Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй - Михаил Демиденко

— Да!.. Ты можешь говорить по-китайски? Откуда знаешь? Очень хорошо говоришь… Как тебя зовут, а?

— Я очень спешу. Зовут Вэй. А тебя как?

— Ван… Ван-шутник. Я очень люблю пошутить.

— Хорошо, я тоже люблю шутки. Слушай внимательно. Сейчас сядешь на место пассажира. А я на твое место. И ты будешь говорить мне, куда поворачивать, чтобы доехать до улицы Пяти источников.

— Эй-я! — оторопел Ван-шутник. — Странные у тебя шутки.

У меня не было с собой денег. Я снял часы и протянул ему.

— Не! — двумя руками оттолкнул подарок Ван-шутник. — Не надо. Я так довезу, бесплатно…

Разводить споры было некогда. Я затолкал Вана в коляску, сам вскочил на его место, нажал на педали. Везти человека оказалось легче, чем я думал. Если бы только меня не мутило, как при морской болезни.

Вот улица Пяти источников. Нужный дом. Я вошел в него.

Узкий двор. Слева и справа вдоль стен деревянные переходы. Я поднялся по скользкой лестнице на второй этаж, постучал в первую дверь.

В комнате оказалась женщина. Почему-то запомнилось, что на ней была кофточка без рукавов, сшитая из блестящей материи наподобие клеенки. Женщина сушила над жаровней пестрое ватное одеяло. Пахло дымом и несвежей постелью. В комнате, кроме настила, служившего кроватью, стоял лишь столик.

— Где живет учительница Хао Мэй-мэй? — спросил я с порога.

Женщина некоторое время с любопытством рассматривала меня. Свернула одеяло, ничего не ответила.

— Мне нужно увидеть учительницу Хао Мэй-мэй.

— Ты тот советский человек, который работает на аэродроме? — спросила женщина. Она присела на корточки, подложила угля в жаровню.

— Да, тот самый человек… Мэй здорова?

— Она променяла своего на чужого, на тебя? Правильно или нет? Китайская девушка полюбила иностранца.

— Покажите, где живет.

— Не торопись. Ты хорошо говоришь по-китайски. Мэй-мэй научила? Хорошая была учительница, моих детей учила.

Женщина накинула на плечи одеяло, вышла на площадку, повела по лестницам в глубину двора.

— У нас было собрание, — сказала она не оборачиваясь. — Критиковали Мэй-мэй. За то, что она променяла своих на чужого, захотела легкой жизни.

— Как… критиковали?

— На собрании. Собрали всех с улицы. Потребовали, чтобы она признала свои ошибки, чтобы призналась перед всеми, что разложилась, обуржуазилась. А ты признал свои ошибки? — Женщина покосилась на меня через плечо, кутаясь в одеяло.

— Но мы ничего плохого не сделали…

— Да, видно, ты не знаешь нашей жизни. Не понимаешь… Нельзя китайской девушке встречаться с иностранцем. Иностранец уедет, девушке отвечать придется. Ты ведь «большеносый»?

Мы подошли к двери, оклеенной синей бумагой. В комнате находились пять девушек. Они встали, вытянулись, посмотрели на меня широко раскрытыми глазами. Не хихикали, не подмигивали друг дружке. Они были как испуганные птицы.

— Вот ее комната… это ее подруги. Тут она жила, — ворчливо сказала женщина. — У меня таких подруг нет, и я не хочу иметь… Они ее критиковали.

— Где Мэй? — Я вошел в комнату. — Где она? Что с ней?

— Ее нет, она уехала, — ответила девчонка с косичками и покраснела до слез.

— Куда?

Девчонка отвернулась и заревела. Плечики вздрагивают, и косички подпрыгивают на спине.

— А-а-а! — заворчала хрипло женщина, еще плотнее кутаясь в одеяло. — Теперь ревут. Что же на собрании молчали, не защищали подругу? Нет ее, Хао Мэй-мэй, нашей маленькой учительницы. Ее послали на трудовую закалку. За то, что она не дорожила родиной, променяла своих на чужого. Ей захотелось личного счастья, вкусно кушать и красиво одеваться, как иностранные черти. Я тоже хочу вкусно кушать. У меня пятеро детей, и они тоже хотят. Я ничего не говорила на собрании. Я ее понимаю. Да! Можете меня следующий раз тоже критиковать. Слышите? Не активистки вы, а дуры! Не могли защитить подругу. Она вам рассказала об этом парне, а вы… Дуры! Каждая из вас захочет иметь ребенка, захочет, чтоб он был сытым. И это контрреволюция? А если есть нечего — это революция!

Откуда-то появился Лю-переводчик. С ним охранники. Как они оказались в доме Хао Мэй-мэй? Позднее я узнал, что меня видели военные, как я вез рикшу. Они позвонили в свою часть, те — на аэродром.

По дороге домой я твердил, как заведенный: «Моя машинка бьет!.. Моя машинка бьет!»

Только эту фразу.

18

Из Пекина пришла бумага, в которой китайское правительство благодарило меня за помощь в развитии народного хозяйства КНР. К бумаге была приложена медаль «Дружба», к медали — розовое удостоверение за подписью председателя Мао.

Лю зачитал послание от местного руководства. «Теперь мы сможем самостоятельно идти дальше… Догоняя и перегоняя… Теперь у нас новый этап — этап взаимного обмена опытом и взаимной учебы…»

Мне было не до тонкостей формулировок. Я чувствовал себя слишком усталым.

Самое страшное — я не мог никак выяснить, где же находится Мэй-мэй, какой у нее адрес и что с ней…

Я писал, звонил. Все без толку. На мои запросы не отвечали.

Меня отправили в Союз первым же рейсовым самолетом.

Была надежда, что транзитный самолет окажется набитым до отказа, и я еще выгадаю день-два, найду хоть какой-нибудь след Мэй.

Меня втиснули сверхкомплектным пассажиром, багаж пообещали доставить в Урумчи следующим рейсом.

Простился с друзьями. Не со всеми, правда. Гаврилов лежал в госпитале — тоже из-за купанья в реке. Поддубный пообещал навести справки о Мэй-мэй. Как? Ведь языка он не знает, связан официальным положением по рукам и ногам.

— Попробуй в Москве, через посольство, — посоветовала Маша, сама не веря в сказанное.

— Попытаюсь… Напишу, как долетел. Скоро встретимся.

Ян Хань не пришел провожать: занят. Он теперь стал большим начальником.

Прибежал повар Ван, сунул на память гравюру с видом Ваньшоушаня. По сей день гравюра висит у меня над столом. Я завещал ему волнистых попугаев. Маше нельзя было поручать такого тонкого дела, как попугаи.

Под плоскостью стоял бензовоз. Я с грустью поглядел на машину.

Вижу, выходит в комбинезоне Сюй — Боря. Подошел.

— Веня, не обижайся. Я насчет собрания… Сам понимаешь… — Он оглянулся. — Помнишь про Цзянь Фу?..

— Сюй, я не в обиде. Выше голову! Перемелется — мука будет. Как насос-то, гоните? Работает на трех тысячах оборотов?

— Нет… Перегорел. Вручную качаем… До свиданья, Вэй! Не забывай!

Я вошел в самолет. Убрали сходни. Загудел мотор.

Я не смотрел, как отрывались. Уже темнело. Вдоль полосы горели светофоры. Знакомая картина.

Только вдруг кабину самолета залило светом. Мы поднялись выше, здесь еще царствовало заходящее солнце. Сразу сделалось легче — без солнца человеку становится грустно.

И до боли резанула мысль, что улетаю навсегда, что там, внизу, осталась моя Мэй и никогда я ее не увижу. Никогда!

Я приподнялся в кресле. Захотелось посмотреть вниз, в темноту, туда, где осталась моя любовь.

Неожиданно увидел на лацкане пиджака соседа точно такую же медаль, как у меня, китайскую медаль «Дружба».

— Посмотри, посмотри… — вдруг заволновался сосед. — Горит земля. Силы народные и деньги летят на ветер. Ни один из героев Салтыкова-Щедрина не додумался бы до такого головотяпства…

Я прильнул к иллюминатору.

В этой части Китая населенные пункты сравнительно редки. Вот проплыло внизу что-то вроде городских огней. Но ведь деревни не электрифицированы.

— Костры, что ли? — спросил я.

— Садись, — по-своему истолковал сосед мой вопрос. — Черт знает что… Доменные печи деревенские. Лечу с Аньшаня, там производство сворачивают. Я металлург. — Он нервно расстегнул внутренний карман пиджака, стал показывать какие-то дипломы, документы. — Металлург! Посмотрел бы под Тайюанем. Огромный завод мы выстроили, помогли. Вон впереди сидят ребята с Тайюаня. А кругом эти печурки. Тьфу! Ничего не понимаю! Как во сне…

Он положил документы в карман.

— Бесполезная трата сил и денег. Авантюризм чистой воды.

Я решил заглянуть в кабину летчиков. Дойдя до двери, обернулся.

У всех пассажиров на груди поблескивали медали…

Примечания

1

«Шпигель» («Зеркало») — буржуазный иллюстрированный еженедельный журнал. Издается с 1947 года. В дальнейшем тексты эпиграфов цитируются по этому изданию.

2

Домик Верзилиных — домик-музей М. Ю. Лермонтова.

3

ГСМ — горюче-смазочные материалы.

4

Смеяться полезно (евр.).

5

Ци Бай-ши (1860–1957) — выдающийся китайский художник и общественный деятель, удостоенный в 1955 году Международной премии мира. В начале так называемой «культурной революции» хунвэйбины разрушили могилу Ци Бай-ши. Его картины, воспевавшие родную природу, стремление людей к свободе, счастью, к миру, объявлены не соответствующими «идеям Мао Цзэ-дуна» и запрещены маоистами.