Рейтинговые книги
Читем онлайн Суринам - Олег Радзинский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 53

Утром другого дня я проснулся, и в доме была Ома. Она приготовила завтрак и дожидалась меня у стола. Она ничего не сказала про Алису. Она вообще ничего не сказала, словно не было трёх лет разлуки. Мы мало говорили, но с тех пор она всегда была рядом, всегда.

Однажды вечером, когда я вернулся домой, я не нашёл Ому на кухне, где она обычно меня ждала. Я поднялся по лестнице на второй этаж и увидел, как Ома собирает игрушки Алисы в прямую линию на полу, где прежде была маленькая голубая кроватка. Она точно помнила порядок, в котором Алиса выкладывала свои игрушки. Потом Ома села на пол, спиной к дверям, где стоял я, и долго смотрела на эту прямую линию, словно пытаясь понять, куда та ведёт.

Я тихо закрыл дверь и спустился вниз, к давно остывшему ужину. Был сезон дождей, и струйки воды за окном просились в закрытое тепло кухни.

С той поры как Ома вернулась, между нами ни разу не было любви. Все ночи мы спали отдельно, но дни, дни мы были вместе. Утром Ома приходила в приют и оставалась там до вечера. Она купала детей, их кормила, помогала убирать комнаты и вообще помогала всем и везде.

Я появлялся в De Brug только после обеда, когда были приняты все деловые решения о перевозках товаров и можно было оставить офис на строгого Бастиана. Он следил, чтобы наши баржи шли, куда надо, и привозили оттуда, что нужно. Он держал наших капитанов в страхе бесконечных проверок и знал по имени начальников всех портов в Суринаме. Я мог спокойно оставить на него выполнение заказов и идти в приют, где жили собранные нами по городу дети.

Детей было не так много: в основном те, что жили вокруг рынка. Мы их кормили, лечили и учили читать и писать, дотягивая до уровня их школьного возраста. Затем они начинали ходить в нормальную школу, но по вечерам к ним приходили частные учителя, которым я платил отдельно.

Я хотел, чтобы наших детей учили музыке и рисованию, и сам учил их английскому. Я хотел, чтобы они не просто получили то, что не смогли получить из-за его равнодушия, а больше, больше. Я ведь был богом, благим и всесильным.

Кассовский занялся больными детьми. Он ходил по городским больницам — их было всего четыре, и объяснял врачам, что готов платить за лечение детей, которых те не могут лечить.

Это были по большей части дети с врождёнными дефектами — церебральным параличом, тяжёлым костным туберкулёзом или умственно отсталые. Детей приносили в приют только из Парамарибо и окрестностей: если такой ребёнок рождался дальше от города в джунглях, он долго не жил. Таких детей не лечили, и кормить их было накладно. Они лежали в своих маленьких лесных хижинах, глядя на мир, где им было не суждено жить. Им не дали шанса, но Оскар Кассовский был богом, благим и всесильным.

Он хотел помочь всем.

Маленькая дверь в углу комнаты отворилась, и доктор Алонсо прошёл к своей низенькой скамейке и сел, отдельный от всего в комнате, мир в себе.

— Чем больше я отдавал, — продолжал Кассовский, — тем больше было нужно отдать. Несчастья копились, и через какое-то время я осознал, что причина страданий — плоть. Наша плоть страдала от болезней, с которыми мы не могли бороться, от голода, который не могли насытить, от желаний, которые было не дано удовлетворить. Когда в приюте умирали тяжелобольные дети, все радовались их смерти как избавлению. Нанятые воспитательницы просто говорили: «Отмучился», — и спешили помочь другим, ещё живым, которым пока не так повезло.

Он начал читать гностиков и нашёл, что искал. Этот мир был проклятием, ловушкой, и единственная возможность избежать страданий таилась в отказе от его материальности. Кассовский, благой и всесильный, мог облегчить страдания некоторых, но не мог помочь всем. Это означало, что он не так уж всесилен и нет у него власти над счастьем и несчастьем даже тех нескольких, что были рядом, в пределах досягаемости его ресурсов. Каждый день он должен был решать, делать выбор: содержать ли безнадёжно парализованного ребёнка или потратить эти деньги на воспитание здорового беспризорника. Его решения означали жизнь и смерть.

Он стал богом, но перестал быть благим.

Больше всего он злился на умственно отсталых детей: они были физически здоровы и могли жить бесконечно долго, отказываясь умирать. Они не страдали, не болели, но их нужно было кормить, обмывать и держать под присмотром в течение всей жизни. Они требовали времени, денег, сил и оставались безнадёжно привязаны к этому миру, не желая его покидать. Он не мог их оставить, но и не мог их любить.

— Понимаете? — Было неясно, кого Кассовский спрашивает: он смотрел в сторону. — Понимаете — так и бог. Он должен с нами возиться, и мы для него как эти несчастные идиоты, что тянут своё бессмысленное, никому не нужное существование в этом мире. Бог не любит нас, поверьте. Я знаю: я был богом.

Все в комнате молчали. За сеткой окна зудели москиты, жалуясь, что их не пускают внутрь. Вдоль коридора прошелестели шаги лёгких босых ног.

— Наконец-то. — Доктор Алонсо встал. — Это моя жена, сейчас будем ужинать.

Дверь отворилась, строго очерченный квадрат света без тени и жалости.

— Илуша. — Адри улыбнулась и, помедлив, сначала подошла к Кассовскому. — Здравствуй, папа.

КОППЕНАМЕ РИВЕР 4

ПЕРВЫЙ раз — по-настоящему — Илья дрался в пятом классе. До этого все стычки во дворе и школе оканчивались вознёй, пока один не сдавался. В лицо старались не бить из страха. Бить в лицо — означало перейти черту, за которой тебя ждал взрослый мир. Там жили по другим правилам, и туда никто особенно не стремился.

Первого сентября — мальчики в серых суконных формах, жарких не по погоде, — они пришли в школу после лета и на торжественной линейке обнаружили, что с ними будет учиться Юра Конкин. Его все знали: Конкин был хулиган, которого постоянно наказывали и обсуждали на педсоветах. Конкин уже однажды учился в пятом классе, но учителей это не убедило, и его оставили на второй год. Конкину было всё равно: он водился с большими ребятами и курил.

На третьей, длинной перемене Конкин собрал всех мальчишек вокруг себя. Он был не выше остальных, но как-то шире в плечах. Его форма была старой, прошлогодней, и от неё пахло. Конкин не носил пионерский галстук: он был исключён из пионеров.

— Значит, так. — У него был хрипловатый, приятный голос. — Всем на обеды деньги дают?

Давали всем, кроме Саши Капитаненко: его мать была алкоголичка, и Сашу в школе кормили по специальному талону, который он раз в неделю получал в учительской. Остальным давали по сорок копеек: пятнадцать на суп, пятнадцать на второе и десять на компот и булку.

— Значит, так. — Когда говорил, Конкин немного брызгал слюной. — Сегодня ешьте, а завтра все принесли мне по десять копеек.

Соберу на большой перемене.

— На что? — поинтересовался один из них, длинный и худой Ермолаев. — На что собираем?

— Ты чё, мудак, что ли? — Конкин не понижал голос, когда говорил матом, как делали другие мальчики в классе. — В ебло захотел? Сейчас оформлю.

Ермолаев не хотел. Другие тоже решили не интересоваться и разошлись тихо, размышляя, от чего лучше отказаться — от супа или от компота.

Илья не совсем понял, что произошло, и решил посоветоваться с отчимом, Маратом. Он звал его «папа». Папа Мара.

Тот не удивился и выслушал всё достаточно спокойно. Он оглядел Илью как-то по-новому и затем, подставив открытую ладонь, попросил Илью ударить в неё со всей силы.

— Зачем? — не понял Илья. Обычно они обсуждали, где находятся какие столицы, какая страна с кем граничит, или говорили о любимых и не очень писателях. Все интересы семьи, как и профессии его родителей, были связаны с литературой и театром. Раньше в их семье никто никого никогда не бил по ладоням.

— Хочу посмотреть, какой у тебя удар, — сказал Марат.

Илья замахнулся и ударил. Получилось звонко и как будто сильно.

— Плохо, — сказал папа Мара. — Будем учиться.

Марат рос во время войны, и когда его отца — известного советского инженера — расстреляли в конце тридцатых, а мать отправили в лагерь, он попал в детский дом для детей врагов народа. Нравы там мало отличались от тюремных, и Марат выжил, потому что научился драться, и драться жестоко.

Он показал Илье, как правильно ставить ноги перед ударом, как отталкиваться и разворачивать бедро, чтобы ударить всем весом, а не просто рукой. Он учил его бить коротко и без замаха. Он учил его бить куда больнее.

— Завтра, — сказал Марат, — когда ваш второгодник подойдёт к тебе за деньгами, ты ему скажи, что от тебя пусть денег не ждёт. Он начнёт качать, — это Илья не понял, но слушал внимательно, — и тут сразу бей. Старайся попасть в подбородок, чтобы он потерял равновесие, а потом в нос, чтобы в кровь. Бей, не бойся; с мамой я поговорю.

Илье почему-то казалось, что матери Марат так ничего и не сказал.

1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 53
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Суринам - Олег Радзинский бесплатно.
Похожие на Суринам - Олег Радзинский книги

Оставить комментарий