Приключения Натаниэля Старбака - Бернард Корнуэлл

Адам выдернул травинку и мял ее своими ловкими пальцами.

— Почему ты так поступил?

Лежащего на спине Старбака внезапно охватил стыд от своей наготы и он перекатился на живот, уставившись на клевер и траву.

— С Доминик? Из-за похоти, я думаю.

Адам нахмурился, будто это понятие не было ему знакомо.

— Из-за похоти?

— Хотел бы я это описать. Но могу сказать лишь, что это переполняет тебя. То всё идет как обычно, будто корабль плывет по спокойному морю, и вдруг незнамо откуда налетает жуткий ветер, сильнейший, возбуждающий и завывающий ветер, с которым ты ничего не можешь поделать, лишь безумно подставить под него паруса, — он остановился, не удовлетворенный своим воображением.

— Это как песни сирен, Адам. Я знаю, что это неправильно, но с этим невозможно ничего поделать, — Старбак внезапно подумал о Салли Траслоу, и воспоминание о ее красоте причинило ему такую боль, что он зажмурился.

Адам принял это за проявление угрызений совести.

— Ты ведь должен всё вернуть этому Трейбеллу, правда?

— О, да. Конечно, должен, — необходимость этой выплаты тяжелым грузом висела на совести Старбака, по меньшей мере тогда, когда он позволял себе вспомнить о краже денег майора Трейбелла.

Еще несколько часов назад он планировал отправиться обратно на север, убедив себя, что хочет только одного — расплатиться с Трейбеллом, но теперь, когда Адам был дома, Старбак желал лишь остаться в Виргинии.

— Хотел бы я знать, как это сделать, — туманно произнес он.

— Думаю, тебе следует поехать домой, — твердо предложил Адам, — и во всём признаться семье.

Старбак провел последние два дня, размышляя именно об этом, но сейчас засомневался в разумности этого плана.

— Ты не знаешь моего отца.

— Как можно бояться собственного отца, но при этом намереваться бесстрашно отправиться на войну?

Старбак коротко улыбнулся, признав правоту этого утверждения, а потом покачал головой.

— Я не хочу ехать домой.

— Должны ли мы всегда делать то, что хотим? Есть долг и обязательства.

— Может, всё пошло наперекосяк, не когда я встретил Доминик, — сказал Старбак, защищаясь от суровых слов своего друга.

— Может, всё пошло не так, когда я поступил в Йель. Или когда согласился покреститься. Я никогда не чувствовал себя христианином, Адам. Мне не следовало разрешать отцу меня крестить. И не следовало позволять ему отправить меня в семинарию. Я жил во лжи, — он вспомнил о своих молитвах над могилой мертвой женщины и вспыхнул. — Не думаю, что я обращен. Я не настоящий христианин.

— Конечно, настоящий! — Адама шокировало вероотступничество друга.

— Нет, — настаивал Старбак. — Хотел бы я им быть. Я видел других обращенных. Видел их радость и силу Святого Духа внутри них, но никогда не испытывал подобного. Я всегда хотел это испытать, — он помолчал, подумав о том, что ни одному другому человеку кроме Адама не смог бы в этом признаться. Добрый честный Адам был как Верный, спутник Христианина в книге Джона Буньяна[10].

— Боже мой, Адам, — продолжал Старбак, — я молился, чтобы обратиться к Богу, умолял об этом! Но так и не познал его. Я думаю, если бы я был спасен и родился снова, то имел бы силы сопротивляться похоти, но теперь у меня их нет, и я не знаю, как обрести эти силы, — это было честное, но жалкое признание.

Он был воспитан в убеждении, что ничто во всей его жизни, даже сама жизнь, не является столь же важным, как обращение к Богу.

Обращение, как учили Старбака, было моментом нового рождения во Христе, то чудесное мгновение, когда человек впускает Иисуса Христа в свое сердце как Господа и Спасителя, и когда в жизни человека происходит этот чудесный момент, то ничто уже не будет прежним, потому что вся его жизнь и последующая за ней вечность превратятся в сияющее золотом существование.

Без спасения жизнь станет ничем иным, как грехом, адом, и будет полна разочарований, а с ним превратится в радость, любовь и вечный рай.

Но Старбак так никогда и не ощутил этот момент мистического обретения Бога. Ни разу не почувствовал радость. Он делал вид, потому что подобное притворство было единственным способом удовлетворить настойчивые требования его отца, но вся его жизнь с того момента, как он начал притворяться, была наполнена ложью.

— И даже кое-что похуже, — признался он Адаму. — Я начинаю подозревать, что настоящее спасение, настоящее счастье заключается отнюдь не в обращении к Богу, а совсем наоборот. Может, я смогу стать счастливым только лишь если всё это отвергну?

— Боже мой, — произнес Адам, в ужасе от самой идеи такого безбожия. Несколько секунд он размышлял. — Не думаю, — продолжал он медленно, — что обращение зависит от внешнего влияния. Ты не можешь ожидать магического превращения, Нат. Подлинное обращение исходит от внутренней потребности.

— В смысле, Христос ничего не может с нами поделать?

— Конечно, может, но он бессилен, если ты не пригласишь его войти. Ты должен высвободить его силу.

— Я не могу! — почти взвыл он в протесте, это был крик юноши, отчаянно пытавшегося выпутаться из тяжелой религиозной борьбы, той борьбы, что умаляла ценность Христа и спасения на фоне искушений в виде Салли Траслоу и Доминик и всех тех запретных и восхитительных удовольствий, которые, казалось, разрывали душу Старбака надвое.

— Тебе следует начать с возвращения домой, — заявил Адам. — Это твой долг.

— Я не поеду домой, — сказал Старбак, полностью проигнорировав свое же недавнее решение. — Я не найду Господа дома, Адам. Мне нужно побыть одному.

Это была неправда.

Теперь, когда его друг вернулся в Фалконер, Старбак хотел остаться в Виргинии, потому что лето, выглядевшее столь угрожающе под неодобрительными взглядами Вашингтона Фалконера, внезапно обещало вновь стать золотым.

— А ты почему здесь? — задал Старбак встречный вопрос. — Ради долга?

— Думаю, да, — этот вопрос заставил Адама ощутить дискомфорт. — Полагаю, все мы пытаемся вернуться домой, когда дела принимают дурной оборот. А так оно и есть, Нат. Север собирается вторгнуться.

Старбак усмехнулся.

— Значит, мы будем драться и прогоним их, Адам, тем всё и кончится. Одно сражение! Короткое, доброе сражение. Одна победа, а потом мир. Потом ты обратишься к Богу и, вероятно, получишь всё, чего желаешь, но сначала тебе придется драться в одной битве.

Адам улыбнулся. Ему казалось, что его друг Нат живет одними лишь чувствами. А не ради того, чтобы мыслить, такова была, по мнению Адама, его собственная стезя. Адам верил в том, что во всём можно добиться правды, прибегнув к доводам рассудка, будь то рабство или спасение, в то время как Старбак, как он осознал, был полностью захвачен эмоциями. Некоторым образом, с удивлением решил Адам, Старбак напоминает его собственного отца, полковника.

— Я не собираюсь драться, — после длительного молчания объявил Адам. — И не буду.

Теперь настал через Старбака удивиться.

— И твой отец об этом знает?

Адам покачал головой, но промолчал. Похоже, он слишком устал от неодобрения отца.

— Тогда почему ты приехал домой? — спросил Старбак.

Адам долго не отвечал.

— Думаю, — произнес он в конце концов, — потому что знал — что бы я ни сказал, это уже делу не поможет. Никто не прислушивается к доводам рассудка, всеми правят страсти. Я думал, что люди хотят мира, а они больше жаждут победы. Видишь ли, их изменил Форт Самптер. И не важно, что там никто не погиб, бомбардировка доказала им, что рабовладельческие штаты невозможно урезонить, и они попросили, чтобы я присоединил свой голос к их требованиям, а эти требования заключались уже совсем не в мирном урегулировании, а в разрушении всего этого, — он махнул рукой в сторону владений Фалконера, прекрасных полей и густых лесов. — Они хотели, чтобы я атаковал отца и его друзей, а я отказался это сделать. И вместо этого вернулся домой.

— Но ты не будешь сражаться?

— Не думаю.

Старбак нахмурился.

— Ты храбрее меня, Адам, Боже мой, так оно и есть.

— Разве? Я бы не осмелился сбежать с…, - Адам помедлил, будучи не состоянии подобрать достаточно деликатное слово для описания весьма неделикатной Доминик, — я бы не осмелился рисковать всей своей жизнью ради прихоти! — его слова прозвучали скорее с восхищением, чем осуждающе.

— Это была лишь глупость, — признался Старбак.

— И ты бы никогда не поступил так снова? — спросил его Адам с улыбкой, а Старбак подумал о Салли Траслоу и промолчал. Адам сорвал травинку и смял ее пальцами. — Так как ты посоветуешь мне поступить?

Значит, Адам еще не принял окончательное решение? Старбак улыбнулся.

— Я скажу тебе, что делать. Просто будь рядом с отцом. Играй в солдататики, наслаждайся походной жизнью и проведи прекрасное лето. Мир придет, Адам, может, после одного сражения, но придет, и скоро. Зачем рушить счастье твоего отца? Чего ты этим добьешься?