Венеция – это рыба. Новый путеводитель - Тициано Скарпа

красота.

Инспектор. Однако человек, обнаруженный на калле дель Парадизо, отравился.

Д-р Хоффман. Да, но настоящего яду дал ему сам город.

Инспектор. Выходит, по-вашему, Венеция – это «серийный убийца»?

Д-р Хоффман. Вы приводите мое определение ради пущего эффекта. Оно, признаться, уже вызвало определенный отклик в СМИ. В действительности я употребил это выражение походя, в гораздо более детальном научном докладе.

Инспектор. Он доставил вам немало удовлетворения на всемирном конгрессе психиатров прошлой весной в Питсбурге.

Д-р Хоффман. Тот доклад и в самом деле пользовался большим успехом у моих заокеанских коллег. Что вы хотите – это же американцы… Нужно совсем немного, чтобы их поразить.

Инспектор. Однако вас причислили к самым оригинальным психотерапевтам наших дней. Хотя блестящей вашу карьеру не назовешь.

Д-р Хоффман. Напротив. Моя карьера шаг за шагом шла в гору благодаря моим заслугам. Нам, в отличие от полицейских, не нужен блат для повышения в должности.

Инспектор. Видите ли, в любых сферах есть те, кто пробивает себе дорогу, используя слегка сомнительные окольные пути. И среди вас, психиатров…

Д-р Хоффман. Обижаете, инспектор. Моя профессиональная этика…

Инспектор. Хорошо, хорошо. Однако оставим вашу карьеру психотерапевта. Чем вы занимались до этого?

Д-р Хоффман. До этого?

Инспектор. Вы пробовали пойти совсем по другому пути. Меня насторожили ссылки на технологию строительства, архитектурные метафоры, использованные в вашем отчете. Вы несостоявшийся архитектор, доктор Хоффман.

Д-р Хоффман. Как вы можете так говорить…

Инспектор. Что вы хотите… В перерывах между поисками блата я покопался в старых газетных вырезках. И наткнулся на ваши давнишние статьи. Те самые, в которых вы пытались доказать бессмысленность всякого рода реставрации. Вы дошли до того, что предлагали систематически сносить исторические постройки, именно для того, чтобы решить вопрос коренным образом.

Д-р Хоффман. Не понимаю, при чем здесь это.

Инспектор. Я помню ваш очерк о колокольне Сан-Марко. Она рухнула в начале двадцатого века и была восстановлена венецианцами по принципу «как была, где была». «Думать, что мы восстановили нечто, имеющее хотя бы отдаленное отношение к оригиналу – безумие. Тем более стоит навсегда сровнять его с землей». Я верно цитирую, доктор?

Д-р Хоффман. Это написано бог знает когда. Я был молод. Горяч.

Инспектор. А ваши восторженные заявления по поводу пожара в театре «Ла Фениче»? «Я не боюсь оказаться единственным, кто радуется случившемуся среди стольких лицемеров, рвущих на себе рубаху. Наконец-то мы имеем историческое здание, которое следует выстроить заново! Надеюсь, что свойственные этому городу похоронные настроения не выльются в безрассудные планы восстановить театр таким, какой он был. Довольно пребывать в рабстве у мертвых и зависеть от прогнившей эстетики наших предков. Уж они-то ни с чем не церемонились! Разве неоклассики уважали готику? Было ли бы у нас барокко, если бы семнадцатый век как по заученному повторил Возрождение? Благодаря пожару в „Ла Фениче“ приоткрылся путь к футуристической утопии!»

Д-р Хоффман. Журналистские натяжки. Никогда не верьте кавычкам в их интервью. В любом случае я уже не архитектор.

Инспектор. Вы так и не стали им по вине этого города. Вы ненавидите Венецию. Вы так и не простили Венеции ее дворцов и рио, калле и фондамента, церквей и соттопортико. Вас привезли сюда из Берлина в возрасте семи лет. Вы росли в окружении памятников, церквей, старинных зданий. В городе, где нет места для новых застроек. Где можно только реставрировать, восстанавливать, ремонтировать, уважать старину, почитать древность, поклоняться ветхости. В таком городе нужно отказаться от идеи чего-то неповторимого, вместо того чтобы оставить после себя след как в любом другом городе мира, отметину о своем пребывании на земле, собственную маленькую вешку.

Д-р Хоффман. Вы описываете условия невыносимые для архитектора…

Инспектор. В таких условиях можно дойти до безумия. Или выплеснуть его на других. По иронии судьбы именно за эти годы ваш родной город превратился в одну сплошную стройку. Вы сообразили, что тем временем ваш Берлин стал раем для архитекторов… Целые кварталы были выпотрошены и перепланированы!

Д-р Хоффман. Потсдамер-плац перекроили сверху донизу, придали ей веселую бесшабашность…

Инспектор. Вы не смогли этого вынести. Вы убили трех человек, которым нечего было опасаться красоты венецианских камней. Вы представили их жертвами саморазрушительного эстетического наваждения. Вы даже придумали теорию новой психопатии, став знаменитым за счет своих жертв. Вы стали идолом строителей-спекулянтов, вы предоставили доводы в оправдание злостных махинаций с жилищным строительством. А главное, вы отомстили Венеции, обвинив ее в том, что она является самым беспощадным серийным убийцей собственных жителей.

Д-р Хоффман. Но я…

Инспектор. …вы можете позвонить своему адвокату, доктор Хоффман.

(1997)

Инструкции по защите от красоты

В ходе реставрационных работ вокруг зданий возводятся строительные леса. Подмости и металлические трубы обтягивают синтетическими тканями серебристо-серого или темно-зеленого цвета. Эти материалы пришли на смену прежним решеткам из тонких трубок и прозрачного полотна из пластика.

Для более длительной реконструкции воздвигаются очень похожие на настоящие, но недолговечные ложные фасады из реек. Мы говорим «недолговечные», хотя стоят они годами. Ложные фасады – это конструкции в виде прямоугольника или домика с застекленными окошками. Они напоминают архитектурные работы Альдо Росси[211], такие как Всемирный театр. Эта плавучая деревянная конструкция стояла на якоре у стрелки Таможни во время Бьеннале 1979 года.

Когда в Венеции фасады церквей и дворцов закрывают ложными фасадами из синтетической ткани или досок, тем самым делают важное дело: берегут зрение горожан. Если фасад – это кивок (головой), как пинок – толчок (ногой), то не следует забывать, что жители Венеции непрерывно получают эти визуальные тычки. Нельзя остаться целыми и невредимыми в такой эстетической среде, которая изо дня в день подвержена действию токсинов красоты. Было бы неуместно говорить в этой связи и о синдроме Стендаля. Принятие ежедневных визуальных доз калле, фондамента, кампьелло, каналов и рио несопоставимо с периодическим пресыщением красотой, которое испытывают случайные туристы. Как правило, чужеземцы приезжают сюда из городских конгломератов, где со знанием дела сплетены и беспорядочно перемешаны смог и базилики, барачность и барочность, светофоры и колокольни. Меж тем как венецианцы растут в переизбытке красоты, не имея тех средств защиты, которыми запасаются туристы. Не родился еще тот венецианец, который проворно выхватит фотоаппарат из-за боязни эстетического инсульта перед Золотым домом или Мостом вздохов. При этом ему, возможно, понадобится пройти мимо них в течение дня не раз и не два. Надо заметить, что в Венеции фотообъективы туристов нацелены не только на всемирно известные памятники. Весь город сплошь общелкан фотоаппаратами, засмотрен жужжащими видеокамерами. Это