Слоу-моб - Денис Игоревич Трусов

and my thoughts bark and our love barks. Night inhabits Earth. I take your hand. We step silently. Without a whisper, without a sound, without a bark.

The voice up in the hills tries the young night with its nasty tentacle. We, two mad dogs, deep in love, glad of being, we don't sniff, we don't bite, we don't bark.

The voice dissolves in the woods. We won't hear it again… unless we bark.

The night is ours at least.

cheese

Череп мамы

И череп папы

И черепа папиных мам

И черепа маминых пап

И черника

По края урочища –

Сизой тёмной короной.

Принимал меня акушер Сизоев

Убивал слесарь второго разряда Букашев.

А зашил санитар Гугуладзе

А закопал меня дед Закопалыч.

И очутилась

У озера

В красной

Кровавой короне

Улыбнулась

Впервые

Настоящей

Всезубой

Улыбкой.

Черепу мамы

И черепу папы

Впервые по-свойски

Впервые по-черепейски.

пять копеек

Ещё до нашей эры, до нашей с тобой эры, когда я себе ходил хмурый и с пустыми карманами по ненужным улицам, а ты служила боцманом на каком-то парагвайском судне, ещё до нашей с тобой эры, ещё до того дня, когда мы увидели друг друга как друг друга, Еще тогда я потерял пять копеек.

В нашу эру пять копеек лежали себе в траве, по ним ползали божьи коровки, на них сражался бесстрашный муравей с лихой сороконожкой. И росли травы и травы косили, а пять копеек лежали. И пролетали стрекозы и падали рассеченные злыми ятаганами богатыри, проходили стада и годы.

После нашей эры я живу дальше. С процентов за потерянные пять копеек.

Яйца

Хлебушка уже такого не купишь, а только поролоновые все какие-то. Альбертовну из восьмой квартиры встретила, в магазин шла, говорит, сердечное у неё хуже опять, стала таблетки дорогие пить, сын привёз, может и поможет, а тот врач из четвертой поликлиники, так он выписал те, что подороже, а в аптеке как назвали цену, так это ж полпенсии.

А я в слякоть в такую, дурная, два раза ходила в магазин – пришла сначала, в очереди отстояла, а кошелечек-то с деньгами на тумбочке остался в прихожей. Ещё раз пошла, что делать. Купила ливерной, полбуханки хлеба и сметаны жирной, чай, ещё смотрела мясо, хороший кусок говядины, приценивалась, на суп бы и так тоже, а продавщица хамка, девчонка-соплячка, всё по телефону балабонила, даже на меня, на старую женщину не посмотрела, бесстыжая. Ещё акция была, женщина на зубочистках колбаску стояла раздавала, я кусочек скушала, дорогая жутко. Куда мне такую колбасу покупать? Только на похороны.

И яйца пошла смотрела. Десяток этих энкологичейских стоит тут, конечно, лучше идти купить на рынке, совсем они обнаглели, им яйца стоят как икра, но тоже ещё акция была, праздник, сразу 13 яиц взять купить, а стоит как одно. Я всё смотрю, нюхаю эти яйца – ну вроде хорошие, только черные покрашенные. Поскоблила по скорлупе ногтем, там белое яйцо под краской. Что же, говорю, мол, яйца чёрные у вас покрашенные, а женщина смеётся говорит – праздник Халовин, на праздник специально сделали. Купила эти 13 яиц, как говориться. Пришла домой, поела кашу, помыла кастрюлю. А с окна дует, забыла попросить управдома, газету взяла читала.

А как утром встала, чаю попила, дай думаю я яйца эти. Щёточкой с мылом их и так и сяк, не отмывается, варить думаю не буду зачем, чтобы краской мне это пропитало всё. Взяла с одного яйца разбила пожарила яишенку. А в обед как раз скорая внизу приехала, слышу в нашем подъезде и в глазок смотрю всё – божечки – Альбертовну понесли. Сын говорит утром приступ и всё – на месте сразу. Ужас, ведь, говорю, только вчера говорили.

Я Альбертовну хорошо знала, даже взяла поплакала. А был лучок ещё сохлый, Машенька с третьей квартиры занесла зеленый, хорошая девочка, всегда поздоровается, спросит, постучит в дверь, молодец и Серёжа её мастер на битумном. Так дай думаю с лучком пожарю, чтоб не пропадало, ну ничего что чёрные, вкусные, желток жёлтый, не то что с химией. Вбила два в сковородку, лучок, но такие они аппетитные, ай, думаю, ещё одно сразу. Хлебом с тарелки вытерла, слышу пахнет дымом, что-то горит, я туда, я сюда – в подъезде дым, окно открыла, пожарные приехали, милиция, скорая. Я в окно смотрю – троих выносят – Машеньку с третьей, мужа её Сергея и сыночка ещё только в школу пошёл, божечки мои, угорели в квартире задымилось что-то.

Три дня не спалось потом, что же это делается, нехорошо мне было, давление скакало все, ну возраст, страшно сказать. Капусту доела, постное тоже мясо вареное было, что с бульона осталось. Потом приготовила омлет, с пяти яиц чтоб тоже на вечер, мука тоже кончается, надо будет идти. А там радио громко внизу, то ли у этих новых из первой, то ли у Надьки-выпивохи со второй, просто беда. И целый день радио во всю ивановскую. Я собралась, тапочки надела, схожу вниз, а это не у Надьки, а у новых, жму звонок, тут и Надька вышла говорит невозможно как громко, стук-стук в дверь, не открывают. Надька хвать – а там открыто, зашли, зовём, а Надька впереди шла кричит мне стоять не идти, я с разбегу заглянула в зал и мне сердце прихватило – божечки кровь везде. А там эти новые грузины или кто они там бизнесмены все зарезанные. Ну милиция снова в наш подъезд, мне все перед глазами от переживаний вертелось, лежала до вторника не вставала, Надька хоть выпивоха, проведывала помогла мне молодец какая. Уже потом полегчало, так говорю возьми себе вот на бутылку и яйца мне оставь одно себе остальные бери, хорошие, не смотри что чёрные-то.

И утром шум-гам внизу, ох, думаю, ну не опять же, что же это свалилось на наш подъезд, какой-то злой рок, мигалки слышно, еле встала, смотрю – а как же, под нашим подъездом столпотворение – и журналисты и милиция и скорая. Ко мне постучали, молодой такой милиционер, вежливый, не слышала ли чего ночью подозрительного, я говорю ужас с нашим домом какой-то происходит, как Альбертовна померла, так все умирают. Милиционер говорит, наверное потому что год високосный, а я не слышала ничего, он говорит вы не волнуйтесь, Надька,