И даже небо было нашим - Паоло Джордано

пододвинул мне стул и предложил вина, но я отказался. Флориана со мной не поздоровалась.

– Значит, ты приехал за деньгами? – сказал Чезаре. И, поскольку я медлил с ответом, добавил: – Не так ли?

– Почему бы нам не выйти?

Чезаре пропустил это предложение мимо ушей.

– Я не могу дать тебе деньги, Томмазо. Мне очень жаль. Я поговорил с Флорианой, все ей рассказал. И знаешь что? Я должен поблагодарить тебя. Если бы не ты, у меня не хватило бы мужества признаться, и неизвестно, сколько еще времени я носил бы на сердце эту тяжесть. Мне мешал стыд. Стыд пробуждает в каждом из нас все самое худшее.

– Ты просто маленький жадный ублюдок! – буркнула Флориана.

Чезаре тронул ее за руку, чтобы успокоить. Закрыл глаза. Пробормотал какую-то фразу, чтобы сгладить впечатление от слов жены.

– Теперь и у тебя есть такая возможность, Томмазо. Расскажи, что случилось. Возможно, нам удастся тебе помочь.

Но я не мог больше там оставаться. Выбежал из комнаты, пронесся через двор и подъездную аллею к воротам, сел на мопед и укатил.

В Скало на поляне крутились парни и девушки купальниках. Не делая никаких попыток спрятаться, я пошел прямо к башне. Меня увидят – ну и пусть. Какое это теперь имеет значение?

В убежище я нашел спящих Берна и Виолалиберу. Так они проводили почти все время. Постоянное пребывание в башне очень утомляло их. Фонарь опять горел: наверное, Никола принес батарейки. Я подергал Берна за грязную футболку.

– Томми… – произнес он, с трудом открыв глаза.

– Он не даст денег, – сказал я.

Губы у Берна были пересохшие, изо рта скверно пахло. Я потрогал его лоб.

– У тебя температура, Берн?

– Пустяки. Помоги мне встать. Сегодня спина совсем не слушается.

Виолалибера все еще спала, лежа на боку на матрасе.

– У тебя наберется мелочи на два пива? – спросил Берн. – Я бы выпил. И с удовольствием вышел бы отсюда хоть на чуть-чуть.

Но мы еще долго оставались в башне, прежде чем принять решение, вполголоса переговаривались или просто молчали. По-видимому, прошло немало времени, прежде чем я помог Берну, у которого жар разлился по всему телу, подняться на ноги, а в дверном проеме появилась фигура Чезаре, заполнившая его целиком и заслонившая свет.

– Берн, – позвал он.

Берн попытался оторваться от меня и чуть не упал на пол. Я подхватил его.

– Зачем ты привел его сюда? – спросил Берн полным грусти голосом.

– Я его не приводил.

– Позволь мне помочь тебе, Берн.

Не дожидаясь ответа, Чезаре шагнул к Берну, а Берн так безропотно позволил ему обхватить себя за талию, что я решил, будто он теряет сознание.

– Прости меня, – прошептал Чезаре. – Прости меня за то, что я сделал.

Только потом я сообразил, как ему удалось нас найти. По всей вероятности, Яннис спрятался за оградой у ворот, а потом поехал за мной, правда, непонятно, на каком транспорте. Проследив за мной до Скало, он увидел, как я забираюсь в башню, и позвал Чезаре. И вот Чезаре был здесь, а Берн рыдал у него на груди. Действительно ли он плакал? Не помню. Я был слишком потрясен. Нам не пришлось объяснять ему присутствие девушки, которая тем временем проснулась и глядела на нас снизу вверх. Чезаре ни о чем не спросил, только сказал:

– Идемте со мной. Теперь я займусь вами.

Нагнувшись над Виолалиберой, он погладил ее испуганное лицо.

– И тобой тоже. Держись.

И мы покорно пошли за ним, сначала вверх по лестнице, потом вниз: казалось, он знает дорогу лучше нас.

Когда надо было идти через заросли крапивы, он одной рукой поддерживал Берна, а другой – Виолалиберу. Я шел последним. Перед тем как покинуть убежище, я сунул в карман деньги, которые нам удалось собрать.

Мы прошли через толпу ребят и девушек в купальниках. Кто-то из них, знавший меня и Берна с прошлого лета, поздоровался с нами. Мы сели в форд, и Чезаре поехал по направлению к ферме, не сказав ни слова. Хотя нет, он все же произнес одну фразу, обращаясь к Виолалибере: «Тебе понравится место, куда мы едем. Там все решится».

Тогда я подумал: он уже знает. Знает о ребенке, знает обо всем.

Возможно, его план был масштабнее, чем мне казалось: на ферме, кроме Флорианы, нас ждал еще и Никола. Стоя под навесом беседки, он метнул в меня выразительный взгляд, означавший: не требуй объяснений. Но нам было не до этого. Чезаре продолжал успокаивать Виолалиберу. Флориана позвонила врачу в Специале и попросила его срочно приехать, несмотря на позднее время. Берн, Никола и я оставили девушку на их попечение и пошли к дому. Когда мы дошли до оливковой рощи, у Николы случился приступ паники и одновременно агрессии, направленный против меня.

– Что ты ему сказал? Что, черт возьми, тебе в голову взбрело?

– Ничего он ему не сказал, – ответил за меня Берн. – А насчет Виолалиберы он сам догадался.

– Не надо меня в это впутывать, ребята. Прошу вас, не впутывайте меня! Я дам вам все, что хотите!

В его голосе звучала мольба. Лицо исказилось от ужаса. Мне было его жаль.

Берн велел ему замолчать таким решительным тоном, что он сразу затих.

– Мы должны решить, кто из нас отец, – сказал Берн. – Когда придет врач, он обязательно спросит. Чезаре и Флориана тоже захотят знать.

– Только не я, прошу вас! – захныкал Никола.

Берн осматривался, словно ища чего-то.

– Вот как мы сделаем, – сказал он. – Каждый из нас подберет камень, один из этих. И бросит его в сторону вон тех деревьев. Чей камень упадет ближе всех, тот и объявит себя отцом.

– Ты окончательно рехнулся! – взвизгнул Никола.

– Есть предложение получше? Я тебя слушаю. Давайте подбирать камни. Они должны быть примерно одинакового размера. Вроде этого.

Я нашел себе похожий камень, счистил с него налипшую землю.

– А если это окажется неправдой? Выберем отца наугад, а потом выяснится, что это не он?

– Истина умерла, – бесстрастно ответил Берн, – это всего лишь буква в алфавите, всего лишь слово, всего лишь материал, который я могу использовать.

Я понял, что это были не его слова. Должно быть, он заимствовал их из той книги.

– А если Виолалибера не согласится?

– Она уже согласна. Хочет, чтобы все решила судьба. Ну, не только судьба. В какой-то степени еще и ловкость. Но прежде чем бросать камни, мы должны дать клятву.

– Какую клятву?

– После того как судьба все решит, никто из нас не будет упоминать ни об этом моменте, ни о том, что было в башне. Мы не будем говорить об этом ни с другими людьми,