Лучший друг девушки - Вера Кауи

– Нет, обыкновенную соленую селедку, – вслух сказала она. – Но, правда, определенного сорта.

– Оно и понятно, что он обожает селедку, не правда ли? В том смысле, что он, можно сказать, с самого детства привык к ней. – И провела завершающий удар: – Лично я так даже в рот ее не брала.

Маффи саркастически оглядела Ливи с головы до ног. Даже в десять утра та, как обычно, элегантно и изысканно одета. Хотя платье на ней, прямое и узкое, как стрела, приглушенно-серого цвета, по виду более подходило для монашенки, с белым крахмальным воротничком и такими же манжетами, правда, явно от великолепного мастера: Баленсьяго, вероятнее всего! Платью этому было ровно восемь лет, но выглядело оно, как и все вещи, которые носила Ливи, словно новенькое, так как за ним доглядывала специальная прислуга, ничем другим больше не занимавшаяся. Глаза Маффи жадно вспыхнули при виде перекинутой через плечо Ливи хозяйственной сумки из тускло поблескивавшей кожи аллигатора, точно подходившей по цвету к ее обычным уличным туфлям на низком каблуке.

– Ну а как дела дома? – спросила она. – Как Билли? Дети?

– Все в порядке, спасибо.

– Надеюсь, ты будешь на свадьбе?

Маффи имела в виду предстоящую церемонию бракосочетания старшего из племянников Ливи, Уорда Уинслоу-младшего с Джейн Дуглас, ведшей свою родословную из семьи, которая играла заметную роль в политической жизни Соединенных Штатов.

– Обязательно. Диана назначена цветочницей.

– Ах, как мило...

Сказано это было, однако, довольно недружелюбным тоном.

– А Роз, конечно же, подружка невесты?

– Увы, это, как она говорит, не из ее «репертуара», – пожала плечами Ливи и улыбнулась улыбкой, как бы говорившей: «Вы же сами знаете этих подростков!»

– Я слышала, она сейчас в Провиденсе. – Тонко очерченные карандашом брови Маффи удивленно изогнулись, показывая своим видом, как она изумлена, что Розалинда Рэндольф может жить в такой провинциальной дыре.

– У тебя неверные сведения, – мягко отпарировала Ливи. – Она в Калифорнии.

– В Стэнфорде или в Калифорнийском университете? Я имею в виду, после того, как она вылетела из Уэллесли.

– Розалинда занимается частным образом, – не обращая внимания на выпад, ответила Ливи.

– Что же она изучает, если не секрет?

Удивление уступило место явной насмешке.

– Искусство.

– Ах да! Ведь она в детстве немного малевала, или я ошибаюсь? – нанесла очередной удар Маффи. – Но мне всегда казалось, что искусство лучше всего изучать в Европе. К тому же ты под боком: из Лондона в Италию можно попасть в течение пяти минут. Кто же изучает искусство в какой-то вшивой Калифорнии?

– Группа, к которой примкнула Розалинда, базируется в Суселито.

– А-а... вон о каком искусстве идет речь...

Удовлетворенная тем, что на портрете Розалинды, нарисованном Ливи, она сумела подмалевать гусарские усы, Маффи приготовилась распроститься.

– Как чудесно, что мы с тобой здесь столкнулись. – Она повернулась, чтобы уйти, но затем решила нанести последний удар и снова обернулась: – Да, чуть не забыла, мои самые лучшие пожелания Билли...

Сука! Ливи повернулась к ней спиной. Они никогда не были друзьями, просто вращались в одних и тех же кругах. Маффи всегда завидовала Ливи и, видимо, поэтому захотела переспать с Билли; это было не чем иным, как актом подленькой мести, хотя Ливи уже достаточно хорошо изучила своего мужа, чтобы знать, что у того никогда не было недостатка в женщинах, желавших на деле убедиться в его легендарных сексуальных достоинствах. Однако, когда она вошла в туалетную комнату в одной из гостиниц, чтобы припудрить лицо, то стала свидетельницей, как две женщины обсуждали репутацию Билли как любовника.

– Он этим занимается без передышки, дорогая, – сказала одна другой, – может совершенно измотать кого угодно. Видно, поэтому говорят, что у него от них отбоя нет.

– Говорят?

– Да поможет мне Бог, дорогая.

– Чей Бог? Твой или его?..

Но к этому времени Ливи была уже безразлична к изменам Билли. Собственное ее сексуальное увлечение им давным-давно прошло. Сначала все было довольно интересно и возбуждало своей необычностью. Билли не стеснялся делать вещи, о которых она только читала в книгах, вдобавок к этому она тогда пребывала под обаянием его новизны и очевидного отличия от всех других мужчин, с которыми она привыкла общаться. Ни один из них не позволял себе смотреть на нее такими глазами, как Билли, от чего ее бросало то в жар, то в холод. Но увлечение им оказалось не настолько сильным и долговечным, чтобы выдержать его измены во время ее беременностей, пересилить отвращение к ним и наконец забыть и простить ему то, как он обошелся с бедняжкой Йеттой.

Джонни в ее присутствии никогда не ходил голышом в их общей спальне, не делала этого и Ливи. Билли же только так и поступал, при этом, как с омерзением вспоминала Ливи, все у него болталось. С ее точки зрения, мужские гениталии являли собой отвратительное зрелище.

А у Билли, как назло, было чему болтаться! Да еще в обрезанном виде! Правда, и Джонни, как и большинство молодых мужчин того времени, тоже был обрезан, что тогда являло собой норму. Но разница была в размерах. И, вынуждена была признать Ливи, в умении всем этим пользоваться. Билли не только знал, что к чему, но даже придумал несколько вариантов дополнительного использования своего члена. Правда, стоило Ливи заартачиться и не захотеть делать то, что он предлагал, он не настаивал. Просто шел делать это с другими. Его сексуальная ненасытность была сродни его жадному стремлению обрести власть и высокое общественное положение. Именно поэтому многие из его громких побед – те, о которых он хотел, чтобы все знали и судачили, – были связаны с женщинами, символически воплощавшими в себе эту власть. Тотемы, как окрестила их Ливи. Другую категорию женщин – актрис на малых ролях, танцовщиц из ночных клубов, телевизионных красоток – он тщательно скрывал. Ливи прекрасно понимала, что, когда один раз в году сэр Уильям и леди Банкрофт вместе с чадами и домочадцами наезжали в Беверли Хиллз, где на десять дней останавливались в гостинице «Сенчури плаза» для того, чтобы Билли вел переговоры с различными киностудиями, в которые он вкладывал немалые средства, на самом деле все это больше походило на сексуальное сафари в джунглях Голливуда.

Едва Ливи сообразила, что Билли патологически не способен упустить ни одной юбки, она тотчас решила установить новые правила совместного поведения. Он может, гласило одно из этих правил, спать с кем угодно и когда угодно, но только так, чтобы об этом никто не знал. Малейшая, пусть даже самая незаметная искорка возможного скандала или тыканья пальчиком в ее сторону – и она тут же покидает его, оставляя самого плыть в опустелом общественном море. Что бы он ни делал, он не должен замарать ее репутацию и честь, в противном случае... Она научилась весьма эффективно помахивать у него перед носом своей козырной картой и неизменно добивалась своего.