Кровавое Крещение «огнем и мечом» - Виктор Поротников

Добрыня, сидя за столом, с мрачным видом уплетал просяную кашу с хлебом, постукивая деревянной ложкой о край глиняной тарелки. На его высоком лбу залегли суровые морщины, давно не стриженная борода придавала ему сходство с отшельником, вышедшим из леса.

— Полочан ты ныне примучил, но надолго ли? — тем же ворчливым тоном продолжил Туровид, сидя на скамье у печи. — Радимичи и вятичи тоже небось токмо и ждут случая, чтобы выйти из-под власти Киева. Поляки того и гляди опять Волынь к рукам приберут.

— Хватит каркать, отец мой! — огрызнулся Добрыня, отодвинув тарелку. — Чего ты душу мне терзаешь?

Туровид стремительно встал и подошел к столу, нависнув над Добрыней своей дородной широкоплечей фигурой. В его голосе прозвучали нотки раздражения:

— Любому глупцу понятно, что из Владимира воитель никудышный и правитель никакой. Хотя бы одно сражение Владимир выиграл без твоего участия, сын мой? Затеял ли Владимир хотя бы одно дело без твоего совета? Вот и получается, зять мой, что один все труды на себе тащит, а другой у него на горбу сидит и киевским князем величается! Разве это справедливо?

Добрыня отпил квасу из деревянного ковша и подозрительно глянул на тестя:

— Ты на что это намекаешь, отче? К чему ты клонишь?

— Коль от Владимира нет проку ни на войне, ни в управлении государством, значит, не годится он в князья киевские, — решительно произнес Туровид, ударив своей широкой ладонью по столу. — А вот тебе-то княжеская шапка была бы более к лицу, зять мой. Ты же на любое дело гож, в любой опасности не растеряешься, из всякого затруднения выход найдешь. Чего ты няньчишься с Владимиром? Гони его в шею со стола киевского, бери бразды власти в свои руки! Новгородцы тебя в этом поддержат.

Добрыня поначалу онемел от услышанного: не думал он, что в голове его тестя витают такие мысли!

— Не поднимется у меня рука на родного племянника, — с возмущением в голосе проговорил Добрыня, — оставим этот разговор, отец мой. Я опекаю Владимира с младых лет, он мне как сын. К тому же Владимир по отцу Рюрикович, стало быть, у него есть законное право на киевский стол. У меня такого права нет.

— У тебя есть преданное войско, Добрыня, — многозначительно промолвил Туровид. — С войском ты можешь попрать любой закон, можешь стать выше любого обычая. Я ведь не призываю тебя зарезать Владимира. Пусть он живет в Киеве в свое удовольствие, пусть токмо трон освободит и не путается под ногами. Думаю, и среди киевских бояр найдется немало таких, кто согласится со мной.

— Вот что, отец мой, забудь о том, что ты мне сейчас наговорил, — сказал Добрыня, поднявшись из-за стола. — И ни с кем об этом не толкуй, не мути воду! У Владимира уже сыновья родились от четырех жен, племяш мой крепкие корни пустил в Киеве. Согласен, мудрости и разума у него маловато, так ведь мудрость приходит с годами.

Добрыня направился к выходу из светлицы, обронив, что устал с дороги и хочет прилечь отдохнуть.

Разбив мятежных полочан, Добрыня привел свое войско в Новгород, собираясь перезимовать здесь, чтобы весной выступить в поход на мерян и вятичей. Дом Туровида должен был стать на какое-то время пристанищем для Добрыни. Княжеский терем в Новгороде после отъезда Владимира в Киев стоял в запустении, вещей там почти не осталось, печи были не протоплены, не было там ни слуг, ни съестных припасов.

Княжеский терем Добрыня уступил своим дружинникам, благо места там было много.

Едва Добрыня добрался до постели, как к нему в ложницу проскользнула Мечислава, его жена.

— На сына ты поглядел, свет мой, а со мной толком и не побеседовал, — с обидой в голосе промолвила дочь Туровида, присев на край ложа и положив голову Добрыне на грудь. — Иль не соскучился ты по мне за годы разлуки? Иль подурнела я в свои двадцать шесть годков? А может, зазноба у тебя в Киеве появилась? — Мечислава вскинула голову, заглянув мужу в глаза. — Молви все без утайки! По мне лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

Добрыня откинул с себя одеяло, сел на кровати и обнял супругу. Изо всех сил борясь с зевотой, Добрыня ласковым голосом принялся убеждать Мечиславу в том, что он истомился по ней за столь долгую разлуку, что она в его глазах все так же прекрасна и ему постылы все прочие женщины на свете. А то, что Добрыня был так немногословен с Мечиславой, нагрянув в дом ее отца нежданно-негаданно, вполне объяснимо, ведь он не слезал с седла трое суток кряду.

— Осенние дожди зарядили, поэтому надо было спешно вести войско в Новгород, пока дороги совсем не развезло, — молвил Добрыня, покрывая нежными поцелуями белую шею и румяные щеки Мечиславы. — Вот отосплюсь я, тогда мы с тобой наговоримся и намилуемся всласть, лада моя.

Поцеловав Добрыню в губы, Мечислава с посветлевшим лицом направилась к дверям. И уже положив руку на железное дверное кольцо, она оглянулась на Добрыню и бросила с досадой:

— Отец мой прав, не достоин Владимир шапки княжеской. Неслух он и недотепа! Лучше бы тебе сесть князем в Киеве, милый. Это было бы по чести и по справедливости!

Добрыня бросил на Мечиславу осуждающий взгляд.

— Под дверью подслушивала? — хмуро спросил он.

— Ну, подслушивала, что с того? — дерзко подбоченилась Мечислава.

Длинное сиреневое платье из тафты красиво облегало ее стройную фигуру с тонкой талией, выпуклой грудью и довольно широкими бедрами. Пушистая русая коса свисала ей на грудь, вьющиеся тонкие локоны живописно обрамляли ее белый лоб и виски. Концы небрежно затянутого пояса свисали вдоль округлого бедра Мечиславы, явственно проступающего сквозь мягкую ткань платья.

Добрыне не хотелось ссориться с Мечиславой, такой красивой и обворожительной, долгая разлука с нею и впрямь измучила его. Поэтому Добрыня сказал примирительным тоном:

— Ступай, лада моя. После потолкуем об этом.

* * *

Добрыня полагал, что Мечислава настроена непримиримо к Владимиру, глядя на своего отца, наслушавшись его откровенных речей. Добрыня помнил, как Мечислава была дружна с Владимиром в пору его княжения в Новгороде, меж ними никогда не случалось размолвок, а ведь они жили тогда под одной крышей. Хотя Мечислава старше Владимира на четыре года, тем не менее она никогда не задавалась перед ним.

— Почто же ныне ты невзлюбила Владимира, краса моя? — допытывался Добрыня у Мечиславы на другой день, оставшись с ней наедине. — Тебе же был люб Владимир, когда он княжил в Новгороде. А ведь в ту пору Владимир был еще совсем отрок, лишь моим умом он и жил. Теперь Владимир возмужал и стол отцовский в Киеве занимает по праву. Чем Владимир стал плох для тебя, лада моя?