Великолепный и сексуальный - Джилл Шелвис

Всеми делами компании управляла Мэдди, лучший администратор на земле. Без нее «Скай Хай эйр» не достигла бы успеха, и владельцы компании отлично это понимали. Великолепная, безрассудная, пылкая, прекрасная Мэдди Стоун. Им страшно ее не хватало. Мэдди нужно было вернуть любой ценой. Она оказалась незаменимой. Вчера Броуди еще раз прочувствовал на собственной шкуре, что без нее все идет прахом. Он отыскал Мэдди, чтобы сказать ей об этом, и готов был умолять, если понадобится. А потом, черт возьми, он собирался вернуться в родную стихию.

В небо.

Он хотел, чтобы Мэдди снова появилась на работе. Чтобы она, как и раньше, задирала нос выше любого из его самолетов. Чтобы Мэдди снова посылала его ко всем чертям своим убийственно нежным голосом, превращая его в ледяную глыбу одним взглядом пронзительных голубых глаз. А стоило ей улыбнуться… Боже. Броуди славился своим ослиным упрямством, но ее улыбка обезоруживала его в два счета.

А неприступность Мэдди… вгоняла его в ступор.

Эта женщина имела над ним непостижимую власть.

То уступчивая и мягкая словно масло на горячем хлебе, то жесткая, непримиримая и твердая как сталь, Мэдди никогда и ни за что не шла на компромисс.

И все же в душе Броуди подозревал: рядом с ним Мэдди скрывает свои чувства. Она окружила себя непроницаемой броней, не позволяя ему увидеть настоящую, истинную Мэдди. Лишь однажды, всего на мгновение, он сумел заглянуть ей в душу.

Броуди пережил потрясение. Произошедшее открыло ему глаза. Уэст понял, что чутье его не обманывало: под внешней жесткостью скрывается женщина, в которую он мог бы влюбиться. Это открытие его ужаснуло, поэтому он пытался изо всех сил держаться подальше от Мэдди. По крайней мере, таков был его план.

Пока Мэдди не бросила работу, его приемную и, черт побери, его самого и не исчезла с лица земли на полтора дьявольски длинных месяца. Броуди уже начал сходить с ума, когда она наконец внезапно объявилась, позвонив Шейну.

На звонок в дверь Мэдди не ответила. Ну конечно, это было бы слишком просто. Отступив на пару шагов, Броуди снова посмотрел на верхнее окно, где только что мелькнул ее силуэт, но девушка исчезла.

Мэдди пыталась скрыться. Прием знакомый, хотя прежде она не прибегала к нему. Может, Мэдди ожидала, что ее отсутствия никто не заметит, а если нет, вероятно, подумала, что за ней приедет Шейн или Ноа, – с ними у нее установились более теплые, доверительные отношения.

Да, зря они послали на переговоры именно его. Дипломат из Броуди никудышный.

Уэст еще раз постучал и подождал, с трудом скрывая нетерпение. Броуди торопился вернуться в Лос-Анджелес. Его ждали полеты, а «пайпер» еще предстояло основательно осмотреть…

В этот миг Броуди уловил в доме едва слышный шорох.

Какое-то движение. Кто-то стоял за дверью и, должно быть, смотрел в «глазок», украшенный подковой. Этот «кто-то» явно ждал, когда Броуди уйдет.

– Мэдди?

Ответом ему была настороженная тишина. Гнетущая, напряженная тишина.

– Ладно тебе, Мэдди. Открой.

Молчание за дверью казалось еще тягостнее. Тогда Броуди решил сменить тактику.

– Я привез тебе целую кучу почты, скопившуюся в «Скай Хай эйр». Все твои журналы… – Броуди надеялся задеть Мэдди за живое. Она любила свои глянцевые журналы. «Ю-Эс уикли», «Пипл», новости из жизни звезд…

Мэдди вздохнула, но дверь не открыла.

Броуди пришлось прибегнуть к другому приему.

– Тебе следует знать: Шейн послал к чертям твою программу календарного планирования. Самолеты приземляются и взлетают как получится. Вполне возможно, некоторые покидают взлетно-посадочную полосу до оплаты рейса.

Ответа не последовало, по ту сторону двери повисла напряженная тишина. Больше всего на свете Мэдди ненавидела, когда швыряли деньги на ветер. И в этом вопросе их с Броуди взгляды полностью совпадали.

Впрочем, во всех остальных отношениях эти двое были полными противоположностями, как вода и огонь, день и ночь. Словом, как поется в песенке из передачи «Улица Сезам»[2], некоторые вещи совершенно не сочетаются.

– Ну перестань, Мэд. Шейн и Ноа с ума сходят от беспокойства. Открой дверь, чтобы я убедился, что ты жива и здорова, а потом можешь заморозить меня своим убийственным ледяным взглядом, и, клянусь, я немедленно уберусь и оставлю тебя в покое.

Не дождавшись ответа, Броуди с досадой и облегчением признал, что дела обстоят не так уж плохо: Мэдди ведет себя как обыкновенная стерва, давая понять, что ей от него ничего не нужно. Значит, за нее можно не волноваться. Пожалуй, ему остается только вернуться в Лос-Анджелес. То есть трусливо сбежать, поджав хвост.

Броуди немало натворил в жизни, но трусом никогда не был.

Разве что когда дело касалось Мэдди Стоун.

Фу ты, дьявольщина!

– Мэдди, – решился он достать из рукава последний козырь, – я принес тебе зарплату…

Вынув из кармана чек, он помахал им перед дверным «глазком».

– Знаю, от денег ты не откажешься. Я не оставлю чек перед дверью, так что тебе придется открыть.

В ответ не прозвучало ни звука: все та же гробовая тишина.

Проклятье! Броуди не был ни мерзавцем, ни начальником-самодуром. Конечно, на ангела он никак не тянул, но держать его на пороге, пока в доме бог знает что творится…

– Мэдди, черт побери!

Прошла целая вечность, прежде чем за дверью наконец послышалась возня. Броуди почувствовал, как внутренности скручиваются в тугой узел. В последний раз он видел Мэдди в больнице, после операции, когда доктор сказал, что, возможно, ее левое плечо и рука не восстановятся полностью. Она держалась стойко и мужественно, храбро кивая в ответ. Броуди пришлось покинуть палату. Он отчаянно желал разнести что-нибудь вдребезги. В конечном счете Броуди нашел утешение в полете, за штурвалом самолета, где только он и небо знали, как больно ему за Мэдди. Ему удалось успокоиться, доведя себя до изнурения.

Мэдди распахнула дверь, и сердце Броуди перевернулось в груди, а затем упало. Он ощутил себя несмышленым щенком, открывшим беззащитное брюшко. Волосы Мэдди, на этот раз белокурые, с кончиками цвета электрик, падали на грудь, обтянутую тесной кофточкой с длинными рукавами. Она, точно вторая кожа, так соблазнительно подчеркивала все изгибы тела, что у Броуди потемнело в глазах от желания. Но еще большей силой обладали ее джинсы, плотно прилегавшие к длинным ногам, будто нарисованные черной краской. Без привычного слоя косметики и бессчетного количества сверкающих сережек Мэдди выглядела удивительно беззащитной. Броуди растерянно вгляделся в ее лицо. В небесно-голубых глазах девушки застыли горечь, боль и страдание.

Уверенность и самодовольство тотчас слетели с Броуди. Он почувствовал себя слабым, как слепой котенок.