Месть мажора (СИ) - Фарди Кира

– Я пытался, – отвечаю тихо и спокойно, чтобы не волновать понапрасну отца. – Честно пытался.

– Она же любит тебя. Совсем девка извелась от твоего равнодушия. Эх, бабы – дуры! Ты такой же, как твоя мать.

– А что с мамой не так? – подавляю желание нагрубить, хотя так и тянет, слова сами крутятся на кончике языка.

– У нас с ней тоже был договорной брак. Только все наоборот: я обожал ее, как безумный, пылинки сдувал.

– Так сильно любил, что завел любовницу, – ворчу под нос и испуганно ловлю взгляд отца.

– Ничего ты, Эрик, не понимаешь, – вздыхает он. – Лиза была холодная, словно ледышка, держала меня на расстоянии. А после того, как ты родился, вообще не подпускала к себе, пропадала в мастерской и рисовала свои странные картины.

– А зачем ты привел эту несостоявшуюся певичку?

– Глафира появилась в нашем доме как репетитор по музыке для тебя. И пригласила ее мама. Ей не хватало общения с творческим человеком. Я все время пропадал на работе, настоящий бизнес поглощает целиком.

– И ты сразу ее завалил?

– Дурак ты, Эрик. Я с тобой о прекрасном, а ты…

– Не обижайся, батя. Ну, не хотел я. Воды налить?

– Давай.

Отец сделал несколько глотков, я помог ему устроиться удобнее, перед глазами мелькнула Арина, которая также заботилась о парализованной маме.

– А когда ты завел шуры-муры с мачехой?

– Перестань называть так Глашу. Она растила тебя с тринадцати лет, и, поверь, была лучше кровной матери.

– Неправда!

– Правда, только ты признавать ее не хочешь. Вспомни, кто всегда был с тобой рядом? Провожал в школу, помогал делать уроки, утирал сопли и лечил раны, когда ты дрался с приятелями. Всегда Глаша.

– Нет! – запальчиво выкрикиваю я и прикусываю язык.

Отец прав. Как я ни напрягаюсь, не могу вспомнить ни одного случая, чтобы это делала мама. Она была как снежная королева: бледная, отрешенная, неулыбчивая. Я мечтал об ее объятиях и поцелуях, которые она дарила очень редко.

– Я даже не смотрел на Глафиру, – продолжает исповедь отец. Его почему-то потянуло на откровения. – Хотя она хорошенькой была, как конфетка в ярком фантике, – он вздыхает, смотрит на меня и продолжает: – Сам же любил свою Лерку, знаешь, что это такое, когда никого глаза больше не видят, а сердце не принимает. Эта страсть в тебе от меня. Я вообще думаю, что твоя мать намеренно привела в дом Глашу.

Я слушал отца и поражался: за всю жизнь мы впервые разговариваем нормально, без криков, оскорблений и взаимных упреков.

– В смысле?

– Ну, хотела, чтобы она заменила ее в постели.

– Она сама тебе это сказала?

– Догадался, не совсем дурак. У нас с Глашей уже потом завертелось, когда Лиза того…

Отец замолкает и закрывает глаза. Я вспоминаю тот ужасный день, когда пришел домой из школы и увидел маму в мастерской. Она стояла на коленях у батареи парового отопления, а ее горло перехватывал шелковый шарф. Рядом валялась кисть с еще не высохшей краской, а на холсте перед мамой сияло лицо Иисуса Христа.

С того дня священный праздник Пасхи перестал существовать для меня. Он всегда ассоциируется со смертью.

Встряхиваюсь, отгоняя ужасную картину.

– Бать, а почему ты не дал мне на Лерке жениться, раз сам прошел через договорной брак?

– С возрастом одно забывается, а другое видится по-иному. Так, что там с фабрикой?

– Зачем ты ее решил продать?

– Нерентабельная. Перестала приносить прибыль. Наташа хочет развивать клинику, Матвей ее активно поддерживает, вот я и согласился деньги от продажи фабрики отдать снохе.

– Пап, а как же я? Ты обо мне подумал?

Я спрашиваю тихо, прокручивая в голове услышанную только что информацию, но отец лежит, закрыв глаза, и не отвечает. В мозгу бродят разные мысли. Может, я уже не нужен родителю? Он давно написал завещание, распределил все нажитое между мачехой и моей женой, какой-нибудь кусок отвалил и дятлу Стрельникову, который старательно лечит отца уже два года.

И опять в голове вспыхивает картинка: Арина склонилась над кроватью матери, ласково гладит ее по лицу и плачет.

Черт! А вдруг докторишка не лечит батю, а калечит? От этой мысли мороз побежал по коже, я даже растер ладонями руки, на которых волоски встали дыбом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Извини, сын, – наконец отвечает отец. – Не видел в тебе заинтересованности и желания заниматься бизнесом. Думал, что, пока Наташа с тобой, я могу не волноваться, сильная и целеустремленная женщина рядом с моим сыном – залог его благополучия.

– Благополучия, но не счастья, увы. Да и благополучие под вопросом, учитывая, что за моей спиной жена решила оттяпать у меня фабрику.

– Ну, не оттяпать.

Отец говорит это слабым тоном, кажется, я пошатнул его уверенность в данном решении.

– А причем тут этот докторишка?

– Зря ты о нем так! Матвей – умный молодой человек. Он принес прекрасный бизнес-план развития клиники. Мы можем выйти на международный уровень, если откроем свою биолабораторию по исследованию редких вирусов.

От шока у меня немеют пальцы ног, я шевелю ими, потом растираю, острые иголочки бегут по коже. Наш пострел и тут поспел. А я все гадал, чего он крутится возле Соколовой? А они вон что задумали!

– Но… почему я не в курсе таких перемен?

– Я думал, Наташа тебе рассказала.

– Батя, можно тебя попросить?

– Ну…

– Отдай мне фабрику.

– Зачем? Хочешь разрушить планы жены?

– У меня идея есть: думаю сделать фабрику прибыльным бизнесом.

– Как?

– Есть девушка, дизайнер-модельер, – говорю и замолкаю, не понимаю сам, что делаю.

– Новая пассия? А как же Лера?

– Батя, не начинай! Лера останется в памяти и в сердце. Тут другое.

– И что же?

Отец шевелится, помогаю ему лечь на бок, придерживаю трубку капельницы. Взглядом ловлю название лекарства на бутылке. Вытаскиваю телефон и тайком фотографирую этикетку.

– А это еще зачем? – отец улавливает мое движение.

– На всякий случай. Не нравится мне этот Стрельников, прости. А девушку нашел случайно. Увидел ее модели у тебя на столе.

Машу в сторону журнального столика, отец провожает взмах взглядом.

– У меня? На фиг мне тряпки?

– Это Глафирино добро.

Вскакиваю и роюсь в прессе. Не так много времени прошло, может, мачеха еще не успела обновить ее. Журнал обнаруживаю на самом дне стопки, быстро пролистываю страницы и нахожу нужную. Бегу к отцу. Тот внимательно разглядывает рисунок на куртке.

– Фэшн-индустрия не мое. Никогда не занимался.

– А у меня идея появилась. Я разыскал дизайнера, она готова работать.

Лукавлю немного, не раскрываю всю правду, очень надеюсь, что этот разговор останется между нами. Он важен мне, как никогда. С замиранием сердца жду ответа. Я действительно готов вложить все силы в проект, и Арина мне в этом поможет, не сомневаюсь.

«Ага, ждешь от рабыни честности и добросовестной работы?» – колет внутренний голос. Отмахиваюсь от него, как от мухи, не хочу погружаться в уныние. Сначала отец, потом займемся обработкой Васильевой.

– Хм, – батя, кряхтя, садится. – Вытащи из меня эту штуку.

Он показывает глазами на иглу. Я послушно выполняю просьбу, а внутри все дрожит от напряжения.

– Год. Дай мне один год. Если не справлюсь, заберешь фабрику и продашь.

– Ну, надо подумать, посмотреть бизнес-план…

Черт! Вот о нем я совсем забыл. Батя на слово не поверит.

– Сделаю.

– Недели хватит?

– Постараюсь.

Несколько дней я живу дома и работаю как вол. От идеи до начала продаж товара как до Китая, а дотошный батя каждый шаг проверит, каждый пункт расхода. Санек нанял команду экономистов, которые пытаются перевести мою расплывчатую идею на четкий язык цифр.

А я и сам толком не понимаю, чего добиваюсь. Знаю точно только одно: хочу удержать возле себя Арину. Она снится мне каждую ночь, и всегда один сюжет. Я на коленях прошу прощения, а она гордо смотрит в сторону, словно не замечает меня.

– Эрик Борисович, вы похудели, – иронизирует надо мной помощник.