Прометей: каменный век (СИ) - Рави Ивар

На седьмой день после пролета через «кротовую нору» Бог не сотворил нам людей, однако маленький камешек из космоса сотворил настоящую беду. Пробив две секции солнечных панелей по правому борту, он разнес и радиаторный модуль. У нас было еще два радиаторных модуля, и потерю одного можно было перенести, но уровень жидкости на станции стал понижаться. Вода всегда дефицит на МКС. Неограниченный запас сюда нельзя взять, а организму всегда нужна жидкость, поэтому моча очищается, фильтруется и вновь поступает в общий объем воды. Поэтому каждая капля, вытекающая из разбитой радиаторной, укорачивает наши дни.

Михаил облачился в скафандр — радиаторная расположена так, что если войти через шлюз со станции, половина кислорода пропадет, нет возможности просто перекрывать модули. Работать можно только с внешней стороны.

Когда шлюзовая камера открылась, Михаил начал пробираться к месту повреждения. В прошлый его выход в открытый космос с нами на связи был ЦУП, координируя наши действия. И только после его выхода я вспомнил, что оба скафандра ранее использовались и запас кислорода был ограничен. Связавшись с напарником, я напомнил ему о малом количестве кислорода, но он просто отмахнулся, заверив меня, что работы на пару минут.

В тот день все шло не по инструкции: выходить в открытый космос, даже на минуту, с неполным запасом кислорода категорически запрещено. Я еще раз напомнил ему про инструкцию, но в ответ услышал совет, куда и как далеко мне идти.

Сейчас станция летела на освещенной стороне планеты, надо было торопиться закончить до пересечения границы тени. Я отслеживал действия Михаила по камерам. Вот он уже миновал первую поврежденную панель солнечных батарей, поравнялся со второй… и его страховочный трос запутался в поврежденных секциях.

— Стой! — скомандовал я. — Трос зацепился за панели!

Михаил обернулся, увидел, что трос, змейкой проскользнув между панелями, создал там реальную головоломку. Его рука потянулась к карабину.

Поняв его намерение, я почти проорал:

— Даже не думай отстегивать!

— Не ссы, это просто на всякий случай. Страховка не нужна, меня держит гравитация, — он отстегнул трос и, миновав вторую секцию, шагнул к радиаторной, переключая обзор на своем скафандре.

Теперь я видел дырку в стене радиаторной. Она была размером с куриное яйцо — таких крупных камешков не было за всю историю полетов в космос.

Михаил, повернув колесо затвора налево, открыл шлюз радиаторной — и в этот момент изображение на камере его скафандра размыло и пошатнулось.

— Что случилось?! — спросил я в микрофон, чуть не срываясь на крик.

— Вода… Ничего не вижу, — последовал ответ, и затем громкое: — Твою мать!

С внешней камеры я увидел, как со стороны радиаторной он плывет, оттесняемый круглым шаром воды, размером почти метр в диаметре. Вот он миновал первую секцию солнечных панелей, едва не ухватившись за торчащий конец.

— Порядок. Сейчас отпихну шар и вернусь к радиаторной, — голос был напряженный, но без паники.

Я так и не понял, что случилось. Может, он неправильно оттолкнулся или сама Станция изменила положение в пространстве? Но, отвлекшись на секунду, я услышал нервный голос напарника:

— Макс!

Кинувшись к монитору, я заметил, как параллельными курсами Михаил и водяной шар отдалялись от края станции. Крайне медленно, но верно.

Это опровергало все, что я знал о теории гравитации. Времени терять было нельзя. Проскользив по стенам, я добрался до гермошлюза модуля «Bishop», через который вышел Михаил.

Мучительно долго для Михаила я облачался в скафандр — почти непосильная задача для одного человека. Взял страховочный трос и, дождавшись выравнивания давления в шлюзе путем откачки воздуха, открыл шлюз и впервые в жизни шагнул в открытый космос. Пристегнул карабин к специальной ручке снаружи гермошлюза, начал осторожно подниматься на станцию, ориентируясь на правую сторону.

Михаил был довольно далеко: дважды он говорил со мной, пока я одевался, только мешая мне. Сейчас, увидев меня, он торопливо произнес:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты пристегнул карабин?

— Да, — ответил я, дрожа от страха.

Мне предстояло покинуть поверхность станции и поплыть в космосе, чтобы схватить Михаила. Тренажер — это одно, но в реальности все по-другому, цена ошибки — смерть. Он почувствовал этот страх в моем голосе.

— Макс, оттолкнись. Только не бойся, ты зафиксирован. У тебя все получится!

Я несильно, скорее, совсем несильно оттолкнулся. Пролетел только до половины расстояния, когда понял, что выбрал неверное направление. Меня пронесло мимо и отдёрнуло назад на несколько метров. Выбирая руками трос, я вернулся и повторил попытку, оттолкнувшись сильнее. На этот раз я долетел до самого Михаила. Однако, в последний момент тот сделал попытку дернуться навстречу и уплыл немного в сторону из-под меня.

Михаил теперь находился в нескольких метрах от меня по правой стороне.

— Сделай кувырок через голову, тебя поднесет ко мне, — это он мне.

Разве не логичнее ему это сделать? Но я постараюсь, хотя это не самое удачное, что у меня получается. Делаю кувырок, нога цепляет трос и наматывается, меня отдергивает в сторону от Михаила.

— Ты идиот! Кто так делает кувырок?! — кричит он мне, сопровождая эти слова обильным матом.

«Ладно, внутри разберемся», — гашу злость в самом корне. Теперь расстояние между нами — метров тридцать, не меньше, да еще меня назад отдернуло, и намотавшийся трос укоротил длину.

Снова перехватывая трос, возвращаюсь к корпусу станции, чтобы оттолкнуться. Выбрать правильное направление — самое главное, за время полета мы перемещаемся с огромной скоростью, это вносит изменение в траектории во время полета. Набираю в легкие воздух, словно перед прыжком в воду, и отталкиваюсь.

Скорость хорошая, направление верное, но около полуметра мне не хватает, чтобы схватить друга за руку. Я пролетаю мимо метров на десять, и трос меня снова отбрасывает назад к станции. Торопливыми движениями выбираю трос и снова подтягиваю себя к станции. Голова болит. Смотрю на датчик кислорода — десять процентов. Сколько у Михаила? Ведь он раньше вышел.

Наши кувырки выходят боком, увеличивая потребность в кислороде. Пружиню тело для прыжка, и слышу голос Михаила:

— Стой. Макс, отставить! У меня два процента кислорода, думаю, у тебя ненамного больше, ты можешь просто не успеть вернуться, открыть шлюз, выровнять давление и снять скафандр. Как старший по миссии, приказываю: вернуться на станцию, я проиграл. Космос победил, — слышу тяжелое дыхание, ему критически не хватает кислорода.

Отталкиваюсь и лечу. Я не брошу его! Долетаю, хватаю за ногу. Михаил молчит, но в микрофон слышу свистящее дыхание. Одной рукой, перехватывая, начинаю выбирать трос метр за метром. Долго, очень долго, и шлюз приближается крайне медленно. В висках начинает стучать, чувствую, что кислорода не хватает.

Взгляд на датчик — четыре процента. Вот и шлюз. Отпускаю ногу и начинаю проворачивать колесо затвора. Черные мушки размером с фасоль мелькают перед глазами, шлюз открыт, толкаю Михаила внутрь, ногами вперед, руки мешают, но удалось, втискиваюсь сам. Падаю, с усилием поднимаюсь, почти ничего не видя, ощупью нахожу и давлю на кнопку: в шлюзе горит красный свет, сигнализирующий, что кислорода в шлюзе нет, внутри — отрицательное давление, потому что я травил воздух перед выходом. Красный свет начинает моргать тогда, когда мои легкие начинают разрываться от желания вздохнуть.

Зеленый свет! Негнущимися пальцами срываю шлем и, получив глоток райского наслаждения, срываю шлем с Михаила… Опоздал, синюшность по всему лицу, выпученные глаза с расширенными зрачками и рвота в шлеме…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он что, умер?! Несколько минут делаю непрямой массаж сердца — никакой реакции.

Даже одного взгляда было достаточно, чтобы понять бесполезность реанимационных действий. Но инструкция требовала следовать протоколу, и я старался. Убедившись, что все это бесполезно, прекращаю бессмысленные попытки.