Первозимок - Михаил Касаткин

- Давай, давай, немчура! - подбадривали при этом ребята с берега.

После того как мальчишкам удалось подтащить две другие доски, возле полыньи образовался довольно прочный настил, и первый немец медленно, сантиметр за сантиметром, вполз на него грудью. Потом так же медленно, осторожно перебрался на лед и метра на полтора-два отполз от воды. Что-то пролопотал, показывая руками Сергею.

Тот догадался, бросил ему ремень, чтобы помог своему товарищу, если, конечно, фашисты понимают, что значит друг, товарищ...

Со вторым гитлеровцем пришлось повозиться дольше, так что Сема не выдержал в конце концов и подобрался вплотную к полынье, чтобы удерживать на месте доски.

- Довоевались, паразиты... - приговаривал Сема. - Это вам не в штиблетах по паркету... Тут у нас Россия...

Второй немец, когда наконец удалось вытащить его на лед, с минуту лежал на животе не двигаясь. Потом осторожно перевернулся на спину и задрал сначала одну ногу, потом другую, чтобы вылить воду из ботинок. Только теперь мальчишки разглядели своих врагов. Первый, чьим автоматом владел теперь Димка, был совсем еще молодой. И, кажется, избавился в воде не только от автомата, но и от гранат, ножа, подсумков, а потому не так вымотался в борьбе за жизнь.

Второй был раза в два старше его, угрюмый и, по всему, злобный фашист. Даже захлебываясь в полынье, он сохранил все боевое снаряжение, вплоть до автомата, который был невидим, пока над кромкой льда торчала лишь голова немца.

Автомат и гранаты предстояло еще отнять у него... Впрочем, куда немцам драться сейчас, на морозе, после такой ванны...

Молодой немец поглядел в сторону берега, потом на хвойные плотики под мальчишками, на собаку, явно прикидывая, как им добраться до берега.

- Данке шён, киндер...[1] - заискивающе улыбнулся.

- «Шён, шён!» - передразнил Сергей, поскольку молодой немец глядел в это время на него. - Будет вам «шён» сейчас. Двигаем к берегу. Сема! Колюха, зови Дружка!

Одежду на немцах уже схватывало морозом.

Сема на этот раз первым добрался до берега, поскольку Дружок не хотел уходить от полыньи и без конца поворачивал назад.

Немцы ждали, не решаясь двинуться с места.

Пожилой отстегнул от пояса фляжку и, несколько раз глотнув из горлышка, подкинул ее напарнику.

- В воде были, а не напились! - сострил Ванюшка.

- Будут они воду пить... - отозвался Петька. - Спирт небось глотают.

Димка стоял на берегу, не выпуская из рук направленного в сторону полыньи автомата.

Замысел, который недавно еще мог показаться фантастическим, теперь уже был наполовину осуществленным: они брали двух пленных. Мысль об этом невольно взбудораживала всех.

- Ну, давайте вытаскивать их как-нибудь! - поторопил ребят Сергей.

В сутолоке они и не заметили, как прошел короткий ноябрьский день и загустели сумерки.

- У кого ремни, шарфы, какие-нибудь шпагаты есть - давайте, - скомандовал Сема. - Иван, вяжи веревку.

Пришлось, однако, снова сбегать к мосту, за мотком проволоки, чтобы наконец добросить «веревку» из шарфов и ремней до немцев.

Тяжелая Димкина пряжка с якорем упала возле пожилого немца. Но тот почему-то передал ее молодому. И первым вытащили его.

- Хэнде хох![2] - сказал Димка, показывая стволом автомата вверх.

Немец послушно поднял руки.

Димка встал в нескольких шагах от него - охранять. Ванюшка и Колька на всякий случай тоже пристроились неподалеку,

Все началось, когда подтащили к берегу второго.

Едва он поднялся на ноги, Петька решительно подступил к нему, чтобы взять автомат, нож и гранаты. Ванюшка тоже сделал было несколько шагов по направлению к ним.

Однако немец вдруг зло что-то бормотнул и резко отшагнул в сторону.

- Вы - в плену! - объявил Сема, легонько ткнув немца кулаком в спину. - Хэнде хох и сдайте оружие!

- Мы нет плен! - неожиданно громко заговорил по-русски молодой. - Вы есть плен! Я... - Он поправился: - Мы, - и показал на небо, - много, много прыгал! Нижняя Пикша есть теперь наш дом - ваш плен!

И в это время словно бы в подтверждение его слов откуда-то из-за леса донеслись выстрелы.

Может быть, всего на долю секунды растерялись мальчишки. Но старый немец успел рвануть через голову автомат и клацнул затвором.

Сразу прыгнул вперед выпущенный Сергеем Дружок.

Немец перевернулся через голову, откатываясь вниз по склону и каким-то образом на мгновение отбросив Дружка, вскочил на ноги.

Коротко рванула автоматная очередь. Одна, другая. Сначала по собаке, потом в противоположную сторону.

Колька Петрелов бросился на молодого фрица, когда тот сделал движение по направлению к Димке, и фриц отлетел под ударом Колькиного кулака. Потом изогнулся вдруг и закричал. Или застонал так громко?

А Димка что было сил давно жал на спуск. И автомат трясло в его руках. И пули секли землю вокруг гитлеровца постарше. Секли, когда он уже выронил свое оружие. Секли, когда он упал ничком, ткнувшись головой в труп собаки...

Димка выпустил из рук автомат после того, как фашист уже умолк. Он стоял застыв, не мигая, широко открытыми глазами уставившись на труп перед собой.

Трещали кусты по направлению к Нижней Пикше, и слышался призывный крик убегающего немца.

Сергей и Петька усаживали возле дерева Колю, на боку у которого сквозь прижатую к ватнику ладонь проступила кровь.

Со стороны села размеренно, хлестко работал пулемет.

Ванюшка распихивал по карманам гранаты, нож, запасные рожки для автоматов.

- Уходим! - прокричал Сема, поднимая из-под ног у Димки разряженный автомат и пытаясь вывести того из оцепенения.

А Димка все смотрел и смотрел на труп. Лишь когда громко простонал Колька, которого с трудом поставили на ноги, причем Петька сразу подхватил его своими длинными руками под мышки, Димка встрепенулся.

- Уходим! - повторил для него Сема. - Немцы!

И Димка кивнул.

Стрельба, чужие голоса и короткие всполохи как будто лавиной надвигались на них со стороны леса.

- В школу! - приказал Сема, пытаясь на ходу заменить рожок автомата и уже понимая, что это у него не получится.

Они побежали вдоль берега в обратном направлении: через старицу, через лес. Петька Кругликов при этом тащил на себе Кольку. Ванюшка помогал ему на подъемах.

Они были уже на середине моста, когда со стороны Пикши в небо взлетели одна за другой две ракеты. И тотчас же над лесом, оттуда, где была школа, взмыли точно такие же: ярко-зеленого цвета...

Мальчишки сбились в кучку, тяжело дыша, и лица их в свете ракет казались бледными.

Откуда-то вместе с сумерками пришел ветер. И мела по мосту поземка.

«Эх, дед Охремчик, дед Охремчик... Многое ты знал, многое умел в жизни, а вот как обращаться с немецким автоматом, не научил внука! Видно, в ту, давнюю твою войну не было автоматов...»

- Ничего... Научимся! - неожиданно громко сказал Сема и распорядился: - Уходим на ту сторону - и в лес! По всему видно, немцев еще нет на Дальнем хуторе! А стрелять в них мы научимся!

Партизаны

Виталька проснулся окончательно, когда мать, не в силах больше держать его на руках, опустила на землю и росная трава заледенила босые Виталькины ноги. Половодье огня с той стороны, где осталась деревня, показалось ему тоже холодным. И треск, что доносился оттуда, и всполохи на полнеба, когда рушилась чья-нибудь кровля, словно бы дополняли и подчеркивали неправдоподобность всего, что окружало его в момент пробуждения, а потому казалось неожиданным, неприятным продолжением сна. И Витальке хотелось уйти от этого наваждения, сбросить его с себя, как сбрасывают утром одеяло, ощутить привычный уют избы, солнечные блики сквозь ветви акации на стекле, аппетитный запах оладий из кухни...

Однако мать напрасно трясла его за плечи:

- Да проснись ты наконец! Проснись!

Виталька давно не спал. И все, что он видел теперь, было в действительности.

Что-то рвануло впереди, и Виталька едва устоял на ногах от сильного толчка в лицо, в грудь. Ощутил на зубах песок и тягостный, все нарастающий звон в голове. А частые разрывы слились теперь в сплошной, ошеломляющий грохот.

- Быстрее, Виталька! - Мать схватила его за руку.

Обгоняя их, бежали, падали и, вскакивая, бежали опять люди.

Только теперь Виталька полностью осознал, что это люди из его села, а жуткое огнище за спиной - это его родная деревня.

Они бежали к оврагу. И роса, и загулявший с рассветом ветер остужали тело. А во рту, в горле, в груди все пересохло и горело от бега.

В овраге Витальку зазнобило. Как в тумане, перед глазами его выплывали из-за облаков незнакомые, непривычных очертаний самолеты, перевалив через крыло, с пронзительным воем неслись к земле, прямо на него, на Витальку, после чего на противоположном склоне оврага рядками взлетали фонтанчики земли.