Скиталец - Генри Хаггард

— Реи, — произнес Скиталец, — одно я поручаю тебе! Ты знаешь, что я иду на смерть! Прошу тебя, повидай ту, которую ты зовешь Хатхор, и расскажи, как я был обманут и как я несчастлив; если она будет знать об этом, я умру спокойно. Скажи ей также, что я молю ее о прощении и люблю только ее одну!

— Это я обещаю тебе! — отвечал Реи. — Но смотри, всадники ропщут: нам пора расстаться. Знай, однако, что войско неприятельское надвигается с востока по восточному рукаву Сихора. На расстоянии одного дня пути от Опа горы спускаются к самому краю реки; в этих горах есть скалистое ущелье, через которое должен пройти неприятель. Там ты устрой засаду и там у Просониса разобьешь врагов. Прощай! Я разыщу Хатхор и скажу ей все, о чем ты просил меня, но предупреждаю тебя, что руки судеб тяготеют над страной этой. Странные видения роятся в моем мозгу, предвещая недоброе. Прощай.

С этими словами старец вернулся к своему верблюду и, объехав войско, быстро скрылся в облаке пыли.

Скиталец и конвой продолжали свой путь. Первый никому ничего не сказал о том, что ему сообщил старик, заметив только, что он уверен, что это был посланник богов, преподавший ему наставление, как вести войну.

Вскоре они прибыли в Оп, где уже собрались войска фараона на огромном, обведенном высокой стеной пространстве перед храмом Ра. Здесь они раскинули свой лагерь у подножия обелиска, стоявшего у ворот внутренней решетки храма, воздвигнутой строителем Реи по образцу обелиска Фив, поставленного божественным Рамсесом Мериамуном во славу Ра на все века.

ГЛАВА XXIV. Голос мертвеца

Когда колесница, на которой уезжал Скиталец, скрылась в облаке пыли в необъятной пустыне с глаз следившей за нею царицы Мериамун, она сошла со стены и спустилась с кровли дворца в свои покои, где оставалась одна, пока не настала ночь. В окружавшем ее мраке преступные мысли одна за другой родились в ее душе. Не клялся ли Скиталец, что, когда умрет фараон, а Елена-аргивянка переселится вслед за ним в царство теней, он возьмет ее себе в жены? Все равно не впервые она решается на кровавое дело! Ей суждено путем преступления достигать того, чего она желает, она пойдет и теперь этим путем.

Приложив руки к двуглавой змее, опоясывавшей ее стан, царица произнесла таинственным шепотом:

— Осирис призывает тебя, Менепта! Осирис призывает тебя! Тени тех, что погибли из любви к тебе, Елена-аргивянка, собрались у ворот. Фараон, ты умрешь в эту ночь! Завтра в ночь ты, богиня красоты, перестанешь быть тем, что есть. Мужчины не могут причинить тебе вреда, но огонь не откажется отомстить за всех… А в женских руках, готовых разжечь твой похоронный костер, недостатка не будет!

Просидев еще некоторое время в глубоком раздумье. Мериамун вдруг поднялась и ударила в ладоши. Когда явились слуги, она приказала нарядить себя в лучшие царские одежды и убрала голову свою уреусом, этим кольцом двуглавой змеи, знаком могущества, затем опоясала себя поясом змеи, знаком мудрости. Потом, достав что-то из потайной шкатулки, она скрыла это у себя на груди и, блистая красотой и царственным величием, прошла в длинную залу, служившую преддверием залы пиршества. Здесь собрались все принцы царской крови и царедворцы. Когда фараон взглянул на нее, то поразился ее красоте, и уязвленное, скорбное сердце его позабыло на мгновение все печали; он снова полюбил ее как много лет тому назад, когда она овладела им во время игры в фигуры. Мериамун же уловила в его глазах взгляд любви, и вся накипевшая у нее на сердце ненависть всплыла со дна души, но уста ее ласково и приветливо улыбались фараону и шептали ему добрые слова. Царица сама подливала фараону вино, глаза ее сверкали все ярче и ярче, она улыбалась все приветливее и заманчивее, пока наконец фараон ничего так не желал, как только вновь насладиться ее красотой.

Когда кончился пир и все разошлись, в длинной зале, служившей преддверием зале пиршеств, в покоях фараона остались только фараон Менепта и царица Мериамун. Он приблизился к ней и робко взял за руку, заглядывая ей в глаза. Мериамун не отдернула своей руки и не сказала ему никакого гневного слова.

Тут же на краю золотого стола лежала лютня, а также доска для фигурной игры и сами фигуры из чистого золота самой художественной работы, а также и кости для игры.

— Мериамун, — сказал фараон, — за эти последние пять лет мы с тобою не знали друг друга. Я потерял твою любовь одним неудачным ходом, как при игре в фигуры, дитя наше умерло, войска погибли и рассеяны; враги обступают нас со всех сторон. Теперь одна любовь осталась нам, Мериамун.

Она взглянула на него ласково, как будто скорбь и печаль смягчили ее жестокое сердце, но не сказала ни слова, и фараон продолжал:

— Может ли умершая любовь вновь ожить и воскреснуть, может ли заснувшее чувство вновь пробудиться, а прогневанная любовь — простить?

Мериамун взяла со стола лютню, и пальцы ее стали беззвучно перебирать струны.

— Я не знаю, — отвечала она, — да и кто может знать?

— Ну, так вот что! Послушай! Когда-то ты выиграла у меня в фигуры корону. Не дашь ли ты мне сегодня выиграть твою любовь?

Она призадумалась на минуту, затем отвечала:

— Хорошо! Постарайся выиграть, господин: весьма возможно, что на этот раз я проиграю. Позволь мне, государь, расставить фигуры и принести тебе чашу вина.

Расставив фигуры, она перешла в другой конец залы и, взяв там с поставца большую золотую чашу, поставила ее под руку фараона. Последний был так увлечен и так озабочен ходом игры, что ни разу не притронулся к чаше губами. Глаза царицы горели, щеки пылали в полумраке длинной залы, освещенной только несколькими светильниками. Кругом было тихо, во дворца все спали. Счастье попеременно склонялось то на ту, то на другую сторону, наконец Мериамун проиграла, и фараон с торжеством снял фигуры с доски и, высоко подняв чашу, залпом осушил ее. Но едва поставил он чашу на место, как воскликнул: «Фараон» умер!»

— Фараон умер! — повторила Мериамун, глядя ему прямо в глаза.

Менепта побледнел, как мертвец: он знал уже этот взгляд, тот, когда она убила Натаску.

— Фараон умер! Великий фараон умер! — крикнула она пронзительным, шипящим голосом. — Не успеешь ты сосчитать до ста, как минуты твои будут сочтены. Завтра ты, Менепта, будешь восседать в объятиях смерти на коленях Осириса! Умирай, фараон, умирай. Но прежде знай, что я никогда никого не любила, кроме Скитальца! Его одного я только люблю, и любовь его я украла у него своими чарами и колдовством. Я ложно обвинила его, опозорив в глазах всех. Но он вернется победителем! Это так же верно, как то, что ты завтра будешь сидеть на коленях Осириса, он будет сидеть на твоем престоле!