Будни ангелов - Александра Милованцева

Выбирая профессию

Не профессия «хороший человек».Ведь не ясно, кто он – скульптор? Слесарь?Продавец? Писатель юморесок?Или утром убирает снег?

Но скажите: на автомобиле,Кто-то вам дорогу уступил?Или кошелек, что вы забыли,Просто так, бесплатно, возвратил?

Если чаем угостит соседкаИли улыбнется кто-то – просто, вдруг,Разве спросите у человека:«Кто вы по профессии, мой друг?»

Небухгалтер

Ну вот и все. Я больше не бухгалтер. Запись в трудовой книжке: «Уволена по собственному желанию». Еду в маршрутке. Мне кажется, что все оглядываются. Может, даже перешептываются: «Смотрите, она больше не бухгалтер. А кто она? Чем занимается?»

Кто же я теперь, если больше не бухгалтер? Вспомнилась притча.

В рай попадает новый человек, ему всех представляют:

– Это – гениальный полководец Кутузов. А это – великий полководец Суворов. А вот – талантливый полководец Ефимов.

– А кто этот Ефимов? Какие сражения он выиграл?

– Он не выиграл никаких сражений. Он проработал всю жизнь в мясной лавке. Но он мог бы стать великим полководцем.

Мне представились собственные похороны. Кто-то говорит: «Она могла бы быть самым лучшим бухгалтером, но она уволилась по собственному желанию». Все скорбно и стыдливо опускают глаза. Какой бред!

Я так долго была бухгалтером – бесконечных десять лет, что в сознании просто не укладывается – я больше не бухгалтер.

* * *

Захожу в магазин. Брожу между прилавками. Наблюдаю за людьми. Продавцы деловитые, немного взвинченные, напряженные. Преимущественно молодые парни и девчонки. Большинство – не местные, судя по говору. Приехали в Москву на заработки. Что они делают после работы? Может, кто-то из них учится на заочном и мечтает вырваться из мира баночек и коробочек и работать «в офисе». При мысли об офисе сердце снова болезненно сжимается. Такой уютный мир с кофеваркой и папками отчетности. С девяти до девяти.

За границей магазины выглядят совсем не так. Дружелюбные хозяева маленьких лавочек любят свой уютный мирок и гостей в нем. Еще мне вспоминается дедушка из булочной в Сан-Антоне. В его обязанности входило переклеивать ценники на вчерашнем хлебе. Вчерашний – со скидкой. Он, поглощенный своей миссией, ловил вчерашние буханки, как шпионов. Найдя вчерашний хлеб, радовался, как ребенок, – миссия выполнена.

У нас не так. Я представляю, как пошла бы работать в магазин. В каком отделе я бы хотела работать? В сырном? «Попробуйте этот сыр, он прекрасно сочетается с инжирным соусом…»

Купив кефир, иду гулять дальше. Может зайти в салон, сделать маникюр? Вот, где живут лекари человеческих душ. Маникюрши, массажисты, парикмахеры… Постоянные клиенты… Наверное, знают много тайн… Люди всегда благодарны им – ведь сюда приходят еще и расслабиться… Пойти работать массажисткой?

Тут же услужливое воображение рисует картину, как ко мне приходит кто-нибудь из бывшего начальства. Или нет, уж лучше из налоговой… «Мне кажется, мы где-то встречались… Мне обрезной маникюр, пожалуйста…» Я больше не бухгалтер.

* * *

Наша фирма обанкротилась, чудом удалось избежать уголовного дела. Мне просто предложили уйти. Кто там был виноват – разобрать невозможно. Только теперь у меня волчий билет, снова бухгалтером мне не быть. Надо было уходить два года назад, ведь мне уже тогда невыносимы были все эти бесконечные бумаги и отчеты. Ночи перед квартальной. Абстрактная эквилибристика цифр.

Но что я умею? Складывать и вычитать? Внимательно читать новые инструкции Минфина? Внимательно читать… Надо почитать, это должно помочь переключиться…

* * *

Я на неделю запираюсь дома с книгами. Выясняется, что семьдесят процентов книг нужно выкинуть – они профессиональные. Зато освобождается место для новых. Какие книги я теперь поставлю сюда?

Я читаю. Читаю неделю. Две. Три. Несколько дней от души смеюсь над юмористическими детективами Донцовой. Потом плачу на романами Марининой. Потом через силу читаю Гессе. Освежаю в памяти Достоевского. Тренирую мозг на Умберто Эко. Мне этого уже мало. Перехожу на чтение в оригинале.

А это здорово, оказывается, просыпаться утром и читать книжку. Неспешно пройти в халате на кухню. Заварить себе кофе. Почитать в ванной. Уже теплеет на улице. Выйти на скамейку в парк и там читать. Или в кафешке на улице. Или просто заварить чай в термосе с лимоном и сахаром. Как в детстве.

Как здорово! Свободное перемещение. Любая скамеечка – моя. Время – мой друг. Я больше не бухгалтер.

Интересно, а что делают другие «не бухгалтеры»?

Я еду на экскурсию по Москве. Начинаю ходить на кружок по фото. Боже, как интересно, оказывается, фотографировать! Москву – ранним утром, когда солнце окрашивает небо в розовое и согревает деревья и дома. Вечерами читаю Диккенса в оригинале.

Но больше всего мне нравится фотографировать людей. Я будто узнаю чужие секреты. Суровый джигит заигрывает с продавщицей в палатке. Его мужественное лицо освещено улыбкой. Я фотографирую улыбки. Иду в театр. Парень на входе встречает свою любимую. Фотографирую его улыбку, в момент, когда он увидел ее. Караулю актеров при выходе из театра – фотографирую их усталые улыбки. Но еще лучше – молодые театральные студии. Там каждое слово – это сто процентов вдохновения. Удивительнее всего – они все не бухгалтеры. И улыбаются.

Начинаю помогать молодой театральной студии продвигаться в интернете. Фотографирую их спектакли. Знакомлюсь с молодым сценаристом, помогаю перевести пьесу на английский язык. Вечерами читаю и подрабатываю переводами – деньги начинают кончаться.

Наша студия едет в Лондон на гастроли. Еду с ними. Как здорово! Со своей бухгалтерской работой я бы не попала в Лондон. На гастролях серьезно заболевает синхронист – меня в срочном порядке ставят переводить спектакль. Я боюсь и волнуюсь ужасно. К счастью, текст мне хорошо знаком. Да и – спасибо старине Диккенсу – английский в норме. Я – синхронист?

В переводческой конторе начинаю выполнять заказы по синхронному переводу. Задачи становятся сложнее, начинаю специализироваться на финансовых текстах. Перевожу на конференциях. Перевожу спектакли. Много путешествую. Фотографирую. Я управляю своим временем! Беру заказы, которые мне больше нравятся. Вокруг меня интересные и увлеченные люди. Скоро будет моя персональная фотовыставка «Улыбка в будний день». Я – фотограф. Я – синхронист. Я – не бухгалтер.

Чужой идеал

Лучистый идеал, прощай,Мечтавший так упрямо сбыться,Ты будешь изредка мне сниться,В восхода исчезать лучах.

Тебя бессмысленно искать.Ты в совершенстве идеальномПрекрасен и исполнен тайны,Которой не хочу я знать.

Ты – изваянье красоты.Прожитых лет простая радость,Набитых лично шишек сладость,Твои не исказит черты.

Прости, не буду я с тобой.Светить в величии занудном.Хочу пройти кривой и трудный,Но все же – мой, маршрут земной.

Дорога в объезд

I

Она ждала новостей. Ожидание всегда утомительно. Время тянется медленно, когда ждешь. Аня ждала. Ждала звонка. Хотя и понимала – не позвонит. Да и слава Богу! Если бы позвонил, она бы не знала, о чем говорить. Иногда молчание более красноречиво, чем слова. Молчание зависло между ними, как облако. Молчание – когда неловким словом боишься сделать больно, а потянуться душой и сказать «я тебя люблю» уже не можешь.

Молчание родилось всего несколько недель назад, в ночь невыплаканных слез. Когда после неудачной фразы все вдруг сломалось. Еще можно было сказать, «прости, просто не знаю, что на меня нашло», но момент был упущен. Молчание, похожее сначала на недоразумение, густело, уплотнялось, постепенно превращаясь из маленького облачка в тучу, а потом – в плотную завесу, почти стену…

Теперь, когда прошло время, Аня рискнула открыть альбом с фотографиями и посмотреть ему в глаза. Прислушалась к ощущениям. Не так больно. Уже не так больно.

II

Это невыносимо. Противоестественно. Залитый солнцем берег, море, ласкающее песок, легкий южный ветерок и… детский плач. Он оглянулся в поисках источника. Малыш пытался обратить на себя внимание мамы, но она не слышала его. Пьяный смех и дым сигареты диссонансом врывались в гармонию. Рядом с мамашей крутился шоколадного цвета парень – наверное, работник пляжа. Дама была увлечена и не обращала внимания на ребенка.

Егор смотрел на женщину и, невольно, в его воображении возникла совсем другая картинка: фавн в полосатой майке, с шоколадными плечами, хвостом и козлиными копытцами поит зельем бестолковую пастушку, которая, забыв свое дитя, уже колышется в красновато-оранжевых волнах наслаждения.

Ребенок, будто оказавшись по другую сторону стеклянной стены, в чистом свечении тянулся к матери. В его ауре то и дело мелькали сероватые пятна тревоги.