про их семейную фотографию. В тот момент ее душа, обретшая утраченного сына, ликовала, и казалось, что в ее жизни наступает самый счастливый день. И вдруг у него оказались другие родители! После его ухода Зоя Николаевна, все еще на что-то надеясь, попыталась выяснит в отделение его семейное положение, но с ней ни кто разговаривать не стал, и она опять осталась наедине со своей главной жизненной проблемой – возвращением Егора. Помня слова Сергея Ивановича, что ее сын, по какой-то ошибке, все еще остается обитателем Бутырке, она приготовилась к нему на свидание, но на оформлении «свиданки» ее оглоушили известием, что Круглов в их учреждении не значится. Она попыталась связаться с Бодряковым, и дважды приходила в отделение, но не заставала его на рабочем месте.

И тут началось самое страшное. Ей позвонили из областного морга, и попросили забрать урну с пеплом ее сына.

– Здесь какая-то ошибка! – открестилась она от предложения, с таким жаром и уверенностью, словно кто-то банальным образом ошибся телефонным номером.

– Ошибки быть не может. При сгоревшем теле были обезоружены документы – голосом не принимающим возражений настаивал какой-то мужчина.

– Так почему же Вы меня не вызвали на опознание тела? – продолжала не верить в страшное известие мать Егора.

– Его тело после пожара не возможно было опознать. Он обгорел до скелета. Мы просто пощадили Ваши нервы – устало привел последний аргумент работник морга – Так Вы заберете урну, или нам его хоронить за государственные средства.

Зоя Николаевна вспомнила об адвоката ее сына и об освобождении Егора, что, как в прошлый раз, так и сейчас подтверждалось справками из Бутырки. Все сходилось. Она не понимала только одного. Зачем же тогда Сергей Иванович сказал ей о том, что ее сын продолжает оставаться в тюрьме. Из жалости или просто из-за того, что ему не хотелось работать по ее заявлению?

– Если сегодня Вы не заберете урну с прахом, то завтра мы ее сами захороним – напомнил об своем существовании позвонивший человек, и повесил трубку, чем вывел женщину из горьких дум.

«Может у них в морге есть хотя бы фотографии тела?» – Зоя Николаевна стала собираться в дорогу, в надежде устранить это страшное недоразумение на месте.

Ни каких фотографий в морге не оказалось. Встретивший ее санитар, сказал, что они все приложены к милицейскому протоколу осмотра и находятся в деле.

– Его что убили? – Зоя Николаевна почувствовала как к ее горлу стали предательски подкрадываться спазмы.

– Да нет. По результатом экспертизы он просто сгорел. Возможно залез в пустой дом и развел костер. Так часто погибают бомжи – равнодушно высказал свое мнение санитар.

– Он не был бомжем – Зоя Николаевна почувствовала, как слезы наполняют ее глаза.

– Но он ведь был с отставанием в развитии – продолжал отстаивать свою линию работник морга.

Он зашел в какую-то маленькую комнату, оставив женщину на пороге, и вернувшись протянул ей металлическую урну.

– Распишитесь в получении праха – протянул ей так же маленький журнал.

Взяв в руки урну с прахом ее сына Зоя Николаевна, словно зомби поплелась обратно домой, и забыв про взятую сумку, всю дорогу не выпуская из рук дорогие останки.

Надежда Петровна слушала доклад Эдуарда. Ее телохранитель докладывал, о проделанной работе по подготовке обмена с Бодряковым, но не смотря на важность ситуации, женщина его практически не слушала, а все ее мысли были посвящены стоящему перед ней мужчине.

«Странная это штука судьба. Ведь этот мужской экземпляр ни чего из себя практически не представляет, за исключением огромной мужской силы и красивого тела» – думала женщина, привыкшая выделять противоположный пол по несколько другим признакам, отдавая больше всего внимания умственным качествам мужчин – «Однако именно этот кусок мышц является отцом Макима, и моим желанным любовником».

Надежда всматриваясь в его подобострастное лицо, радовалась, что этот сексуальный монстр, так и не догадывается какую власть он мог бы над ней иметь. Она всегда держала его на коротком и жестком поводке, как свирепого пса.

«Если бы он знал, что Максим это его ребенок? Как бы он себя повел?» – продолжала фантазировать Надежда

– Сегодня мать Круглова получила в морге прах Бориса Семеновича. Так, что можно сказать, старушке теперь скучно не будет. Будет за могилкой Вашего мужа следить как за своим сыном, и Вам хлопот ни каких. – осторожно улыбнулся Эдик, помня, что Городецкий все же отец ее сына.