Москва на линии фронта - Николай Ефимов

– То есть в конце концов вы получили возможность отдохнуть… Это же сколько времени вы не выходили из боя?

– Да какой там отдых! Не успел я поесть, как ко мне прибежал боец, находившийся в охранении, и доложил, что со стороны возвышенности, примерно в километре от деревни, появилась колонна немецких танков. И опять отряду была дана команда построиться и приготовиться к отражению танковой атаки. Спешно принялись сооружать на историческом поле окопы, хотя и сознавали, что для гитлеровцев мы не представляем никакой реальной угрозы. Но не отдавать же Бородинское поле врагу просто так!

Тут со стороны Можайского направления неожиданно послышался гул автомашин. В Бородино въехали воинские части какого-то соединения Красной армии и стали разворачиваться в боевой порядок; артиллерия начала подготовку к бою. Как я потом узнал, это была 32-я стрелковая дивизия под командованием полковника Виктора Ивановича Полосухина, которая только что, 27 сентября, была введена в состав действующей армии.

К нашей позиции подъехали автомобили, и полковник – командир полка, прибывшего с Урала, – спросил, кто мы такие. Я объяснил. Тот посмотрел, сколько нас есть и в каком мы виде, и сказал, чтобы мы шли в Дорохово, на сборный пункт, а его полк займет оборону… Я привел свой отряд в Дорохово – нас оказалось 72 человека: десять – рядовые и сержанты, остальные – командиры. И подполковники тут были, и майоры…

– А вы – только старший лейтенант? Почему же они вам подчинялись?

– Настолько, видимо, был велик авторитет военной контрразведки. Все относились ко мне с уважением, а прощались – со слезами… Кстати, начальник сборного пункта от имени командования объявил мне благодарность за умелые действия в тылу противника и вывод отряда из окружения. Затем мне была предложена должность начальника штаба вновь сформированного стрелкового полка, которому предстояло действовать в Подмосковье. Поблагодарив за доверие, я попросил доложить в штаб 16-й армии и полковнику Шилину, начальнику контрразведки армии, о моем прибытии – и только после этого принимать решение о моем назначении. Кстати, в то время пока мы выходили из окружения, военная контрразведка из 3-го управления Наркомата обороны, в Управление особых отделов НКВД СССР – то есть уже в совсем другое ведомство.

Вскоре я вновь был вызван к начальнику сборного пункта, который передал мне приказ срочно прибыть в штаб 16-й армии.

– Где он тогда дислоцировался?

– В Волоколамске. И вот, приезжаю туда на попутной машине – а бомбежка страшная была! – вижу, около дома стоит солдат, часовой. Понятно, штаб там. Спрыгиваю с машины, захожу во двор – и тут же оказываюсь перед командующим армией генерал-лейтенантом Рокоссовским. Как положено, представляюсь командующему и встаю рядом с его адъютантом, который в это время уговаривал Константина Константиновича уйти в земляное укрытие, сооруженное во дворе. А вокруг все буквально трясется, бомбежка просто невероятная… Рокоссовский молча слушал адъютанта, а потом вдруг говорит: «Как я могу идти в щель, если тут солдат стоит?!»

– Все-таки зачем командующему нужно было делить опасность с солдатом-часовым? В конце концов, у всех на войне свои обязанности, а потому и свои условия несения службы…

– Мне трудно предположить, какими мотивами он тогда руководствовался… Многим из нас, длительное время находившимся в боевых условиях, порой просто осточертевало каждый раз укрываться во время налетов авиации противника. Но мне кажется, Рокоссовский тогда просто демонстрировал выдержку, смелость, чтобы придать подчиненным уверенность в стабильности боевой обстановки… А вообще, могу вам сказать, что в периоды нахождения под постоянной смертельной угрозой временами наступает какое-то внутреннее притупление остроты восприятия опасности, однако при этом не теряется самообладание, адекватная оценка обстановки и продолжается нормальное выполнение служебных обязанностей.

– Но имел ли право командующий армией вот так рисковать?

– На войне никогда не знаешь, где тебя «достанет». Вот я, вскоре после возвращения в 16-ю армию, был командирован в район Клина для выяснения причин задержки прибытия одного из артиллерийских полков и принятия мер по ускорению его продвижения к назначенному месту дислокации. Как оказалось, задержка была связана с разрушением на одном из участков маршрута железной дороги. К моему приезду полк уже был на месте, штаб его разместился в отдельном деревянном доме на окраине Клина.

Немцы, по-видимому, обнаружили развертывание полка и нанесли по нему бомбовый удар. В качестве бомбоубежища офицеры штаба использовали подвал, находившийся, соответственно, под полом этого дома. Я хотел спуститься туда вместе со всеми, да только места там для меня не нашлось – все было забито народом, так что я встал у печи, по другую сторону от лаза в подвал… И вдруг я слышу буквально над собой свистяще-завывающий звук падающей бомбы! Через мгновение бомба, пробив крышу и потолок, попала точно в этот лаз и взорвалась в подвале! Меня завалило обломками, я получил сильный удар по голове, все тело ломило – но я был жив, а все те, кто спрятался в убежище, – погибли…

– Судьба!

– И я о том же. Не угадаешь!

– Иван Лаврентьевич, непосредственно в битве под Москвой вам уже приходилось исполнять обязанности сотрудника военной контрразведки – а не командовать подразделениями и так далее?

– Да, конечно! Это были сложные, ответственные и очень многогранные обязанности. Ведь в те тяжелые времена военная контрразведка обладала расширенными правами, имела доступ к широкому кругу информации, обеспечивала сохранение военной и государственной тайны, непосредственно участвовала в реализации намеченных планов. Несмотря на разницу в воинских званиях, военные контрразведчики на равных с командным составом решали возложенные на них задачи, оказывали активную помощь командирам и политработникам, взаимодействовали с подразделениями военной разведки, комендатурами, территориальными органами НКВД и милиции. Под их пристальным вниманием находилась охрана баз, тыловых частей армии и фронта в целом.

– А если более конкретно: о непосредственно вашей работе в войсках – в частях и соединениях армии?

– А непосредственно в войсках… Нужно было решать в боевой обстановке основные вопросы негласной оперативной работы – скажу так, создания условий для вскрытия и пресечения любых негативных проявлений, прежде всего панических настроений, измены Родине, перехода на сторону противника. Как вы знаете, в 1941-м такое, к сожалению, бывало нередко.

В постоянной проработке находились в первую очередь вопросы борьбы со спецслужбами противника, которые забрасывали в наш тыл свою агентуру, разведывательно-диверсионные и террористические группы, одетые в советскую военную форму и с документами советских военнослужащих, в том числе и сотрудников госбезопасности… Эти вопросы надо было решать не в кабинетных условиях, а в боевой обстановке, в окопах и землянках, в лесных и других укрытиях, разрабатывать правдоподобные легенды, сохранять конспирацию и в то же время нести равный с командирами груз ответственности за решение конкретных боевых задач.

Поэтому от оперативного работника требовались не только профессиональные качества командира-единоначальника, но и прежде всего – постоянная аналитическая работа по поиску надежных негласных помощников и методов установления доверительных отношений, изысканию способов обеспечения необходимой конспирации. Этот, далеко не полный, объем работы требовал документального оформления, отчетности, в том числе и по вопросам боевых действий.

Такими мы были в те далекие времена. Немало было и ошибок, так как многое приходилось решать впервые, к тому же – в сложной боевой обстановке. На ошибках учились, жили с постоянным стремлением совершенствовать свою работу в пределах законности и нравственности.

– Вы можете рассказать о какой-либо контрразведывательной операции, которую лично вам пришлось проводить в период Московской битвы?

– Конечно! Как вам известно, Московская битва завершилась 20 апреля 1942 года. В ходе нее наша 16-я армия во главе с генералом Рокоссовским успешно провела оборонительную операцию, а затем перешла в наступление и освободила города Истра и Сухиничи. Здесь, в Сухиничах, и произошла трагедия с командующим. Линия фронта тут проходила в непосредственной близости от города, его непрерывно обстреливала артиллерия и бомбила гитлеровская авиация.

И вот, когда 8 марта Константин Константинович сидел в своем кабинете, рядом с домом разорвался шальной немецкий снаряд. Осколок влетел в окно, ранил генерала в грудь, пробил ему легкие… Начальник особого отдела армии мне говорит: «Из Москвы вылетел санитарный самолет, организуйте эвакуацию и обеспечьте безопасность командующего». Поехал я к указанному месту, куда скорее привезли Рокоссовского. Он в тяжелом положении был – кровотечение сильнейшее, дышал с трудом… Когда прилетел самолет, я решил проверить его. Ведь был случай в 1941-м, что немцы перехватили информацию и захватили одного командующего. И тут мне сразу бросилось в глаза, что трое врачей какие-то… ну не совсем белые, и по-русски говорят с акцентом! Самолет задержали, мы приготовились к худшему… Через полчаса мне звонят: «Все в порядке, отправляй самолет! Это испанцы, республиканцы-эмигранты, – они создали тут свой санитарный отряд». Заранее предупредить не могли!