Моя бывшая будущая невеста - Николь Келлер

сами брызжут из глаз.

— Нет, нет, это не из-за тебя, Хакимов, черт бы тебя побрал! Это все стресс! Это откат…

Так я убеждаю себя, прислонившись лбом к стене душевой. Дав себе возможность поплакать и побыть слабой женщиной, быстро ополаскиваюсь, вытираюсь и, как есть, нагая, иду на кухню готовить себе утренний кофе.

Я даже успеваю сделать глоток, зажмуриться от удовольствия, как мою идиллию прерывает истеричный звонок мобильного.

Смотрю на дисплей и морщусь.

Мама.

Умеет же она испортить и без того неидеальное утро. Но я решаю побыть отвратительной дочерью (хотя, куда уж хуже в глазах моей матери) и не брать трубку.

Звонок сбрасывается, и на экране высвечиваются пропущенные вызовы. Аж девятнадцать штук.

Не к добру это. Ох, не к добру…

Стандартная мелодия звонка снова ударяет по барабанным перепонкам, и я, тяжело вздохнув и распрощавшись с желанием насладиться утренней чашечкой кофе, все же смахиваю зеленую клавишу.

И тут же отодвигаю телефон на расстояние вытянутой руки. Иначе рискую оглохнуть.

— Ты там совсем охренела??? Что ты себе позволяешь?! Да как ты могла?!

— Сбавь тон, мама. В противном случае я не собираюсь с тобой разговаривать.

Но мама не слышит моей просьбы.

— Да ты…Да как ты вообще посмела?! — она продолжает орать, задыхаясь от негодования. Знать бы еще причину.

— Пока что я посмела только выспаться и отдохнуть. Но ты своим звонком испортила все впечатление. Или ты объясняешься нормально и конкретно, или я кладу трубку и вношу всю вашу семейку в «черный список».

Я специально выделяю голосом «вашу», потому что после выходки на «семейном» ужине и «продажи» меня Тарасову не считаю себя частью этого сборища.

Но матушку мой выпад не трогает и не волнует. Ее заботит совсем другое.

Вернее, другой.

— Как ты посмела натравить на Мишу своего трахаря?!

Я аж поперхнулась.

Чего?!

— Мама, вы там все поехали, что ли?! — рявкаю, чувствуя, как бешенство распространяется по организму. Я даже встаю с места и выливаю в раковину недопитый кофе и швыряю туда же кружку, едва не разбивая ее. — О чем ты вообще?! На минуточку, это твой разлюбезный Миша продал меня за его же долги! Этому вашему Тарасову!

Но мама меня не слышит. Так всегда было. И за годы ничего не изменилось. Даже уже не екает. Наверно потому, что давно не считаю ее своей семьей. Зоя Александровна Маркелова — чужой для меня человек. Мне соседка сверху и то ближе.

— Мишу вчера ночью подловили на улице какие-то мордовороты, — всхлипывает в трубку так, как будто ее ненаглядный сынок, по меньшей мере, умер, — запихнули в машину и отвезли на какой-то склад. А потом избивали! И этот твой мужик постоянно повторял, чтобы и думать про тебя забыл, про долги твердил, чтобы сам все отрабатывал…

Я ошеломленно смотрю перед собой.

Не может этого быть…

Но, по словам мамы, выходит, что очень даже может. Потому что вступиться за меня мог только один человек — Давид Хакимов. Только он. Потому что именно он вчера стал свидетелем нападения на меня, угроз, а потом еще и я все на него вывалила.

И Хакимов не бросил меня после нашего секса, а поехал посреди ночи восстанавливать справедливость и бить морды за меня. Как раньше. Безоговорочно на моей стороне.

— На Мишеньке места живого нет, — продолжает причитать на том конце провода мать, громко всхлипывая, тем самым отвлекая от мыслей от Давида. — Еще этот долг…Тарасова разозлили…

— Мама, — раздраженно выдыхаю, зажимая пальцами переносицу. Мысли хаотично бьются о стенки моего мозга, но одна, та, которая о том, что Давид вступился за меня, конечно же, лидирует. А мама со своим нытьем только мешает насладиться осознанием того, что Хакимов, несмотря на свою смертельную обиду на меня, не прошел мимо. — Давай по-быстрому: чего ты от меня хочешь? Зачем позвонила? Поплакаться, что Мише тяжело и больно из-за того, что он набрал долг и натравил на меня бандитов? Так он за это получил по шапке. За дело получил, между прочим. Потому что поступил, как крыса.

— Что ты такое несешь?! — мама снова визжит, беря верхние ноты, и я отвожу руку в сторону. — Твой брат серьезно пострадал! По твоей, между прочим, вине! Ему нужна помощь.

И меня прорывает. То, что я годами держала внутри под замком, рвется наружу. Я двадцать пять лет была правильной и удобной девочкой. Чтобы заслужить хоть немного родительского внимания, одобрения. Любви, о которой так мечтала.

Но хрен там. Я все больше и больше напоминаю золушку из сказки. А моя мать — злую мачеху.

Хватит. Я этого не заслуживаю.

Хорошея девочка Тея закончилась.

— Мама, когда ты научишься меня слышать? — мой тон холоден, но это лишь потому, что я не хочу скатиться в истерику и вывалить все, что накипело и наболело. Только строго по факту. Никаких эмоций и сжигания нервных клеток. — Почему ты намеренно упускаешь тот момент, когда я несколько раз сказала тебе, что тоже пострадала? Почему тебя волнуют только другие, даже чужие дети, а я — нет? В чем я провинилась перед тобой?

В трубке слышится только злобное сопение и тяжелое частое дыхание.

— Что со мной не так? — продолжаю, закинув голову и уперевшись затылком в стену, чтобы слезы не стекали по щекам. Моя бывшая чокнутая семейка их недостойна. — Почему, когда семь лет назад со мной…случилось страшное, и я пришла к тебе за помощью, советом и поддержкой, то ты…

— Я вообще не хотела тебя рожать! — неожиданно выпаливает мать, заставляя меня замолчать. Она впервые со мной откровенничает. — Но твой папаша-неудачник настоял. И я, вместо того, чтобы развлекаться и жить в свое удовольствие, недосыпала ночами да пеленки стирала. А Герман подарил мне то, о чем я так долго мечтала! Чего мне не хватало всю жизнь! И я люблю все, что с ним связано, в том числе, его детей!

Это откровение меня убивает. Растаптывает, словно кирзовым сапогом, а потом еще и утрамбовывают сверху. Больно. Обидно. Невыносимо.