Телохранитель моего мужа (СИ) - Ночь Ева

Он прав. Вряд ли я рискну, как раньше, пить кофе и есть пирожные, гулять и приходить в её уютный клуб, чтобы поболтать. Если я могу как-то её понять, то, вероятно, больше не получится близкой дружбы, когда ходят друг к другу в гости.

Как ни крути, но мы друг друга потеряли. Разлетелись, как осколки, в разные стороны на миллионы световых лет.

45. Артём и Рина

Артём

Время полетело стрелой. Мы получили передышку: никто больше за нами не гонялся, претензий не предъявлял, требований не выдвигал.

Ощущение — будто струна натянута до отказа: звенит, тревожится, вот-вот лопнет, но держится пока да ещё и музыку красивую дарит.

Прошла неделя. Потом вторая. За это время мы с Риной съездили на опознание тела Маркова. Жуткая обязанность. Но мы должны были это сделать.

На Рину страшно было смотреть, но она выдержала тягостную процедуру.

— Семь лет жизни, — расплакалась она возле морга. Сидела на лавочке, пытаясь дышать, пила какие-то лекарства.

— Пусть уходит этот период в прошлое. Отпусти его, — прижал я её голову к своей груди.

— Я пытаюсь, — сморкается она в одноразовый платочек. — И не уверена, что это он.

У Рины глаза — бездонные, горько-глубокие.

— Почему не сказала об этом там, на опознании?

— Там сложно что-то понять, Артём. Слишком обгорели тела.

Да, мы и на женщину смотрели тоже.

— Они похожи… на нас. Мужчина — на Алексея, женщина — на меня. Тот же рост, сложение, остатки одежды. И это так странно — обгоревшие лица. До неузнаваемости. Следователь сказал, что такие… останки распознают по зубам. Но у Алексея ничего не осталось. Словно он никогда не посещал ни стоматолога, ни поликлинику. В то же время два кольца — точно его. Одно обручальное, второе — память от родителей. Он никогда с ним не расставался.

— Ну, да. Яркие опознавательные знаки, — бормочу я. А затем говорю вслух то, что мучает нас обоих: — Думаешь, он жив?

Рина покрепче сжимает руки. Неуверенно качает головой.

— Лучше бы, конечно, чтобы он был мёртв. Но даже если он жив, то, скорее всего, уже далеко. У него всегда было очень хорошо с чувством собственного самосохранения. Алексей из тех, кто любил себя. Не любовался, как павлин, но следил за здоровьем, не работал на износ, не пил, не курил.

— Ну, и скатертью ему дорога. То есть земля пухом.

Кажется, я ревновал. А Рина… она умела находить лучшее даже в таких подонках, как Марков, или в таких выжигах, как её подружка. Именно это задевало. Ей бы ненавидеть Маркова, но она всегда говорила о нём спокойно, хоть и досталось ей от него. И эти слёзы… Видит бог или кто там сидит на небе — уж кто-кто, а этот кусок дерьма явно их не заслуживал.

Позже были скромные похороны. Как странно, — подумалось тогда мне, — Марков был не последним человеком в городе. Но родственников у него не осталось, а может, если они и существовали где-то, то Рина ничего о них не знала. А на похороны никто почти и не пришёл.

— Только Макарские, — Рина тоже об этом думала. — Остальные — сотрудники, да и то… Но, может, оно и к лучшему.

Это была траурная черта, которая осталась позади. Жизнь потекла размеренно, по собственному руслу, но нам это нравилось.

Мы остались жить в квартире деда — неожиданно. Нам понравилось.

— Надо бы сходить, забрать вещи. Да и вообще…

Ей не хотелось возвращаться в то место, где она была несчастлива. И я её понимал. Пусть отойдёт. Там нет ничего важного, жизненно необходимого.

Каждый день мы посещали клинику. Ничего не менялось к лучшему, но нас устраивало и то, что было. Дед всё также спал. Ляля по-прежнему молчала, но взгляд у неё становился осмысленнее. А может, нам так хотелось.

Мама неожиданно нашла себя в новой работе.

— Ты был прав, — заявила она недавно, — мне именно этого и не хватало!

Дом малютки мы тоже посещали. Я видел, как преображается Рина с малышом на руках. Всё чаще она улыбалась счастливо. В такие моменты я любил жизнь слишком остро. Мечтал, чтобы всё шло своим чередом, постепенно и без чужеродных вмешательств.

К сожалению, отделаться от ощущения, что кто-то выжидает удобный момент, мы так и не смогли.

Рина

Невозможно постоянно находиться рядом с одним и тем же человеком. У Артёма накопились дела. Он не мог караулить меня денно и нощно. В какой-то момент мы начали разлучаться. Пусть ненадолго. Закономерный итог, когда страхи отходят на второй план.

У него агентство и семья. Сестра и мать. Ему нужно перекроить собственную жизнь в связи с новыми реалиями. Он не тот человек, что будет днями сидеть дома и любоваться на меня, прекрасную. Хотя, справедливости ради, он это делал каждую свободную минуту.

Наверное, они следили за мной. Потому что в один прекрасный момент, когда я осталась одна, в гости ко мне пожаловал Юджин. Не внезапно, но всё же его появление — неприятность, которую избежать было никак нельзя.

К тому времени прошло около месяца после нашей встречи в «Зажигалке». Я восстановила симку. Мне изредка звонила Веточка. Тарахтела ни о чём, делала вид, что ничего не случилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Меня тяготили её звонки. За каждым из них я ждала пакости. Пусть не от неё, но всё же. Но тот, кого я боялась, позвонил сам.

— Здравствуй, Бабочка, — от его голоса пахло развратом.

Он обволакивал меня и утягивал в самые страшные кошмары. Я считала себя удачливой? Только я могла тогда привлечь его внимание и немножко обвести вокруг пальца. Но он всё равно достал меня, протянул руки сквозь непроницаемые стены. Какая же я была дура. Но от того, что я каялась, ничего не менялось.

— Чувствую, ты очень рада меня слышать, — прорезается сарказм и весёлость. Он умный, этот Юджин. Не стоит его недооценивать. — Но как бы там ни было, нам нужно встретиться. Есть общие дела и условия нашего договора. Я приеду через минут двадцать. Твой друг будет весьма занят, так что не стоит его отвлекать. Пусть поработает немного. А мы в это время поговорим.

Он подчеркнул слово «друг», давая понять, что в курсе наших отношений. Ну, да. Этого не скрыть. Да мы и не пытались.

Юджин позвонил в дверь. Я открыла. Он вошёл эффектно, как какой-то волшебник: чёрное пальто, большой зонт с ручкой-тростью. С зонта стекают капли дождя. Осень плакала и плакала в ожидании зимы.

За плечами стареющего льва — два телохранителя. Небрежный кивок. Охрана остаётся снаружи, а царь входит в квартиру деда. Вид у него такой, что сейчас начнёт брезгливо отряхивать лапы, но терпит, с интересом разглядывая меня.

— А ты похорошела, Бабочка, — улыбается он тонко, на грани высокомерия и сарказма. — Любовь тебе на пользу. Но любовь, как ты понимаешь, — блюдо и острое, и опасное, и не для всех.

Я замираю. Тревога бьётся в груди, и сердце готово выпрыгнуть наружу. Мне неспокойно. Я переживаю.

— Пришло время платить долги. Надеюсь, ты готова.

46. Рина

— Зачем я вам? — наверное, я об этом уже спрашивала, но мне всё равно хочется услышать хоть какой-то приемлемый ответ.

— Игра, — улыбка змеится по его губам бледной тенью. — Будет интересно посмотреть, как ты выкарабкаешься, или у тебя ничего не получится. Всё, что мне причитается, я и так заберу. Подпишешь постепенно бумаги. Тебе всё равно не потянуть бизнес покойного мужа.

Я и не собиралась его тянуть. Меня бы устроила просто спокойная жизнь.

— Всё остальное — договорённости между нами. Я не монстр. Кто бы что ни говорил. Питаю слабость к нежным маленьким женщинам вроде тебя. Мне ничего не стоило бы тебя сломать и подчинить. Поставить в невыносимые условия, когда бы ты приползла сама. Возможно, не ради себя, а ради тех, кто тебе дорог.

Он смотрит пронзительно, вырывая сердце из груди одним лишь взглядом. Слишком умный, умеющий находить и давить на слабые звенья в цепи человеческой жизни.