Музыка Океании (СИ) - Ледова Полина

Он не даст ей сбежать. Всё равно возьмёт силой. Если не сейчас, то потом. Задушит контрактными обязательствами. Разрушит Эльпинику, уничтожит их музыку. Убьёт Нику?

С другой стороны…

Она могла осуществить свой план. Получить передышку. Не видеть его лицо несколько месяцев или…

Или Ника никогда меня не простит.

Эльпис собрала всю свою волю в кулак. Попыталась успокоиться. Взвесила на чаше весов свою совесть и поняла, что вместо неё она давно носит камень.

Попыталась расслабить лицо и развернулась к нему, поправила волосы.

Полчаса пытки против вечности свободы.

Выбор был очевиден.

Она подошла мягкой лёгкой походкой обратно к столу Пигмалиона. В глазах дрожали слёзы с примесью чёрной туши, но кажется, помада на губах ещё не успела размазаться. Плавным жестом Эльпис завела руку за спину и расстегнула пуговицу на платье. Пигмалион смотрел на неё с дымящейся сигаретой в руке. Ткань повисла на плечах, Эльпис потянулась к следующей пуговице, как в следующий миг он подпрыгнул, оказавшись перед ней, схватил за ворот и резко дёрнул за него. Губы впились в шею, словно вгрызаясь в яблоко, рука тотчас влезла под ткань и с силой сдавила грудь. Эльпис слышала, как оторванные пуговицы посыпались на пол. Он развернул её и швырнул на стол, попутно скидывая остатки платья на пол. Спиной Эльпис ударилась о пресс папье, перьевая ручка и чернильница полетели на пол вслед за стопкой бумаг. Пигмалион взгромоздился сверху, продолжая кусать её за шею, за горло, грудь, живот, как голодное животное выбирая кусок посочнее. В голове поднялся ужасный гул. Она даже была почти благодарна ему в эту минуту, он заглушил звуки хищных поцелуев Пигмалиона. Звуки того, что он делал с ней.

Эльпис повернула голову. Перед глазами лежали локоны её волос и зелёное сукно. Она перевела взгляд на дверь.

Где-то там совсем другие музы играют небесную музыку. Думала она, стараясь отвлечься от боли и отвращения. Музыку о летающих китах и жемчуге. О любви и красоте. О мечте. Музыку Океании.

***

Психея ушла после полудня, Ника провела весь остаток дня, не находя себе места. Выходить на улицу в единственный выпавший выходной не хотелось, она включала радиоприёмник несколько раз, переключала станции, ожидая услышать сообщение от Эльпиники, где та опровергнет отмену концертов, но так ничего и не нашла. Ника пробывала играть на арфе, но ноты звучали слишком тревожно, нервно. Читала книгу, но окончательно упустила нить повествования и забросила роман.

Куда ушла Эльпис? Ещё и с красной помадой на губах, да, конечно, Ника знала, к кому она отправилась, но почему её так долго не было? Могла бы хоть предупредить. Всё это походило на какой-то злой обман. Чёрные мысли и вовсе шептали ей, что Эли сбежала, бросила её, и уехала в неизвестном направлении. Ника понимала, что это бред, что она бы так никогда не поступила, но ворох сомнений поверг её в болото отчаянья.

Психея заходила к ней ещё, принесла поднос с едой. Ника выпила чай и съела ломтик хлеба с маслом, больше есть не хотелось, поэтому к остальной еде она даже не притронулась.

Она представить себе не могла свою жизнь без Эльпис. С тех самых пор, как они познакомились, Эли стала её одержимостью, единственным костылём, позволяющим Нике ходить. Она отдавала себе отчёт в том, что, если с Эли действительно что-то случилось, если она не вернётся, Ника просто выброситься из окна. Эта мысль её утешила. У неё появился выход на крайний случай.

Дверь хлопнула уже в половине девятого вечера. Тот тревожный пузырь, что надулся в сердце Ники, разорвался восторженным фейерверком. Она здесь! Она пришла!

— Где ты была? Я переживала. Сильно, — но обида на подругу прошла моментально, просто растворилась в тёплых объятьях.

— Прости, так правда было нужно, — сказала Эли, прижимая её плечи рукой.

Ника почти потеряла голову, объятья девушки были какими-то особенными. Ей показалось, что Эльпис вцепилась в неё, как в спасательный круг, никак не хотела отпускать. Напряжённые мышцы на руках передавали какое-то сокровенное послание. Чёрные мысли вернулись, она почувствовала, что что-то произошло, совершенно неуловимое, невысказанное. Почему она так выглядит? Платье болталось на плечах Эли, спина была оголена, недоставало двух пуговиц. Что произошло сегодня? Чувства переполнили Нику, и она заплакала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ну что ты? Зачем? — Эли обхватила руками её лицо, заглянула в него. Считала эмоции, скопировала, и в её глазах вдруг тоже вспыхнули слёзы. — Ты подумала, я тебя бросила? Ника! — осуждение, смешенное с болью. Какой жуткий, страшный день!

Её губы… Губы были бледными, от помады не осталось и следа. Что произошло? Куда она ходила? Только не…

Они обе испытывали страшный, неконтролируемый всплеск эмоций. Слова были лишними, даже опасными, о правде могли рассказать только глаза, исторгающие слёзы.

Девушки не выпускали друг друга из объятий целый час к ряду. Ника покрывала щёки Эльпис поцелуями, гладила её волосы, прижималась к груди и вдыхала сладковатый запах её кожи. Она поймала себя на мысли, что действительно чуть не потеряла её сегодня. Не знала, и не могла бы объяснить почему, но почувствовала это каждой клеточкой кожи.

— У нас получилось. Я говорила с ним, — сказала наконец Эльпис. — Всё будет хорошо, Ника. Я обещаю тебе.

— Не говори так, — попросила она.

— У меня есть план. По-настоящему хороший план. Только послушай.

Что такого могла рассказать Эльпис? Ника не хотела даже слушать, она слишком хорошо понимала, чем Эли пришлось заплатить за исполнение её плана.

— Ты была у него? — спросила Ника исступлённо.

— Пигмалион даёт нам три месяца на перерыв и свой дирижабль для путешествия. Мы отправимся в отменённые земли, как ты всегда мечтала, Ники. Будем жить с племенами, охотиться на оленей и спать под северным сиянием. И писать музыку только друг для друга. Самую лучшую музыку у самого порога в Океанию.

Её слова были слишком хороши для правды. Слёзы снова полились из глаз. Как Эли смогла склонить Пигмалиона на такое?

— Но есть ещё кое-что. — Голос Эльпис стал очень серьёзный, стальной. — Спустя три месяца мы не вернёмся назад. Мы сбежим.

Сбежим? Куда?

— Что ты задумала? — Ника боялась даже предполагать.

— Побег. — Сказала Эльпис решительно. — Ты и я — мы найдём врата в Океанию, и сбежим отсюда навсегда. В лучший мир. Ты же тоже хочешь этого?

Ника была обескуражена этим известием. Сбежать? Бросить всё? Бросить их странную, рискованную жизнь здесь? Перестать быть под прицелом публики? Оставить музыку, песни, «Оморфию»… перестать быть Эльпиникой…

— Ты же хочешь этого… я знаю, — сказала Эльпис. — Я многое поняла. Мы делали только то, что хочу я. Очень долго. Тебе не нужна Эльпиника, тебе нужна свобода.

— Мне нужна только ты, а не свобода. — Возразила Ника. — Куда пойдёшь ты, туда и я последую за тобой. Пусть даже в другой мир.

Они поцеловались и больше не разговаривали. А потом уснули вдвоём, в обнимку в счастливом неведении. Эльпис не сказала Нике о случившемся в офисе «Оморфии». Ника не сказала Эльпис о бордовом синяке, который нашла у неё на бедре.

Глава XI. Аластор

521 день после конца отсчёта

Улицы Сердцевины такие же одинаковые, как и все улицы Сциллы. Они очищают память, они приносят успокоение терзаемой муками душе своей однообразностью, своей бесчувственной пустотой, они напоминают в очередной раз, что по большому счету никто никому здесь не нужен, что мир изжил себя, и теперь все грехи, даже самые тяжкие, становятся незначительными пустяками. Ведь, в конце концов, чего стоит мир, доживающий свои последние дни, костенеющий, гниющий на алтаре для жертвоприношений, ненужный даже всегда алчным богам? Они отвергли гекатомбы, они равнодушны к будущему своих собственных детей.