Характеристика - Людмила Сабинина

— Знаешь, у Борисова ничего не получается, — сказала Тося.

— Что не получается? — я думал совсем о другом.

— Хлестаков. Мы сегодня с ним порепетировали немного. Прямо бегемот какой-то, а не Хлестаков. Решили роль передать тебе.

У меня отлегло от сердца. Я-то думал, она засмеет меня за тот звонок…

— Так я же Ляпкин-Тяпкин! — Это я только сказал так, а на самом деле готов был взять все роли, которые на меня навалят. Лишь бы все было хорошо.

— Ну и что же! А в другой картине, где нет Ляпкина-Тяпкина, ты сыграешь Хлестакова. Знаешь, сцена вранья! У тебя получится!

Я подозрительно покосился на нее, да нет, Тося говорила по-честному, без подвоха.

— Ну, что же. Я готов. Начну зубрить!

— Репетиция завтра! Не забудь! — Тося помахала рукой в пушистой варежке и ушла.

Домой я шел нарочно длинным путем, по тихому снежному переулку. Это чтобы петь без помех. Люблю петь, когда меня никто не слышит.

Оглянулся: никого нет. Набрал воздуху и заорал во все горло:

— «О дайте, дайте мне свободу! Я свой позор-р-р… сумею искупить!» — Получилось мощно.

А что, если у меня вдруг появится голос?! Вот здорово! Стать бы оперным певцом! И я размечтался: театр кипит, все ребята в партере.

— Сидоров, сядь на место, успокойся, не вертись, — волнуется Нина Харитоновна.

Нарядные девчонки шепчутся, программки листают. Дирижер взмахнул рукой, и… В общем, я выхожу на сцену. Поступь важная, борода, кольчуга. Конечно, с мечом в руке.

— «Ни сна-а, ни отдыха измученной душе…»

Тут кто-то хлопнул меня по плечу.

— Ты чего распелся? Вся лестница гудит!

Оказывается, я уже в нашем подъезде. А на площадке около своей двери стоит Игорь Савельев, наш сосед. Вернее, сын соседский, он из армии в отпуск приехал. Стоит и усмехается.

Каким-то другим стал Игорь. Не пойму, в чем тут дело, а все-таки Игоря не узнать… Еще в прошлом году вместе в кино бегали. Ни силой не отличался особенной, ни ростом. На три года старше меня, а разницы большой между нами как-то не чувствовалось. Бывало, вместе обсуждали, куда лучше поступить, книгами обменивались.

Стоит Игорь, кивает мне, усмехается. Полез в карман за ключом, дверь отпирает, все делает с какой-то особенной, мужской ухваткой. Сразу видно — хозяин.

— Ну, как дела в школе?

Спрашивает, конечно, просто так, для проформы, потому что он-то отлично знает, какие-такие дела в школе, сам в ней учился.

А вот мне ничего не известно об армии, и страшно хочется с ним поговорить. Только как подступиться, не знаю. На Игоре — шинель, нашивки какие-то, ремни… Что-то незнакомое и в лице и в повадке. Что-то, мне кажется, бесстрашное и уверенное.

— Так себе дела, — отвечаю. Нажимаю звонок, жду. В руке сетка с макаронами. Чувствую, Игорь наблюдает за мной. Неловко получается.

— Заходи, — бросает он.

— Обязательно! Можно завтра?

Я подпрыгиваю от радости и едва не сбиваю с ног маму.

— Отличник боевой подготовки макароны доставил! — рапортую я.

Все-таки очень хочется поскорее в армию попасть. Отслужить свое, вернуться таким, как Игорь. Невозмутимым и бывалым, не похожим на себя… Зато на человека я буду похож, и дышать станет легче. Скорее бы!

В тот день, когда был назначен вечер, меня подозвала Нина Харитоновна.

— Горяев, я на тебя надеюсь. Приедут представители из роно, гости из соседней школы. Оформление сцены сделай пораньше, чтобы все было готово к пяти. Роль крепко помнишь? Обе роли?..

Нина Харитоновна говорит, а сама оглядывается, ищет кого-то.

— Сидоров! Поди сюда! Надеюсь, на вечер ты придешь не в этой рубашке!

— А чем плохо?

— Ну, вот еще. Некогда мне с тобой разговаривать. Хохлова! Где программа вечера? Перепечатала? Дай сюда…

Видно было, что Нина Харитоновна волнуется. На лице красные пятна выступили, так что мне даже жалко ее стало. На меня-то, во всяком случае, Нина Харитоновна может положиться. Я твердо решил работать весь вечер не покладая рук.

И не только ради характеристики, нет… Настроение было такое. Слишком уж много вложил я в этот вечер. Рисовал, красил, пилил, роли разучивал, репетировал.

Даже костюм решил надеть новый. Еще ни разу не надевал. Костюм серый, из какого-то блестящего материала, где его мама раздобыла — не знаю. Не сразу решишься надеть этакий костюм. Но я решился.

Последним уроком в этот день была физкультура. Я задумал удрать пораньше, надо было еще довыпиливать «школьника».

После упражнений на турнике мальчишки разбились на две партии для игры в баскетбол. Одна группа сняла майки, чтобы как-то отличаться от другой.

Девчонки сначала занимались на брусьях, а потом собрались около баскетбольной площадки. Мы разошлись вовсю, игра шла в таком темпе, что девчонки только ахали.

— Эй, голенькие! — подзадоривали девчонки. — Давай, давай! Забросьте им!

— Вы, в майках! Пас!

— Мазилы! Черепахи!

Я скоро вышел из игры и уселся отдыхать.

Со стороны игра наша смотрелась совсем иначе. Когда сам участвуешь, то кажется, что вокруг все носятся словно угорелые, и сам скачешь, как черт, по площадке. А со стороны посмотришь, оказывается, игроки еле двигаются, просто зло берет. Вон Голиков, в защите, вообще шагом передвигается, а Михайлов у самой сетки стоит и ждет чего-то. Ребята не спеша, как на шахматной доске, переходят с места на место.

А девчонки расположились на отдых. Даже мат подтащили. Устроились на мате, кто лежа, кто в обнимку. Одна Зоя Копыткова в стороне сидит. У этой Зои позвоночник напоминает зубы крокодила. Ей-богу! Да еще какие крепкие! Выставит свой зубастый позвоночник и сидит, мечтает о чем-то.

— Эй, Копыткова! — не удержался я. — Проснись, ты не на пляже!

И внимания не обратила, даже не шевельнулась.

В общем, Я улучил момент, когда физрук отвернулся, и сбежал. В раздевалке было пусто, один только Вадька бродил вдоль вешалок, свое пальто разыскивал.

— На экскурсию в музей послезавтра поедешь или нет? — спросил я. Просто так спросил, надо же что-нибудь сказать.

— Нет. — Вадим аккуратно, крест-накрест заложил на груди шарф.

— Почему?

Вадим посадил шапку на голову. Торчком посадил, чтобы повыше казаться. В портфель заглянул, вытащил толстую тетрадь, проверил в ней что-то. Я заметил — формулы в ней незнакомые. На курсы, значит, идет. Или к репетитору. Подумаешь, студент.

— Почему? — Вадька защелкнул портфель. — Потому. Боюсь, что ты своими ушами троллейбус перевернешь. Катастрофу устроишь.

Он застегнулся на все пуговицы и вышел.

Интересно все же выходит. Оказывается, Вадьке не нравятся мои уши. А мне — Вадькины. Ну, я-то хоть критически смотрю на себя. Хвастаться нечем, уши у меня действительно большие. Ну и что же? По росту…

Я отправился домой и всю дорогу думал: как это получается, что дружишь с парнем несколько лет, и все хорошо, а потом вдруг, неизвестно почему, что-то в нем начинает раздражать, и — дружбе конец…

Шел второй час, и мне надо было поторапливаться.

Дома я наскоро поел, потом доделал «школьника». Прислонил фигуру к стене, отошел, чтобы полюбоваться издали.

Неважнецкое оформление поручилось. Толстенький «школьник» то ли бежит, то ли на месте приплясывает. В поднятой руке — дневник. Улыбается школьник глупо-радостно, как будто ему только что полный дневник пятерок насыпали. Н-да… Не шедевр. Что поделаешь, так уж получилось. И сама Нина Харитоновна требовала, чтобы школьник был обязательно ликующий.

Ну, ликующий так ликующий.

Я надел белую рубаху, костюм новый. Встал перед зеркалом, осмотрел себя со всех сторон.

Блеск. Не человек, а серая акула двухметровая, вставшая на хвост. Я казался длиннее и тоньше, чем на самом деле. Да еще эти разрезы но бокам и сзади. Повернешься, и полы пиджака разлетаются, как юбочка у балерины… Может, снять, пока не поздно?

Тут я поймал себя на трусости. Заходил я па днях к Игорю. Он рассказывал мне, как ловил себя на трусости. И на учениях, и ночью на посту. Все дело в том, что Игорь не ждет, когда наступит момент внутренней паники, а предупреждает его. Он заранее заставляет себя забыть об опасности, как бы выключает в себе чувство страха, и думает только о том, как получше выполнить задание. Причем заставляет себя делать все как можно тщательней. И это в любой, хоть бы и самой сложной боевой обстановке…

Вот это да! Это я понимаю! Это человек!

Я решил действовать методом Игоря: не смущаться, делать все как можно лучше. Надел пальто, захватил под мышку оформление и отправился в школу.

Надо было еще успеть укрепить «школьника» на верхней рамке сцены, прибить несколько лозунгов, перетащить декорации из кладовой…

И нелепый, должно быть, вид был у меня, когда я со «школьником» под мышкой маршировал по улице. Фанерная рука с дневником топорщилась над моей головой, прохожие с удивлением оборачивались.