Симфония убийства - Игорь Лысов

признать это или самоустраниться. Естественно, на такое никто не пойдет, но для этого есть он, Силов, который возьмет на себя ответственность за создание гармонии на земле. Если уж не на всей земле, то по крайней мере в родном городе. Мечты крутились в голове, Виктор рисовал будущее без проклятой марксовской борьбы «противоположностей». Теперь эти враждующие стороны жили в Силове мирно: человечество признало необходимость антитезе свету!

«Жизнь не принадлежит больше самому человеку, а только высшим силам, все, кто не признает гармонию зла и добра, перестают существовать. Мир становится счастливым, радость каждому проявлению высшей воли. Нет больше страдания, нет горя, есть счастье, есть гармония, есть победа над идеями Маркса! Человечество обретает новый смысл!» — Сигарета закончилась, Виктор стал собираться на встречу с полковником.

У театра Игнатьев окликнул Силова, не выходя из машины. Просто опустил стекло:

— Маэстро! Милости прошу!

Виктор нырнул в машину, и служебный автомобиль покатился по городу. Приехали быстро, несколько светофоров и краснокирпичное здание управления МВД оказалось прямо у машины. Игнатьев вышел первым, услужливо открыл заднюю дверь, а потом и входную. Виктор улыбался — ему было приятно.

На третьем этаже вдоль длинного коридора по обе стороны было бесчисленное количество углублений, в каждом из которых были такого же цвета, как и стены, двери. Никаких отличительных знаков не было — скорее всего, сотрудники справлялись по памяти. За одной из этих дверей Игнатьева и маэстро встретили несколько человек — в пустой комнате стоял маленький стол, несколько стульев. Ни шкафов, ни горшков на подоконниках не было. Полковник предложил Виктору стул, сели все. Силов смущенно улыбался.

— Хочешь чаю или кофе? — спросил Игнатьев.

— Кофе хочу, только не растворимый.

— Не вопрос, — Сергей Иванович кивнул одному из находящихся в комнате, тот тут же вышел. — Маэстро, извини, что все формально — вопрос сложный. Я хочу, чтобы ты повторил то, что вчера мне сказал про Званцева, про Федькова-пенсионера, про Ковальчука, про ресторан «Чайка», короче говоря, все. Пожалуйста, Виктор Викторович…

Силов продолжал улыбаться. Дверь отворилась, вошел посыльный уже с чашкой кофе, но вместе с ним протиснулся в дверь и его старый знакомый — один из тех двух безликих, что гонялись за Силовым уже долгое время. Лица он никак не мог распознать и узнавал этого мужика только по одежде. Белый пиджак был выпачкан землистого цвета пятнами — словно преследователя таскали по грязи и теперь пиджак не отстирывался. На это Виктор обратил внимание еще тогда, когда он курил с Марксом на его кухне. Улыбка исчезла, страх заменил благодушное настроение. Силов решил действовать — взяв у посыльного чашку с кофе, он быстро выплеснул содержимое прямо в лицо этому паразиту. Тот закрыл руками лицо, тогда как Силов со всего размаху швырнул в него и кружку. Но промазал — с противным лязгом чашка ударилась в стену и разлетелась на мелкие куски.

Первым очнулся посыльный, он был ближе всех. Перехватив руку, он ловко закинул ее за спину маэстро, отчего Виктор согнулся и даже ударился головой о стул. Потасканный пиджак нагло заржал, отчего Силов рванулся и плюнул наглецу в рожу.

— Дрянь, — прохрипел Виктор, ему было больно от скрюченной руки и, пусть легкого, но резкого удара в печень. — Дрянь! Я все равно сделаю мир счастливым, я расправлюсь с вашим Марксом, дрянь!

— Отпусти его, — подал голос Игнатьев. Силов, тяжело дыша, выпрямился, придерживаясь за спинку стула. До этого землистый цвет лица Виктора сменился на ржавый. — Маэстро, ты на кого попер?

Полковник смотрел спокойно и даже дружелюбно. Только в глазах осталась какая-то боль, грусть, тоска…

— Вон на него, — как побитый, но не сломленный школьник, Силов показывал на грязный пиджак. — К вам у меня нет претензий, Сергей Иванович…

В комнате переглянулись.

— Я его сейчас домой отвезу, — Игнатьев слегка встряхнул уставшего Силова, — поехали, Витя, кофе попьем в тишине.

— Товарищ полковник, что это за игрушки? — один из присутствующих в комнате резко остановил начальника управления МВД.

— Так, отставить! Только — не к вам, не к нам, в смысле… Он человек, блядь… — Игнатьев даже не посмотрел на того, кто спросил. Но и так было ясно, что от своего полковник не отступится.

— Под вашу отве…

— Под мою! — Он не дал договорить. Взяв под руки Силова, полковник медленно пошел к двери, подталкивая маэстро.

В машине Силов сидел мрачным и смотрел в окно. Подъехали к дому, тихонько и молча прошли на третий этаж…

— Ключи есть?

Виктор похлопал себя по карманам, никакого звука. Игнатьев позвонил, в квартире молчали. Машинально Силов нажал на ручку, дверь была не заперта — они вошли. Игнатьев смотрел на маэстро и что-то совсем человеческое проскользнуло у него в душе. Он обнял несчастного и прижал к себе.

— Сергей Иванович, спрячьте меня от них, пожалуйста. Прошу вас…

— Конечно, Витя, конечно, — полковник еще сильнее прижал к себе Силова. — У тебя есть бумага, листы, ручка?

— Да, в тумбе…

Игнатьев закрыл дверь на замок и прошел в комнату. Открыв ящик, вытащил несколько тетрадей с нотами, нашел карандаш, чистую тетрадь. Среди всего прочего в ящике лежал нож и несколько конвертов, откуда торчали пачки банкнот. Этого Игнатьев не ожидал, поэтому, выложив нож, быстро задвинул ящик. Такое количество денег он видел часто, но только при обыске.

— Садись, Витя, и пиши… С первого раза не получилось, ты меня прости, сейчас получится — сейчас спокойнее, правда?

— Если я напишу, как есть, вы меня спрячете от этих людей? — Виктор сел за стол и взял карандаш.

— По-любому, не волнуйся, маэстро. Пиши, как есть…

Сергей Иванович полез за кофе, он уже знал, где все находится, а Силов писал. Писал он быстро, очень быстро — с такой скоростью даже не печатают профессиональные машинистки. Игнатьев внимательно и удивленно смотрел на заполняющиеся листы бумаги, что чуть опять не пропустил момент приготовления кофе. Разлив по чашкам и сев напротив, полковник смотрел на Виктора. Опытный следователь, сыщик, психолог, человек, офицер никак не мог предположить, что неделю назад он говорил с самоуверенным и красивым мужчиной, талантом и, кажется, успешным бабником…

Пришло время для второй уже чашки кофе, а Силов все писал и писал. Почерк у него был мелкий, но ровный. Красивый… Правда, каждый раз, когда хотелось начать с новой строки, рука прыгала наверх листа, и несколько строк переписывались новыми мыслями… Две-три строчки, пауза, и карандаш опускался туда, куда надо.

Выпив и вторую чашку, Игнатьев смотрел в окно, за которым время от времени раздавались радостные, резкие выкрики — «Стуки-стуки, Машка!.. Стуки-стуки за себя!»