Сигнал бедствия. Авантюрист Депар. Охотничьи досуги. - Майн Рид

с ними? На шхуне — сигнал бедствия. Значит ли это, что там нет воды или провизии? Рук там достаточно, если паруса все поставлены. Может быть, там холера или желтая лихорадка? Скорее всего, раз лейтенант послал за доктором.

Черное облако надвигается, окружает корабль и заключает его в свои мрачные и душные объятия. Теперь нечего и думать о возвращении катера к шхуне. Ее так же трудно отыскать, как иголку, затерянную в стоге сена. Некогда и думать о шхуне и об отсутствующих офицерах. На самом фрегате каждому нужно делать свое дело. Слова команды гремят в рупор и исполняются с быстротой, присущей военным. Огромный корабль колышется, находясь во власти бушующих волн, под штормовыми парусами. Вид последних наводит всегда моряка на грустные размышления. Он говорит о борьбе с ветром и морем, о страшной схватке со стихиями.

Бешено ревет еще недавно спокойное море. Пенятся валы и мчатся, как белогривые кони, и между ними военный корабль — недавний господин стихии, ее теперешний раб и в будущем, может быть, жертва, — прыгает по волнам, как пробка, то поднимаясь вверх, то низвергаясь в глубину.

Есть только два способа спастись, и капитан взвешивает шансы и того, и другого. Или выдержать шквал, оставаясь на месте, или уходить от него. В последнем случае это значило уйти от шхуны, и, возможно, никогда ее потом не найти. Без сомнения, команду принял на шхуне лейтенант и, конечно, уберет паруса. Капитан фрегата решает остаться на месте.

Оба отсутствующих офицера и старый боцман любимцы как капитана, так и матросов. Что с ними будет? Все на военном корабле полны сострадания и страха за них. И среди завываний бури, покрывая ее, проносится однообразный, с равными промежутками, могучий гул: каждую минуту раздается пушечный выстрел с фрегата. Не как призыв на помощь, но как ободрение и поддержка для тех, кто гибнет.

Приближается ночь, и мрак становится еще гуще. Положение фрегата прежнее. По-прежнему царят туман и буря, пушечные выстрелы продолжают греметь, хотя никто не отвечает на них. Быть может, на шхуне нет пушки?

К утру буря стихает, и облака рассеиваются. Туман поднимается и двигается дальше и, вместе с пробуждающимся днем, пробуждаются надежды. Офицеры и матросы собрались на палубе. Тумана нет и в помине. Небо нежно-голубое, как развернутая атласная лента, прозрачное, как стекло; море такое же, и на его валах уже нет белых пенистых гребней.

Матросы не спускают с него глаз. Офицеры осматривают в бинокли горизонт, где встречаются две голубые полосы, но там ничего не видно. Море и небо. Ни военного, ни торгового судна, ни малейшего намека на парус. Только один их фрегат среди могучего Тихого океана.

Все молчат, думая о шхуне. Какая судьба постигла товарищей? И только один матрос, который уже два раза высказал свое предсказание, в третий раз повторяет свою мысль, теперь общую для всех:

— Товарищи, не видать нам больше лейтенанта, не видать и младшего офицера, не видать и старого боцмана!

Глава VIII

ЗОЛОТО

Все, о чем речь пойдет ниже, происходило осенью 1849 года в Сан-Франциско, столице Калифорнии.

Маленькая деревушка Долорес, служившая гаванью миссионерского центра, торговавшая шкурами и салом и видевшая ежегодно два-три судна, проснувшись в одно прекрасное утро, увидела целый флот кораблей, собравшихся со всех концов света под всевозможными флагами.

Что послужило поводом для этого, ломали головы жители деревни. Вскоре все узнали: золото.

Переселенец из Швейцарии Суттер, прочищая постав своей водяной мельницы в одном из портов Сакраменто, заметил в грязи блестящие частицы. По всем признакам они напоминали золото, что и подтвердилось химическими исследованиями.

Это случалось и раньше в Калифорнии, но в руки европейских колонистов такая находка попала впервые. И эти энергичные люди принялись собирать золото и вывозить за границу.

Не прошло двух лет, как берега Сакраменто, доселе пустынные, застроились, а в залив Сан-Франциско набились корабли со всего света. Не только гавань — все улицы переполнились авантюристами, говорящими на всех существующих в мире языках.

Мексиканские глиняные постройки затерялись среди полотняных палаток и деревянных домов, которые воздвигались, как по мановению волшебной палочки. В самом селении также произошла перемена: вместо мирной семейной жизни в домах начался шумный разгул, сопровождаемый запахом табака и спирта. На улицах, доселе безмолвных и пустынных, по которым, бывало, пробирались монахи в сандалиях и патеры в широкополых шляпах, бродили гарнизонные солдаты и офицеры в блестящих мундирах, горожане в грубых суконных плащах, помещики и пастухи, — теперь, толкаясь, толпами расхаживали какие-то люди в красных шерстяных фуфайках, куртках из звериных шкур, с ножами и пистолетами за поясом, матросы с кораблей в отрепьях, остававшихся после долгого плавания по морям и шатания по суше.

Никогда еще не было такого пестрого люда, какой можно было наблюдать в бывшей Иерба-Буэне, переименованной с этого года в Сан-Франциско. Не бывало и подобного разнообразия всевозможных флагов и, конечно же, не бывало такого множества судов с таким малочисленным экипажем, чтобы управлять ими. На половине кораблей почти не было матросов, разве только капитан и помощник, да иногда плотник и повар.

Матросы же на берегу, и немногие из них мечтают вернуться на корабль. Все они бежали на золотые россыпи, и палубы превратились в пустыни.

Резкий контраст наблюдается между этими опустевшими судами и кишащими народом улицами. Там шум, толкотня, толпы обезумевших людей; тут — ленивое бездействие, тишина, как будто эти суда никогда больше не выйдут в море. И действительно, есть такие, остовы которых до нынешнего времени лежат, как скелеты исполинских китов, вдоль берега бухты, когда-то известной под названием Иербы-Буэны.

Глава IX

ДВА АНГЛИЙСКИХ ОФИЦЕРА

Однако не все суда были без экипажа. На некоторых, преимущественно на военных, дисциплина не допускала побегов. Но и тут приходилось принимать известные меры. Военные суда останавливались далеко в море, и лодкам не было позволено подходить к ним.

Матросу, решившемуся пуститься вплавь, предстояла нелегкая задача, и, кроме того, мог прозвучать выстрел в спину.

Такие же требования были и на военном корабле под английским флагом, где царила та же железная дисциплина. Палубы были добела усыпаны толченым камнем, каждая веревка была на своем месте.

Командовал «Крестоносцем» — так назывался военный фрегат — старый моряк, капитан Бресбридж, который ухитрился не потерять ни одного матроса. Само золото не могло сманить их на сушу, потому что капитан делал все, что возможно, чтобы и офицеры и матросы чувствовали себя в финансовом отношении независимо. У них была вкусная пища,