Хозяин тумана - Томас Барнс

Наивные мудрецы прошлого считали, что точные знания дадут человечеству силу. Но именно к двадцать второму веку, самому развитому в научном отношении из всех предыдущих, оказалось, что темным силам удалось расшатать цивилизацию, насквозь прогнившую и безнадежно, неизлечимо больную.

Тени невозможных реальностей, казавшиеся еще в начале третьего тысячелетия выдумками распаленного мозга, внезапно обрели плоть. Страшная болезнь охватила цивилизацию, над Землей зависла исполинская хищная птица по имени Безумие, и именно она накрыла землю тенью крыльев ядерной схватки.

Множество огромных городов, предназначенных для жизни десятков, сотен миллионов людей, за несколько секунд обратились кучами радиоактивного пепла. От сотрясений опустились в морские пучины одни страны и вознеслись из волн другие. Губительного дыхания атомного оружия оказалось достаточно для того, чтобы огромные древние континенты поменяли свои очертания. Полноводные североамериканские реки обмелели или изменили направления, а Великие озера слились, образовав колоссальное Внутреннее море.

Мир стал иным, да только мало кто из людей смог бы это заметить. Уцелели далеко не все…

В двадцать втором веке, еще до Смерти, многие путешественники и ученые искренне считали, что на древней-древней Земле уже давно не осталось диких, необитаемых мест. Компьютерные географы и биофизики, космические естествоиспытатели и информационные геоаналитики, — все эти самые разнообразные исследователи почему-то представляли себе, что к началу их безумного столетия каждый угол земного шара уже был тщательно обшарен и изучен. Всем казалось, что они знают свою голубую планету не хуже собственных квартир.

День за днем, год за годом, столетие за столетием… медленно, но верно, человечество в ходе своего развития осваивало все новые и новые необитаемые территории, расширяя границы безжалостной технократической «ойкумены». Так называемый технический прогресс в третьем тысячелетии все глубже вторгался в естественную природу, перелицовывая ее на свой особый манер.

Облик Земли с каждым годом постоянно изменялся. Она все больше напоминала цельный, единообразный пейзаж, — эдакую сплошную промышленную окраину, беспредельную и адскую. Порой казалось, что глазу стороннего наблюдателя открывалось лишь безграничное скопление гигантских фабрик по выпуску продукции, окруженных кольцом не менее гигантских свалок и заводов по переработке бесчисленных потоков индустриального мусора.

Человечество содрогалось в пароксизмах техногенных катастроф, только как-то не очень придавало этому значения, а продолжало неумолимо, метр за метром, заполнять территорию планеты, когда-то казавшейся ее обитателям необъятной. Конгломераты городов сливались в единые урбанистические колонии, и порой трудно было провести четкую границу между двумя разными городами.

Казалось, что вскоре мегаполисы окончательно поглотят всю территорию, превратив карту мира в один исполинский городской план. Только в это самое время разразилась война, в большинстве своем откинувшая цивилизацию на уровень каменного века.

Планета покрылась язвами, обширными участками земли, пораженными древней атомной радиацией в результате бомбардировок. Здесь почти нельзя было встретить воду или растения, однако жизнь продолжала существовать даже в этих ужасных местах, хотя по большей части она приняла странные, враждебные формы, развивающиеся в условиях сильной радиации и свирепой борьбы за существование.

То, что было досконально изучено, снова обернулось белыми пятнами.

На севере, на территории древней Канады, получившей в мире после Смерти название Канда, боролся за свое существование Тайг, величайший хвойный лес, не похожий, однако, на тот, что существовал прежде Смерти. Из-за глобального потепления климата здесь можно было встретить не только реликтовые хвойные и лиственные деревья, но даже некоторые виды пальм и кактусов.

Деревья в среднем стали выше, чем в древности, а в некоторых местах, особенно в южных пределах, к небу вздымали гигантские стволы, не уступающие по высоте стеклянным многоэтажным зданиям двадцать второго века.

Кое-где в Канде подобные постройки уцелели даже после Смерти. В одном из таких древних бетонных утесов спустя четыре тысячелетия после катастрофы обитала семья Вингмохавишну, в которой и появился на свет мальчик, получивший имя Таррейтал…

Таррейтал Вингмохавишну родился в странном мире, выплывавшем к солнечному свету из мутной пучины небытия, на многие столетия поглотившей Землю после Смерти. В этом мире многие страны уже не существовали, а многие вещи, окружавшие людей в третьем тысячелетии, даже не имели своего названия, потому что уцелевшие не имели никакого представления, для какой цели эти предметы были созданы когда-то в древности.

* * *

В мгновения душевной смуты принц всегда звал своего придворного шута Киписа и гладил его по угловатой, абсолютно лысой головке. Когда ухоженные пальцы Таррейтала, унизанные дорогими перстнями, скользили по теплой чешуйчатой коже, обтягивающей плоскую ровную макушку, спокойствие постепенно возвращалось к нему, как силы после долгого сна.

И сейчас, когда толпы лемутов ворвались во двор, принц понял, что помочь ему может только прикосновение к своему давнему другу.

Он пересек спальную комнату, приблизился к дверному проему и громко крикнул хриплым голосом:

— Кипис! Ки-и-ипис!.. Где ты?

Звук его голоса разбежался эхом по длинным коридорам небоскреба и потонул в грохоте, царящем снаружи. Вокруг было пусто. Все подданные принца сгрудились на нижних этажах, пытаясь сопротивляться нападающим, но он не спешил туда.

Нет, никто на свете не смог бы назвать его трусом. Он отличался смелым, решительным нравом, да только тоскливое предчувствие, опутавшее его по рукам и ногам, отнимало у него в этот день силы, так необходимые для яростной схватки.

Унылая струна, нывшая внутри все последние дни, звучала громче и громче. Нарастающая нота точно отнимала у него силы и опутывала с ног до головы пеленой безволия.

— Кипис! Где ты, мой печальный приятель? — еще раз крикнул Таррейтал, с тоской осматривая пустые прямоугольники дверных проемов, темнеющие на фоне грязно-серых облупившихся стен.

За спиной раздался легкий шелестящий шум и едва слышное кряхтение. Резко обернувшись, Таррейтал увидел тщедушную фигурку, возникшую в углу комнаты в небольшом облачке пыли. Кипис, похожий на огромную несуразную куклу, несмотря на свою комичность, отличался изрядной ловкостью и мог передвигаться не только по ступеням здания, но и внутри толстых стен. Он спокойно ползал вдоль шахт лифтов и вентиляционных колодцев, с момента постройки снизу доверху пронизывающих конструкцию Небоскреба, и мог неожиданно возникать в самых неожиданных местах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});