Шаги по земле - Любовь Овсянникова

Огород, конечно, само собой, про него и вспоминать не стоит — все и так понимают, что такое приусадебное земледелие. Зато не знают другого — как мы, послевоенные дети, на опыте игр познавали историю, прокатившуюся там, где мы ходили, и убеждались в правде родительских рассказов о происходивших тут боях. Я застала еще время, когда при вскапывании огорода из земли вынималось неисчислимое количество металлических изделий, ржавых останков войны: гильз, деталей от автомата, погнутых наганов, ножей, кинжалов, ножен, отвалившихся эфесов, разных затворов, крючков, гаек — подобных вещей. А однажды мамина лопата зацепилась за что-то большое. Мама начала разгребать это место руками и вдруг извлекла на свет огромную, по форме похожую на электрическую лампочку, минометную мину. Позже пришел папа, отнес ее в балку и взорвал.

К этим находкам я относилась как к чему-то естественному, должному быть. Конечно, родители при каждой сезонной обработке земли выбирали металл и убирали с огорода. С годами его становилось меньше, и потом он исчез. А я помнила, что его было много, и спрашивала у них, куда он делся, почему его больше нет — мне были интересны неожиданные находки, опасности которых я не понимала.

— Металла нет, — сказала однажды мама, — потому что война от нас ушла.

15. Ночные потрясения и острые ощущения счастья

На время, пока шли ремонты внутри дома, мы перебирались спать на улицу, вернее, ремонты были поводом перебраться на летнее житье в сад. Мы просто устанавливали кровати в укромных местах, под деревьями, и укладывались на них на ночной отдых. Блаженство спать под открытым небом, сливаясь с природой, когда дышится в такт колебаниям земли, не описать, это надо прочувствовать.

Странно, однако у нас не было мистических криков в ночи, непонятных пугающих звуков, движений и шорохов, ведь всем звучаниям я знала имена, и в хоралах под звездами различала соло камышевки и коростеля на фоне лягушачьих распевов. Я боялась услышать крики совы, и ни разу не услышала, хотя говорили, что они у нас есть.

Продолжались наши ночлеги под открытым небом довольно долго, даже если ремонт в доме заканчивался. Ведь это было спасением от духоты. Случалось, что нас будил дождь, тогда мы убегали под кров, впопыхах сгребая постели, а при первой же возможности опять возвращались на улицу. Так продолжалось до осени, когда начинался учебный год.

Однажды со мной случилась беда. Я проснулась от чего-то непонятного и потому страшного, что причиняло боль до содрогания. Я кричала безостановочно и мотала головой, а объяснить ничего не могла, только чувствовала, что еще немного такой пытки — и я умру. Проснувшиеся родители по моим движениям, слава Богу, быстро поняли, в чем дело. Невероятно, как папа умудрился в темноте, без света, при мерцании одной только керосиновой лампы, способной разогнать мрак, но не что-либо осветить, вытащить из моего уха мурашку! Грохочущие колесницы варваров перестали ездить по моему мозгу, угомонились топоты злобных полчищ, не раздирали больше слух еще какие-то бряцания, не терзали меня взрывы вулканов и скрипы металла по стеклу — все прекратилось, и я испытала полноту счастья, ликования, восторга и благодарности папе.

С тех пор наши ночевки в саду прекратились навсегда, не только мои — никто больше на улице не спал.

Масштабнее и полноценнее пережитого в ту ночь счастья избавления от напасти нет и трудно вообразить. Однако я бы никогда не хотела знать его из-за одной коварной особенности: приходить в результате мучительных усилий по преодолению еще большего по силе несчастья. И коль уж речь зашла, попутно признаюсь: в будущем мне еще дважды случилось испытать такое же по силе положительное потрясение, и оба раза — в связи с Юрой.

Первое из них связано с защитой его диссертации.

Как мой дипломатичный муж, интеллигент и умница, мог нажить себе врагов, понять не удается, но враги у него появились, причем смертельные (теперь я знаю, кто это был, он сам признался перед уходом в вечность — просил простить). На Юрину кандидатскую работу был организован отзыв черного оппонента, по сути — написан пасквиль наветчиками и завистниками. Путем махинаций, доступных внутренней кухне Высшей Аттестационной Комиссии (ВАК), Юрину работу фактически отклонили от рассмотрения. Но шанс на реабилитацию оставили. Долгая была борьба, трудная, изматывающая, губительная для здоровья.

И вот Юра уехал в Москву, где должен был выступить на заседании ВАК с пояснениями по своей работе, с защитой ее от нападок. Последний бой, право на который он отстоял в предварительных состязаниях со злом. Окончательно вопрос о присуждении ему ученой степени кандидата технических наук решался на месте, причем безотлагательно.

Вечером я проводила его в поездку, а с утра, прибыв на работу, постаралась зарыться в формулы так, чтобы обо всем забыть. Есть такая примета — если о неподвластной тебе проблеме не думать, то она разрешится хорошо. Этот день истек, прошел вечер, ночь, настало новое утро и рабочий день. Снова я по уши ушла в работу. Вдруг часа в три дня звонок — один из Юриных сотрудников сообщает мне: «Вчера вечером звонил Юра и просил передать, что его диссертацию утвердили». И вот тут со мной случилось то, о чем говорят «подкосились ноги», — я не смогла стоять и присела прямо на широкий низкий подоконник, возле которого находилась. Ощущение счастья зашкаливало.

А второй раз…

Я была занята своим бизнесом и всю тяжесть ситуации Юра вынес на своих плечах — долгих четыре месяца конкурсов, отборов, собеседований, ожидания. Он ничего не говорил мне, я даже не знала, какие драмы он переживал, в каком диком напряжении находился. И вот итог. Как всегда, мы пришли с работы и наперебой начали друг другу что-то рассказывать. Вдруг Юра присел на диван, стоящий в кухне, и попросил меня присесть рядом. Я села и услышала его приглушенно звучащий голос:

— Меня утвердили в должности ученого секретаря института.

Я сообразила не сразу, что-то переспросила. Он повторил, а я смотрела на него со смешанным чувством тревоги (что он такое говорит?) и недоверия (шутит?). Наконец схватилась за горло, где горячим комком возникло ликование и перекрыло дыхание.

Чтобы было понятно, скажу, что ученый секретарь академического института — это третье лицо в иерархии его руководства. К этой должности люди шагают медленно, через руководство отделом, лабораторией. А Юру назначили помимо всего этого, взяв прямо с должности старшего научного сотрудника отдела. Это было чистое везение, как могло показаться мне, но везение — основательно подготовленное всей Юриной предысторией, его безупречной эрудицией, работой, трудолюбием и человеческими качествами. А еще — умением бороться за свои результаты чистыми методами, честным оружием.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});