Без иллюзий - Андрей Мартьянов

Премьер Пьер Лаваль предоставил морскому министру свой самолет, и Дарлан вместе с начальником штаба контрадмиралом Бюффе и несколькими офицерами Военного бюро отправился в путь. Исходно останавливаться в Марселе причин не было, но метеорологическая служба дала неблагоприятный прогноз — облачный фронт от Мальорки до Корсики, штормовое предупреждение, лучше переждать на земле.

— Это невыносимо! — простонал де Сен-Сир, приложившись лбом к грязноватому стеклу. За окном серел рассвет. — Если через полчаса он не появится, будем объявлять тревогу…

Господин капитан относился к тому типу людей, коих в декадентской литературе начала века традиционно называли «нервными» — «нервные пальцы», «нервный взгляд», «нервные манеры». У Анри де Ренье или Мориса Метерлинка такие герои всегда были положительными и запредельно романтичными, но совершенно безмозглыми — в отличие от худощавого, вечно бледного и донельзя аристократичного де Сен-Сира, куда лучше смотревшегося бы при дворе поздних Людовиков, чем в штабе адмирала Дарлана.

Жозеф де Сен-Сир был не то чтобы гениален, но очень умен. А прежде всего обладал фантастической интуицией и не считал нужным скрывать свое мнение в присутствии шефа — по крайней мере, он был первым (и единственным), кто озвучил невозможную, на грани ереси и пораженчества мысль, что весенняя кампания 1940 года окажется абсолютно, катастрофически провальной. Тогда, утром 12 мая, после сообщения о взятии немцами форта Эбен-Эмаэль, Дарлан лишь беззлобно отругал своего любимца наедине, но уже две недели спустя осознал, насколько оказался прав капитан…

Де Сен-Сир точно знал, в чем причина странных ночных прогулок адмирала — Дарлан искал смерти. Единственный выход, которого он желал. Слишком силен оказался моральный надлом после поражения, слишком непопулярным среди французов становилось l’État franḉais[1], а вместе с «Французский государством» — и сам адмирал. Он с горечью упоминал о своей мечте, которую вынашивал так долго и которая теперь вряд ли осуществится — закончить свои дни сенатором от департамента Лот-э-Гаронн.

Тупик.

На капитана, так и не прилегшего отдохнуть, этим утром «нашло» — вроде бы ничего необычного, в половине пятого доставили шифровку из Виши, секретариат премьера. Депеша самая срочная, лично в руки, степень секретности максимальная. Первый раз, что ли? Осложнения в Алжире, очередные эскапады купленного с потрохами англичанами де Голля? Боши опять что-нибудь выдумали?

Какая, в сущности, разница?

Однако Жозеф де Сен-Сир будто обжегся, приняв пакет из рук офицера связи. Можно сколько угодно говорить о том, что интуиция как вид познания весьма сомнительна, но…

— Кажется, это он, — капитан первого ранга вздрогнул, услышав голос контр-адмирала Бюффе. Он тоже подошел к окну. В утренних сумерках было видно, как через пост на въезде в аэродром проследовал черный Peugeot 401. — Наконец-то.

Дарлан вошел стремительно, зло. Словно был чем-то крепко разочарован. В ответ на приветствия только поморщился. Осведомился, готов ли самолет.

— Ваше превосходительство, — де Сен-Сир шагнул вперед. — Экстренное, из столицы.

— Столица? — в синих глазах Франсуа Дарлана мелькнул яростный огонек. — Выбирайте выражения, мсье капитан! Давайте! Моего шифровальщика сюда.

Сен-Сир понял, что сморозил лишнее — сравнить Париж и Виши? Это чересчур.

Десять минут спустя господин адмирал поднялся из-за стола, смерил тяжелым взглядом капитана первого ранга. Покосился на застывшего у окна Бюффе.

— Вылетаем. Погода, насколько я понимаю, позволяет. Ах да, Алжир отменяется. Обратно, в Виши.

— Но, господин адмирал, — Жозеф де Сен-Сир вытянулся. — Ваш сын, Ален?

— Франция, — жестко и громко сказал Дарлан. — Прежде всего Франция. Ален мне простит. Но сначала сделаем вот что…

С аэродрома Мариньян были отправлены шифровки в Тулон — командующему базой Жану де Лаборду и морскому префекту Андре Марки.

Боевая готовность. В случае возможного нападения любой ценой защищать телефонный и радиоцентры, форты и прежде всего форт Ламальг, где дислоцируется командование. Особое внимание на главный арсенал и береговые укрепления. При любой попытке атаки использовать все наличные силы для защиты базы в Тулоне.

Подпись — Франсуа Дарлан. Вице-президент Французского государства, адмирал флота.

Отдельная сентенция в тексте не допускала двойных толкований. «Это мой личный приказ. Консультации и запросы в канцелярию премьера и главы государства до моего отдельного распоряжения категорически запрещаю. Исполнять в точности».

Caudron C.440 Goeland поднялся в воздух с западной полосы Мариньяна, вслед за ним взлетели истребители. Транспорт совершил разворот к северу, пробил редкую облачность и поднялся до четырех тысяч метров.

Капитан де Сен-Сир, сидевший в кресле напротив адмиральского, помалкивал — субординация. Что, однако, не мешало пристально наблюдать за его превосходительством. Интересно, очень интересно…

Дарлан оставался бесстрастен, напоминая приходского священника, только что выслушавшего исповеди деревенских прихожан, раскаявшихся в своих немудрящих грехах. Уставился в прямоугольный иллюминатор, созерцая проплывавшие под брюхом самолета Прованские Альпы. В левой руке сжимал нераскуренную трубочку — свою любимую, старинную и почерневшую, еще времен Великой войны, когда в чине лейтенанта командовал артиллерийской батареей.

Обычно адмирал предпочитает сигареты, трубочку достает только в случаях особенных.

— А что, Жозеф, — Дарлан почувствовал пристальный взгляд капитана. Обратился неформально. — Мы ведь еще сразимся? Вернем честь знамени Франции?

— С кем, ваше превосходительство?

— Ну а вы как думаете? Есть с кем.

— Сейчас? — задохнулся де Сен-Сир, моментально всё поняв. — Как?

— Узнаете, — кивнул Дарлан. Чиркнул спичкой, затеплив трубку. — Думаю, уже сегодня вечером. Мир изменился, господин капитан первого ранга. Если, конечно, меня не обманули и это не ловушка, призванная спешно вернуть нас всех в Виши…

— Что могло измениться за двенадцать часов? Пожелай Лаваль вас арестовать…

— Какая чепуха! — поморщился адмирал. — Почитайте-ка, что скажете?

Дарлан покопался во внутреннем кармане шинели, вытащил смятое послание — под ровными строчками запутанных цифр и литер фиолетовыми чернилами шифровальщика был выведен исходный текст панической депеши премьера.

— Днем 3 ноября, значит… — преувеличенно спокойно сказал капитан де Сен-Сир, пытаясь унять внезапно появившуюся дрожь в руках. Неприлично, другие офицеры могут заметить! — Подтверждено?

— Не знаю. Не знаю, дружище. Но если правда — это шанс. Огромный.

— Для кого? — еще более осторожно шепнул Сен-Сир.

Его голос заглушил гул моторов самолета, но Дарлан прочитал по губам. Ответил так же тихо:

— Для Франции, сударь. Для Франции.

Часть первая

МИНИСТР

Рассказывает Альберт Шпеер

I. Ближний круг

Днепропетровск — Растенбург,

6–8 февраля 1942 года

Это ж дурдом какой-то, — недовольно ворчал Зепп Дитрих. — Они не знают, что от бригады считай ничего и не осталось? Технику всю потеряли. Штыков половина от начального состава! И все равно, только я пятый батальон сформировал, а его под Ленинград — фон Кюхлеру и его 18-й армии штаны держать! Надо же! Много они там батальоном навоюют!

— Активных действий на юге пока не предвидится, — возразил я, пожав плечами и не обращая внимания на неистребимое косноязычие Дитриха. — А Манштейн в Крыму пока справляется и без вашей помощи, обергруппенфюрер. В любом случае новый танковый батальон из Вильдфлекена следует на усиление Лейбштандарта.

— Да ну, — недовольно отмахнулся Дитрих. — До весны нам здесь делать решительно нечего! Вы за окно гляньте, Альберт!

Поезд медленно шел по заснеженной голой степи. Всех цветов — белого, серого и черного, появлявшегося, когда мы проезжали мимо выгоревших зданий на редких станциях. Мир монохромной фотографии, без единого яркого пятна.

— Выпьем, — решительно сказал обергруппенфюрер и потянулся за початой бутылкой «Круазе». Хороший алкоголь пришлось сюда везти из Берлина, когда неделю назад я напросился на самолет Дитриха, летевший в Днепропетровск. — Кроме как свински нажраться, идей никаких…

С бокалом в руке я прошелся вдоль окон вагон-салона. Темнело, при вечернем освещении равнина становилась сине-фиолетовой. Как обычно — ни единого огонька. Пустыня пустыней. Если абстрагироваться от реальности, можно без особых затруднений вообразить, что находишься в Антарктиде или Гренландии.

…Мне пришлось отправиться в Рейхскомиссариат Украина по настоятельной просьбе доктора Тодта, который во время декабрьской инспекции имел возможность лично убедиться в разразившейся транспортной катастрофе невообразимых масштабов — ни с чем подобным мы не сталкивались за все два с половиной года войны, начиная от Польской кампании. Войсковая организация с пресловутой русской зимой не справлялась, и дело было даже не столько в природных условиях (поверьте, в Норвегии ничуть не теплее!), а в системном крахе инфраструктуры на перерастянутых коммуникациях.