Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Юрий Аксютин

— Мы потеряли самую сильную страну в Европе. Нет ни у одного государства в Европе такой армии, как югославская — 42 дивизии… По своему географическому положению Югославия занимает очень важное место и для нас, Советского Союза, очень уязвимое… Представьте себе будущие военные события. Допустим, что нам пришлось бы устремиться со своими вооруженными силами на запад. — А что там?.. Мы бы везде на своем левом фланге имели 40-50 дивизий югославской армии{507}.

Переходя к ходу переговоров и людям, с которыми пришлось иметь дело в Югославии, Булганин сообщил, что с первых же дней у них установились хорошие, дружественного характера отношения:

— Мы видели, что находимся с людьми, с которыми можем договориться, с людьми, которые не порвали с марксизмом-ленинизмом, не порвали с нашими идеологическими принципами{508}.

Общая же оценка переговоров, по мысли Булганина, такова:

— Сделано большое дело. Нанесен успешно удар по фронту империализма, если говорить военной терминологией, совершен прорыв на фронте империализма, прорыв с большими стратегическими перспективами{509}.

Касаясь же позиции Молотова, Булганин обратил внимание на то, что его разногласия с Президиум ЦК проявились не только в югославском вопросе:

— Товарищ Молотов нас все время обвинял в том, что мы занимаем не «неправильную позицию», как он говорил здесь, а занимаем «неленинскую позицию», что мы не ленинцы, что мы занимаем в вопросе Югославии оппортунистическую позицию. Здесь он говорил иначе{510}.

Вслед за этим Булганин углубился в историю конфликта и стал рассказывать, как Сталин остро реагировал («страшно рассердился») на информацию МГБ и посла Лаврентьева о положении наших советников в Югославии и как продиктовал приказ о немедленном их отзыве.

— На всю операцию дал 48 часов.

— Война, — вставил Хрущев{511}.

— Вот вам, товарищи, причина. Главное — никакого интернационализма. Его и в помине не было, духу не было. Самолюбие было простое, амбиция… Вот как начался разрыв. Потом пришло сообщение из Албании, что Тито решил двинуть дивизию в Албанию и не спросил у Сталина. Как же это так — Сталина и не спросил?.. Где это видано? Как это возможно? Пошли писать ноты, протесты… Это подлило еще больше масла в огонь.

Вот как начался разрыв… Сидели мы несколько дней и ночей здесь, в уголке у Сталина, писали письма. Товарищ Молотов писал под диктовку Сталина. Мы все помогали тоже, чем могли. А материал — все, что я рассказывал. А все остальное — выдумка. Вот тогда и выдумали и насчет марксизма-ленинизма, и насчет национализма. Прямо давайте говорить, чего тут крутить. Так ведь оно было… Так начались разногласия с Югославией и потеряли страну{512}.

Как видим, члены и кандидаты в члены ЦК услышали из уст главы правительства изрядную долю критики в адрес покойного вождя и мудрого учителя.

Касаясь же ссылок Молотова на статьи в «Борбе» об отношениях с Западом, Булганин сообщил, что Тито советовался с ними по этому вопросу и что они одобрили его позицию.

— Товарищ Молотов ссылается на то, что это сиденье на двух стульях. Но мы сказали, посоветовавшись между собой: «Не торопитесь, продолжайте так, как вы вели до сих пор».

— Наоборот, — поправил Хрущев, — мы им сказали, что сами хотим улучшить отношения с Западом{513}.

Возвращаясь к сегодняшнему выступлению Молотова на пленуме, Булганин поделился своими впечатлениями о нем:

— Мы имеем дело с человеком, потерявшим практическую перспективу. Все его выступление — это книжное, сектантское, талмудистское выступление, ничего общего не имеющее с жизнью и подлинными интересами нашей партии, нашего государства. (Голоса: «Правильно!..») Молотов постоянно на нас на всех набрасывался и выступал против нас как против антиленинцев, что мы оппортунисты. Особенно в отношении товарища Хрущева.

— Президиум осудил эту линию поведения и записал в протокол, — заметил Хрущев, — а он извинился, признал недопустимость своего поведения{514}.

Остановился Булганин и на разногласиях с Молотовым по другим вопросам внешней политики.

— Австрийский договор мы подписали и заключили против воли товарища Молотова… Сегодня этот вопрос не обсуждается, но я докладываю об этом пленуму{515}.

Булганин не ограничился разъяснением разногласий с Молотовым по международным проблемам. У нас и по внутренним вопросам с товарищем Молотовым такие же отношения, что он единственный в Президиуме ленинец, а мы все — не ленинцы. По всем мало-мальски большим вопросам у нас с т. Молотовым всегда разногласия. Например, т. Молотов возражал против наших решений о целинных землях — он считал неправильной нашу позицию. Вы теперь сами понимаете, что теперь стоит это его возражение. Товарищ Молотов был против нашего решения о создании в центральных районах совхозов на базе маломощных колхозов. Товарищ Молотов был против нашего решения об изменении планирования в сельском хозяйстве, о децентрализации планирования… Он удивлялся, как это мы можем отказываться от учета и планирования из центра. Особый спор у нас с товарищем Молотовым произошел по вопросу о реорганизации Госплана, спор, который принял совершенно недопустимые формы оскорбления. Товарищ Молотов обвинял Президиум ЦК в том, что мы по вопросу о реорганизации Госплана занимаем неленинскую позицию{516}.

В заключение Булганин обратил внимание членов ЦК еще на одно важное обстоятельство, которому он придавал очень большое значение:

— Наибольшие и самые острейшие, совершенно недопустимые, в нетоварищеской форме выпады товарища Молотова по всем этим вопросам направляются обычно против товарища Хрущева. Это я считаю неслучайным… Спрашивается, в чем же дело? Я может быть делаю очень рискованные выводы, но нам всем дает это основание полагать, что у товарища Молотова не все благополучно обстоит с представлением о роли партии по руководству делом государственного строительства, хотя он и ортодоксальный ленинец. Стоит над этим подумать{517}.

Следующий оратор, А.И. Микоян, также полностью согласился с докладом Хрущева не только в основном, но и в деталях.

— Когда мы выезжали в Белград, у нас была уверенность, что мы договоримся по вопросу улучшения советско-югославских отношений. В отношении партийного контакта у нас была надежда, но не было полной уверенности… Хотя мы не думали, что после восьмилетней перебранки, изоляции, ругани и брани, после всего этого будет достигнута идентичность взглядов по всем вопросам… Мы вернулись с уверенностью, что в части партийных контактов сделаны первые шаги.

Что же касается выступления Молотова здесь, на пленуме, Микоян назвал ее «платформной»:

— Слово «платформа» — очень громкое слово. Но по существу он выступил с платформной речью. В своем выступлении он сказал о том, что Президиум занял принципиально неправильную позицию на сближение с Югославией. Резких политических характеристик в его речи не было. Но если такие характеристики назвать, то можно сказать, что мы оппортунисты, что мы оппортунистически идем на сближение с лейбористской партией. Если нет марксистско-ленинской основы в партии, то это партия буржуазная или лейбористская… И мы, руководители Коммунистической партии, докатились до оппортунизма в вопросах международных отношений с партиями. И мы уступаем политически, применяемся к взглядам, отступающим от ленинизма. И это может отрицательно сказаться на внутренней политике нашей партии. То есть мы поддаемся югославскому влиянию, которое в этом вопросе отходит от линии ленинизма. Вот смысл выступления Молотова{518}.

Микоян обвинил Молотова в том, что тот «руководствуется только старыми высказываниями, цитатами из старых документов», что, видимо, не в силах отказаться от собственных прежних высказываний, «живет только прошлым и вдохновляется злобой, которая накопилась у него за эту советско-югославскую драку»{519}.

— Он видит ошибки югославов. Их множество, конечно. А наших ошибок, которых не меньше, а может быть и больше, он не видит, кроме тактических… Конечно, национализм есть у югославских коммунистов. Но разве не было национализма у других коммунистических партий? Был. А мы как поступали тогда? Не разрывали с ними, а помогли изжить национализм. Разве мы должны всегда разоблачать на весь мир ошибки наших друзей, а не помогать в удобной форме изжить то, что неправильно?{520}

Чтобы показать, насколько небрежно наклеиваются теперь разного рода ярлыки, Микоян сослался на доклад, полученный членами Президиума ЦК от МИДа перед приездом в СССР индийского премьер-министра Джавахарлала Неру, в котором утверждалось, что Индия — буржуазно-помещичье государство.