Нас время учило… - Лев Самсонович Разумовский

при моей ставке 185. А с крестьянами намного труднее: народ здесь тугой, правда, и бедный. Походили немного, получили пустяк. А ведь есть такие колхозники, которые дают по сто тысяч! Например, Ферапонт Головатый (о нем писали в газетах).

30 декабря школа подарила нам целый ящик замечательных игрушек. Завтра будем украшать елку, а вечером разложим под нее подарки детям.

1 января 1943 года. Новогодний вечер. В столовой украшенная елка. На столах праздничное угощение. После доклада Розы Михайловны начался карнавал – все нарядились, кто как мог. Ольга Александровна была изумительно хороша в наряде светской дамы. Ревекка Лазаревна – в костюме тореадора. Ксения и Мирра нарядились цыганками. Ксения всем гадала, а Мирра каждому прочитала стихи на тему «Будьте здоровы, живите богато!». Вера с Итой Ноевной преобразились в японок и рассказывали байки из японской жизни. Мария Степановна была Алеко. Люся Рогова в черно-желтом шелковом платье танцевала с Евгенией Борисовной в образе кавалера в черной паре с цилиндром.

Я оделась крестьянкой, Антонина Лаврентьевна – украинкой. А в центре внимания оказалась Вера Галченкова, изображавшая дошколенка в короткой юбочке и передничке.

Веселье было общим. Приглашенные гости – председатель колхоза и председатель сельсовета – хорошо выпив, тоже пустились плясать и петь. Разошлись все в пятом часу.

2 января. Сегодня детский праздник. Ребята выступали по сценарию, написанному Миррой. Ведущий – Маг (Лева) в высоком колпаке со звездами и в восточном халате – представлял участников. Дед Мороз (Саша Николаев) отчитывался перед маленьким Новым Годиком, которого играл Толя Макаров. Ему много хлопали – уж больно он был хорош в своей красной шапке и шубке, отороченной белой ватой.

Замечательно сыграла черта Эля Закревская. Было много смеха и шума. Она вообще талантливая девочка – мастер на все руки. Сделала всем маски и проявила настоящий актерский талант. Бабу-Ягу играла Оля Воскобойникова, тоже способная девочка, художница, много и удачно работавшая над елочными украшениями. Валя Козловская с блеском исполнила танец пирата, под песню «Море, принимай обломки, мертвых похоронит мрак…».

Праздник закончился целой серией коротких стихов-загадок, которые задавал Маг, и общим танцем-хороводом вокруг елки.

Через несколько дней состоялась читка пьесы «Раскинулось море широко». Распределили роли. Режиссером Ольга Александровна назначила Розу Михайловну.

19 января 1943 года. ПРОРВАНА БЛОКАДА! БЛОКАДА ПРОРВАНА!!! Вечером мы разбирали роли и читали пьесу. Вдруг ворвались Вера и две Люси с криком: «Ура! Блокада прорвана! Ура!». Тут началось неописуемое. Мы побросали роли, заликовали. Проснулись дети и тоже зашумели: Блокада прорвана! Ура!

Как обидно, что в такой момент мы здесь, а не там!

Наша комсомольская ячейка пополнилась. Вчера на собрании мы приняли в комсомол Женю Ватинцева, Элю Закревскую и Леву. А Олега сняли с должности начальника штаба дружины с формулировкой «как не справившегося с делом и оторвавшегося от масс».

Состоялась первая репетиция. Роза Михайловна не сумела стать хорошим режиссером, поэтому Ольга Александровна сначала внесла ряд полезных советов, потом взяла режиссуру на себя. Она – скопище противоположностей!

Пришло письмо от моего брата Сергея. Он ушел на фронт добровольцем, водителем машины. Пишет, что отмечен благодарностью заместителя командующего фронтом и рукопожатием самого Ворошилова! Еще пишет, что убил немца. Как это ужасно, что человек должен убивать человека!

У Люси Чидиной в Ленинграде во время обстрела погиб отец. Теперь она осталась одна.

Дома страшный холод, а Кронид Васильевич дров не везет.

Лев Разумовский

Зимой 42/43 годов перед детдомом встала серьезная проблема: для того чтобы протопить церковь и принадлежащие детдому два отрядных дома (столовую, баню и медицинский изолятор), нужно было огромное количество дров.

Дрова – длинные и толстые двух-трехметровые бревна – доставлял нам сельсовет. Огромная груда их темнела на снежной площадке рядом со столовой. Потом появились пильщики – местные колхозницы. Они смастерили козлы, на которые вчетвером взгромождали бревно, потом распиливали его на отдельные кряжи, потом кололи.

Работали эти женщины по восемь часов в день, до позднего вечера, и, закончив, получали из рук нашего завхоза Кронида Васильевича по буханке хлеба.

Среди крестьян были просто виртуозы колки дров. Однажды мне случайно довелось увидеть, как колол дрова один мужик. Он ставил кряж, потом двумя сильными и точными ударами колуна половинил его, при этом кряж оставался на месте с трещиной по середине. После этого мужик делил половины на четвертухи, а затем четвертухи на поленья. Кряж, разбитый, как апельсин, на отдельные дольки, продолжал стоять, и тогда, крякнув, он сильным ударом обуха по боку, разваливал березовый кряж на груду золотистых поленьев.

Той же зимой детдом получил на всех лыжи, и начались наши ежедневные прогулки на лыжах и катания с гор. Лыжи доставляли много радости ребятам. Зима побелила поля, крыши изб, два купола на церкви, бескрайние поля вокруг и крутые берега Унжи, с которых мы, старшие, научились кататься не хуже деревенских, привыкших к этим маршрутам и спускам.

В эту же зиму мы организовали военную игру. Разделили отряды на «красных» и «синих». «Синие» выстроили вокруг риги снежную крепость и наготовили множество снежков для обороны, а «красные» должны были наступать двумя группами лыжников и взять крепость. Кто победил, и кто проиграл в этом сражении, не помню, но битва была ожесточенной: все участники оказались храбрыми солдатами и покрыли себя неувядаемой славой. Подробности боя с большим азартом и горячими эмоциями долго обсуждались за ужином. В общем, потехи было много.

Через пару дней мы обнаружили недостачу лыж в нашем отряде. Ребята сказали, что вечером около церкви шастали деревенские мальчишки, они-то, наверное, и унесли. Приказ Ольги Александровны был краток: «Лыжи вернуть!».

Я собрал отряд, и все вместе мы пошли по попавшим под подозрение избам в конце Угор и в Железцово. Войдя в дом, я объяснял, что у нас пропали казенные лыжи, подозреваем, мол, вашего Кольку, Ваську, Митьку и будем искать.

Пока я вел переговоры, мои ребята уже осматривали сарай, заглядывали в хлев, шарили по чердаку. При словах «казенные лыжи» хозяйки обычно пугались, не спорили с нами, а говорили: «Ишшите, коли так». Только в одной избе молодая и бойкая хозяйка на казенные слова ответила казенными же словами: «Вы не имеете права на обыск!», но тут же стушевалась, когда ребята с радостным криком «нашли!» внесли в избу первую пару лыж, вытащенную из-под рогожи в сарае. Окрыленные успехом, мы пошли дальше и изъяли еще три пары лыж. Очень довольные своей победой, мы построились и с песней пошли по Угорам. У дома Ольги Александровны я скомандовал: «Отряд, стой!», побежал в дом и радостно доложил, что мы нашли и вернули четыре пары лыж.

– Сколько ты сказал?

– Четыре пары. А что?

Ольга Александровна смотрела мне в глаза, не отрываясь, и это не предвещало ничего хорошего.

– У нас, – сказала она, отчеканивая каждое слово, – пропали две пары лыж! Ты что же наделал?

Охо-хо! Оказывается, мы в своем полицейском рвении слегка перехватили. Стыдуха-то какая!

Пришлось мне возвращаться, искать обиженных, отдавать лыжи и извиняться.

Завен Аршакуни

Когда мы приехали в Мантурово, некоторых ребят взяли к себе мантуровские семьи. Помню первый выход за горохом для детдома. Горох складывали в мешки, а больше себе за пазуху.

У нас в церкви жила белочка, почти ручная. Ребята ее кормили, чем могли.

Я любил ходить к Татьяне Максимовне. Она всегда давала мне что-нибудь вкусное: то морковку, то