Голод Рехи - Мария Токарева

Из дальнего – противоположного – угла доносился храп одного из стариков: никто особо не отгораживался и не скрывался друг от друга. Если древняя развалина что-то и увидел, это оставалось его впечатлением. Так думали и Рехи, и Лойэ, и все в поселении.

– Будто ты всегда об этом мечтала, – поморщился Рехи, вспоминая, как Лойэ еще девчонкой нещадно била его, пользуясь тем, что у нее-то есть отец, а задохлика-сироту некому защитить. Но теперь… Теперь она тоже не собиралась становиться его собственностью. Грудь ее часто вздымалась, она слизывала кровь Рехи с подбородка, отчего глаза ее нервно бегали, изучая низкий потолок шатра, состоявшего из разномастных шкур ящеров. Но ее голод утолила бы только горячая человеческая кровь.

«Если бы эльфы не пили кровь людей, мы могли бы торговать с ними», – иногда вспоминались слова того чудака, который упрямо питался ящерами. В чем-то он был прав: эльфам лучше удавалось выслеживать рептилий. Обоняние и инстинкты прирожденных охотников подсказывали местоположение логова, помогали определять количество зверей в нем. Поэтому ящеров легко ловили – ради шкур. Тех, что поменьше, отправляли на одежду, тех, что крупнее, – на шатры. Из клыков делали оружие, а мясо использовали по-разному, но не для еды. Сцеживали в глиняные крынки кровь, на черный день. Впрочем, в мире, лишенном света, не осталось различий между днем и ночью. В нем уцелели только те, кто сумел подстроиться под вечный мрак. Холоднокровные эльфы. Толстокожие ящеры – последние животные. И люди, которые были, видимо, не лучше ящеров, если выжили. А эльфы – не лучше людей.

Лойэ лежала неподвижно, но в ней читалась скрытая нерастраченная агрессия, и Рехи показалось, что перед ним не девушка, а одна из диких рептилий. Кажется, она не до конца утолила свой голод, поэтому неопределенное стремление чем-то насытиться выражалось в ином желании.

«Что ж, здорово вышло!» – ухмыльнулся Рехи, уже придумывая злодейский план, как недокармливать девушку. Впрочем, идея показалась слишком жестокой. Оба прекрасно знали, каково долгое время ничего не есть, чувствовать, как силы уходят из усыхающего тела. Кожа истончалась, навыки притуплялись, в ногах не оставалось легкости. Тогда мысли занимал только голод, терялись стремления и связность речи. Сон не приносил облегчения, потому что в нем алым туманом маячила пища, много-много еды! А пробуждение оглашал болезненный вопль отчаяния.

В тяжелые времена в общине так и сходили с ума: уносились в пустошь, неведомо куда, терялись среди пещер, отдавая свои кости на милость ящерам. Впрочем, некоторые возвращались, принося радостные вести или даже притаскивая парочку пленников. Некоторые делились добычей, в общине тогда уже не существовало своих и чужих, терялись все остатки родственных связей. Кто успевал наесться – тот и выживал.

Помнится, Лойэ в один из таких ужасающих периодов оттолкнула Рехи от свежей тушки, да с такой силой, что он поразился. С тех пор он и приметил ее для отряда.

А потом, когда уже вместе им случилось удачно поохотиться, как-то само собой они оказались вдвоем, обнаженными, на подстилке из шкур. Голод – это голод, а сытость – это и страсть, и веселье, и что угодно. Но когда сытости нет, остается только болезненная мысль о крови, а вязкая жидкость, что бежит по телам ящеров – отвратительная замена. Впрочем, порой радовались и ей. Но не теперь… Теперь больше заботила буря.

– Как думаешь, стоит возвращаться в эту деревню еще раз? – говорила Лойэ, накидывая через голову робу и натягивая штаны.

– Пока не стоит, – ответил Рехи. – Но через какое-то время можно. Ты знаешь еще деревни?

– Не знаю. Чтоб их… Мне кажется, люди соберут новый отряд, чтобы выследить нас. Не хочу превращаться из охотника в добычу.

– А клык тебе на что?

Лойэ молча поскребла в спутанной шапке волос, слегка взбивая их, и села возле недошитой туники. Ее научила одна старуха, с тех пор у Лойэ получалась удобная одежда из размятых шкур.

Древних немощных эльфов не бросали, потому что они приносили пользу, храня память о прошлом. Откуда бы еще дети черного мира узнали, как снимать костяными и каменными ножами шкуры, сушить их и делать из них одежду? Откуда бы почерпнули навыки изготовления обуви? А носиться босиком по неприветливым камням – незавидный удел ящеров. Так что каждый житель деревни старался изготовить себе пару обуви из связанных шкур и кожаных тесемок. У Рехи, правда, получалось неказисто: самые первые сапоги ему помог сделать покойный Здоровяк.

Зато Лойэ нравилось орудовать костяной иглой, кажется, не меньше, чем клинком. Она ловко продевала тонкие полосы кожи, сшивая части заготовки. Рехи же сел рядом, задумчиво щурясь и потирая укушенное плечо. Главное, чтобы не загноилось! А то безобидная забава превратилась бы в большую проблему. Для Лойэ, правда, после таких «игр» могла возникнуть другая проблема… Но она об этом не задумывалась. Рехи же не представлял, что станет добывать пищу для кого-то, кроме себя.

Однако на будущее никто не строил планы. Все радовались настоящему, насколько вообще помнили значение этого слова. А следующий день скрывала завеса урагана, нависшего над равниной. Ветер уже гулял по шатру, колыхал шкуры, словно тонкие лоскуты, неприятно лизал кожу. Рехи поежился и поспешил накинуть одежду, но больше никуда не двинулся, лениво наблюдая за работой Лойэ. Кому и зачем она шила? Вроде хотела обменять на что-то. А Рехи ничего не делал, только охотился. Из одежды его устраивала и снятая с убитого воина туника, которую он никогда не менял, старые штаны и недавно снятые с какого-то мертвеца сапоги.

– Не скучно же тебе, – протянул Рехи. Ему порядком надоело смотреть, как Лойэ сшивает неровные края шкуры. Но из шатра выбираться не хотелось: снаружи все неистовее завывал ветер, разнося шершавый серый песок, напитанный сажей и копотью. Они не ведали, почему в их мире все покрывал пепел, который приносили напитанные им тучи. Казалось, словно триста лет назад кто-то зажег гигантский костер. Рехи даже не совсем представлял, сколько это – триста лет.

– Я так успокаиваюсь, – отрезала Лойэ, нервно дергая прочную иглу. Кое-что из полезных мелочей оставалось от мира до Падения.

Порой на пути во время кочевания встречались развалины древних городов, совершенно мертвые, зловещие до дрожи. Некоторые утверждали, что видели между обломков сотни призраков. Старики со вздохами вспоминали какие-то крепости и замки. Что это такое, Рехи толком не понимал. Утрамбованные груды камней напоминали ему обычные скалы, только под ногами слишком часто скрипели кости сгинувших обитателей.

Под гул урагана мрачные картины сами лезли в голову, а в сердце невольно теснились дурные предчувствия.