Город имени меня (СИ) - Ру Тори

Юра держит слово и не тревожит — в обед снова приходят музыканты и надолго запираются в студии, час спустя доставщик приносит еду. Прячу контейнеры в холодильник, но, безуспешно поторговавшись с пустым желудком, один забираю себе. Залезаю на кровать, упираюсь спиной в полированное изголовье и принимаюсь за еду: она вкусная, изысканная, необычная: не так-то просто разгадать рецепт. Сосредотачиваюсь на запахе и вкусе, стараюсь определить ингредиенты визуально, ковыряя их вилкой.

Эмоции остывают, мозг работает предельно четко: если бы ни Юра, все могло бы закончиться очень плачевно. Вероятно, я бы бежала, куда глаза глядят, убивая новые лоферы, и Кубик... ну... он бы точно меня догнал...

Воображение отказывается продолжать и отключается, накрывают бессилие и усталость. Отец не одумался, больше того: продал меня этому упырю за бутылку и надуманный долг.

Еда больше не лезет в глотку, и я откладываю контейнер.

Долго смотрю на свое отражение в черной глади спящего экрана, провожу по нему пальцем и зачем-то пишу Элине, что облажалась: проблемы вернулись, и только Юра мог бы помочь их разгрести, но все настолько запутано, тонко и сложно, что я никогда не решусь открыться...

Мне как воздух нужен совет этой странной девчонки: я безоговорочно доверяю ей и всей душой обожаю. Только она может привести в норму парой простых, но веских слов, выслушать и утешить.

«Что мне делать, Элин? Я и так по милости Светы несколько суток живу за его счет! Он не поймет, покрутит пальцем у виска, а я уже и без того стала обузой!»

Спустя мгновение от Эли прилетает ответ:

«Расскажи ему. Что бы там ни было, искренность превыше всего. Он тебя вытащит, вот увидишь».

«А если у меня к нему больше, чем влюбленность? Если он стал моим кислородом, но я наперед знаю, что взаимности не будет? Неужели выгорит?»

Шмыгаю носом, перечитываю диалог, успеваю сто раз раскаяться, что впутала в это Элину, но сообщений от нее больше не приходит.

* * *

Из-за неплотно прикрытой двери доносятся голоса и шум опускающегося лифта, после короткого стука Юра входит в комнату и, прошагав мимо кровати, останавливается у окна.

— Солнце высоко. Погода отличная, — делится он наблюдениями. — Синоптики как всегда всех обманули. Пойдем что ли, воздухом подышим, дарлин.

Поправляю футболку и с готовностью вскакиваю. Перепрыгиваю низкий подоконник, и ранний осенний вечер холодит неприкрытые колени. Юра падает на свой стул, откидывается на спинку и присасывается к электронной сигарете. Он старательно избегает разговора об утреннем инциденте, но долго и обстоятельно рассказывает о первых концертах «Саморезов» в недостроенном коттедже родителей Ками, о знакомстве с Яриком на флете у Светы, побегах от офников и полиции. Он смеется, в зеленых, как у кота, глазах, отражаются отблески солнца, хвостик на темени мило подпрыгивает в такт. Сейчас Юра такой же, как на ранних видео — многословный, остроумный, веселый, а в моей груди вырастает сожаление и ноющая тоска, какая бывает при созерцании дорогой, недосягаемой, но желанной игрушки под стеклом витрины. Потому что счастливым он становится, только погружаясь в прошлое.

Светило медленно остывает, распухает и наливается кровью, заваливается набок и катится к далекому горизонту, выщербленному панельками спальных районов. В этот час мир похож на недосмотренный сон, безмолвие и присутствие Юры туманят мысли, сердце и пальцы ног сладко сжимаются. Рассказать ему обо всем... Попросить... Так страшно! Хотя он сделал для меня все, что мог, и, кажется, даже намного больше.

— Помнишь наш разговор про секс? — Я решаюсь и схожу с ума от ужаса. — Для девочки важно, как это впервые произойдет. Ты единственный друг-парень, который может помочь... — Взгляд Юры темнеет от гнева, но я больше не ощущаю стыда и путей к отступлению — подаюсь вперед, и, подперев подбородок ладонью, ловлю и фиксирую его бездонный взгляд: — Вот я все говорю: мечты, сказки. Да какие сказки, если мое реальное окружение, оно... так себе. Там одни алкаши и этот... К-кубик. Завтра я уйду, и он рано или поздно подберется ко мне. Он с весны меня преследует и возьмет свое. Утешает, что хотя бы первый поцелуй случился не с ним...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Юра ошалело смотрит, но, осмыслив мой прозрачный намек, отводит глаза, а я умираю от тоски, сквозняком пробравшейся под ребра, и мечтаю, чтобы слово было воробьем, которого можно поймать и запихать обратно в пересохшее горло.

Я жалкая. Сколько раз эта мысль посещала меня из-за Юры? Упасть ниже уже нельзя…

Телефонный звонок нарушает тишину, Юра извиняется и слишком быстро покидает крышу — колышется штора, хлопает дверь. Небо, пару минут назад ясное, с его уходом стремительно чернеет. Едва успеваю нырнуть вслед за ним в тепло комнаты и прикрыть раму, за окном сгущаются тучи, порывы ветра двигают закрепленные велосипедными замками стол и стулья, на сером покрытии расплываются первые кляксы капель.

Пространство пронзает ледяная молния, от горизонта до горизонта прокатывается валун грома. Бросаюсь к кровати, укутываюсь в одеяло, вооружаюсь клубком и крючком. Панически боюсь гроз – несмотря на простое объяснение их природы в учебнике физики, они остаются зловещими, пугающими и непостижимыми.

Юра возвращается в комнату, шарит ладонью по стене, и под потолком загорается приглушенный желтый свет.

— Ненавижу грозу, — обезоруживающе просто признается он и плюхается рядом. — Давай кино посмотрим.

Он находит в прикроватной тумбочке пульт, и на стене оживает экран мирно спящего доселе телевизора.

Подбираюсь, изгоняю из головы нечестивые помыслы и хриплю:

— Нельзя, случится замыкание, и телик перегорит!..

— Ну и черт с ним. Главное, отвлечет от светопреставления.

Мощный шквал снаружи выламывает раму, трещит пластик, дребезжит стекло, пелена дождя в метре отсекает видимость.

Юра безучастно пялится в экран, руки накрепко скрещены на груди, и я тоже честно пытаюсь вникнуть в суть какого-то артхаусного фильма. Но из солнечного сплетения стекает теплый мед, скапливается внизу живота и превращается в тяжелый, раскаленный свинец. Напряжение в воздухе и между нами сейчас настолько осязаемое, что у меня натурально стучат зубы.

Я знаю, что Юра прислушался к моим словам. Он все понял и находится здесь не просто так...

Голубая вспышка на миг отключает слух, оглушающий грохот отдается звоном в ушах.

— Юра, есть вещи пострашнее грозы, и я очень боюсь… — накрываю ладонями глаза и, задержав дыхание, выпаливаю: — Черт тебя побери, мне так нужна твоя поддержка! Я не прошу любви. Но я прошу тебя стать моим первым. Мне так будет легче выживать, вот и все!

В висках стучит пульс, мир штормит. Убираю руки и смотрю в его волшебные глаза — они темнеют, и я в панике отползаю назад до тех пор, пока лопатки не упираются в препятствие. Но Юра подается ко мне, кладет горячую ладонь на затылок, вынуждает придвинуться и целует — совсем не так, как в столовой или во дворе шараги. От этого поцелуя отказывают все сенсоры, и сознание сносит волной. Воспринимаю происходящее с опозданием в доли секунды: Юра стаскивает с меня футболку, с себя — рывком — худи, и мы соприкасаемся кожей. Судорожно вдыхаю, легкие наполняются до отказа, кружится голова.

Ко мне никто никогда так не прикасался. Не целовал, не гладил, не доводил до состояния оголенного нерва. Я и не подозревала, что тело умеет откликаться на ласки фейерверком эмоций и ощущений. Закрываю глаза и сосредотачиваюсь на них, но Юра отстраняется, расстегивает джинсы и надкусывает шуршащий пакетик, а меня накрывает животный ужас:

— Будет очень больно, да? — Я понимаю, что не справлюсь, что опозорюсь, что жизнь изменится, как только мы перейдем черту, но Юра тихо шепчет:

— Нет... — бережно целует и наваливается всем телом.

Смотрю в его расширенные зрачки, утопаю в них, всхлипываю, и еле слышная тонкая боль превращается в удовольствие. Первым мужчиной стал именно он, я хотела этого больше всего на свете, и теперь со всей искренностью благодарю: