Пути-дороги - Михаил Алексеев

– Бируинца![37]

– Трэяскэ Армата Рошие![38]

Корпусной генерал Рупеску, сидевший рядом с Сизовым, повернув к комдиву красное жирное лицо, обливаясь потом, непрерывно повторял:

– Фрате бун!.. Фрате бун![39]

Сизов со сдержанной улыбкой кивал головой на излияния толстого, удивительно круглого генерала.

– Господа! - трудно приподнявшись на короткие, ослабевшие от хорошего вина ноги, хрипло закричал Рупеску. - Господа! Прошу, господа!.. Реджеле Михай!..

Послышались ленивые, негромкие хлопки. Заглушая их, в комнате раздался звонкий, юношеский восторженный голос молодого румынского офицера:

– За русского солдата, господа! За его здоровье! - и, чокнувшись со своим соседом, офицер залпом выпил рюмку. Все сделали то же самое. Рупеску бросил косой взгляд на своего раскрасневшегося от бушевавшего в нем юношеского восторга офицера, но ничего не сказал. Потом Рупеску поднялся еще раз и провозгласил новый тост:

– Господин генерал! Господа русские офицеры! Еще вчера мы стояли друг против друга как враги. А сейчас сидим за одним столом как товарищи. Я прошу, господа, выпить за дружбу наших народов. Отныне в отношениях румын и великого русского народа наступила новая эра - эра вечной дружбы и доброго сотрудничества. Завтра мои войска пойдут в бой и будут драться бок о бок с доблестной русской армией против фашистских варваров до полного их уничтожения. Мое правительство, правительство его превосходительства генерала Санатеску,- с видимым удовольствием подчеркнул Рупеску,-приказало мне поддерживать с советским командованием теснейший контакт. Король Михай и Мама Елена преисполнены уважения и признательности к Советскому правительству, к его армии, к русскому народу. Совместно пролитая кровь в борьбе с врагом будет символом нашей нерушимой дружбы. За дружбу, господа! - генерал торопливо опрокинул свою рюмку, в который уж раз попытался досуха вытереть лысину и торжественно сел, глядя перед собой остановившимися блестящими глазами.

Румынские офицеры смотрели на Сизова, ожидая от него ответного тоста, большинство - с чувством удивления, оттого что находились в одной комнате и чокались с теми, в кого только еще вчера стреляли.

Сизов быстро встал на свои упругие, сильные ноги, сказал коротко:

– За победу, господа!

И снова румыны закричали, звеня стаканами:

– Бируинца!

– Бируинца!

Расчувствовавшись, лезли целоваться с советскими офицерами, которые, улыбаясь, вежливо отстранялись от объятий, несколько охлаждая пыл румын. Рупеску продолжал любезно расхваливать Красную Армию, ее солдат, офицеров и генералов. Склонившись к Сизову, он вдруг сказал:

– Девятнадцатого августа вы здорово обманули нас, господин генерал. Мы никак не могли предположить, что вы начнете наступать в полдень да еще при такой слабой артподготовке. Немецкому командованию пришлось бросить против вас еще две свежие дивизии, спешно снятые из района Тыргу-Фрумос. Это была роковая ошибка немцев. К тому же центральный дот был заранее захвачен вашими солдатами. Должен вам сказать, это потрясающий случай!.. Не могли бы показать мне этих ваших героев?

– Двух из них вы уже видели, господин генерал. Это те солдаты, что сопровождали вас сюда, в боярскую усадьбу.

– Солдаты? - удивленно спросил Рупеску.- Но... позвольте... разве это были солдаты? Мне говорили, что офицеры.

– Солдаты, господин генерал.

Рупеску, широко раскрыв рот, отчего нижняя, тяжелая губа его отвисла вниз, долго глядел на Сизова.

Переводчик, тоже озадаченный, но очень веселый, с трудом сдерживая улыбку, терпеливо ждал, когда же его превосходительство обретет дар речи.

2

За боярской усадьбой в огромном черешневом саду стоял неровный гул солдатских голосов. Там устраивались румынские роты и батареи. Чаще других раздавались слова:

– Акасэ! Армата Рошие!

– Нуй бун рэзбоюл!

Слышались команды взводных и унтер-офицеров:

– Скоатець байонета![40]

Во двор заходили и советские солдаты. Вокруг них сейчас же собирались толпы румын, образовывая круг, и начинался удивительный, но хорошо знакомый воюющему люду разговор...

– Нушти руссешти? - первым долгом осведомлялись наши бойцы, только потому, что значение этих слов, для удобства произношения несколько искаженных, было известно им.

– Ну штиу,- отвечали румыны и в свою очередь также без всякой цели спрашивали, называя русские слова, которые были знакомы им:

– Русский карош? Русский не будет фук-фук?

– То-то "карош". Небось забыли об этом, когда Транснистрию пошли завоевывать,- говорил какой-нибудь советский солдат с добродушной грубоватостью и, хитро сощурившись, спрашивал, будучи глубоко уверенным в том, что от нелепого соединения русских слов со знакомыми румынскими получается правильная и понятная фраза: - Разбой-то, значит, того, нуй бун?..- По понятиям бойца, сказанное им должно было означать: война-то, значит, плохое дело?..

Другой наш солдат, нарочно коверкая русский язык и полагая, что от этого он станет понятнее иностранцу, старательно втолковывал:

– Сперва твой пришел к нам. А зараз наш пришел к вам. Понятно, нет?..

Батарея капитана Гунько стояла по соседству с румынскими артиллеристами. С разрешения командира маленький Громовой, захватив с собой молчаливого Ваню-наводчика, раньше всех оказался среди румын. Сейчас он, снисходительно похлопывая румынского солдата по плечу, осведомлялся:

– По-русски шпрехаешь? Нет, стало быть. Жаль...- И глубокомысленно заключал: - Ну, ничего. Зашпрехаешь когда-нибудь.

Но вскоре Громовому повезло. Угрюмейший Ваня-наводчик где-то раскопал румына, который сносно "шпрехал" по-русски. К тому же румын этот оказался парнем на редкость словоохотливым. С ним Громовой и пустился в пространную беседу.

– В Одессе, что ли, по-русски говорить-то научился? - первым долгом поинтересовался командир орудия.

Испуганный румын отчаянно замотал головой:

– Не был я в Одесса.

– Ну, добре. А зачем же дрожишь так?

– Говорят, русские убьют нас всех. Выведут в горы и убьют...- губы солдата как-то сразу опустились, затряслись.

Громовой засмеялся.

– Кто же сказал вам такое?

– Лейтенант Штенберг. Он - приятель нашего командира батареи, приходил к нам и рассказывал.

– Сволочь он, этот Штенберг. Наверное, боярский сынок?

– Да, боярский,- подтвердил румын.

– Так и знал! - воскликнул Громовой с возмущением.- А вы не верьте ему, вражине! Не верьте таким,- успокаивал он румын. - Мы ведь советские! Понимаешь?

– Ну штиу.

– А вот это понимаешь? - Громовой взял солдата за обе руки и сильно стиснул их в своих ладонях.- Понимаешь?..

– Не понимаю...

– Ну что мне с тобой делать? - в отчаянии развел руками маленький Громовой.- Понимать нужно. А то вас замордуют этак-то...

К артиллеристам подошла группа румынских пехотинцев. В ней особенно выделялась своим гигантским ростом фигура одного солдата. Солдат этот молча присел рядом с Громовым и стал внимательно слушать, о чем говорил русский. Должно быть, великан нe все понимал из слов Громового, и его брови над большими темными глазами вздрагивали, хмурились, выдавая напряженную, трудную работу мысли. Наконец он не выдержал и спросил румына, с которым разговаривал Громовой:

– О чем вы... с ним?

Солдат коротко рассказал.

– Русский говорит, что они не тронут нас. Лейтенант Штенберг, командир нашей роты, обманул нас,- закончил солдат.

– Я так и знал,- великан потемнел еще больше.- Вот змея!.. Прикидывается еще добреньким. Послушай, солдат! - вдруг оживился угрюмый румын.- Ты хорошо говоришь по-русски, попроси у этого товарища... знаешь что? - на минуту растерялся, покраснел, потом быстро выпалил: - Звездочку красноармейскую!..

– Что ты говоришь? Как можно?

Великан, умоляюще глядя на солдата, владевшего русским языком, повторил:

– Попроси же! Ну что тебе стоит...

Это был брат старого шахтера, тот самый Лодяну, которого по решению трибунала разжаловали из офицеров в рядовые - одновременно с расстрелом капрала Луберешти. "Попроси",- твердил он.

Но Громовой и сам понял, чего хочет этот богатырь. С минуту поколебавшись, сержант стянул с головы пилотку, отвинтил звездочку и собственноручно прикрепил ее к пилотке румына.

Румынки из соседнего села приносили солдатам еду: разрезанную суровой ниткой дымящуюся мамалыгу, яйца, молоко, брынзу. Получили свою толику и собеседники Громового.

– Кушяй... товарыш!..- угощал Громового Лодяну.

Сержант охотно взял предложенный ему кусочек мамалыги. Усердно хвалил, подмаргивая молодым румынкам: