Дальнейшие похождения Остапа Бендера - Анатолий Вилинович

В городе седоки захватили много белых бутылочек и какую-то широкоплечую гражданку. В поле разбили бивак, ужинали с водкой, а потом без музыки танцевали польку-кокетку.

На следующий день к вечеру явилась вчерашняя компания, уже навеселе, снова уселась в машину и всю ночь носилась вокруг города. На третий день повторилось тоже самое. Ночные пиры, под председательством горбуна, продолжались две недели кряду.

В последующее затем серенькое утро железнодорожный кооператив «Линеец», в котором горбун был заведующим, а его веселые товарищи — членами правления и лавочной комиссии, закрылся для переучета товаров. А каково же было горькое удивление ревизоров, когда они не обнаружили в магазине никаких товаров. Полки, прилавки, ящики и кадушки — все были пусты. Только посреди магазина на полу стояли вытянувшиеся к потолку гигантские охотничьи сапоги сорок девятый номер на желтой картонной подошве, и смутно мерцала в стеклянной будке автоматическая касса «Националь». А к Козлевичу на квартиру прислали повестку от народного следователя, шофер вызывался свидетелем по делу кооператива «Линеец».

Горбун и его друзья больше не являлись, и зеленая машина три дня простояла без дела.

Новые пассажиры, подобно первым, являлись под покровом темноты. Они тоже начинали с невинной прогулки за город, но мысль о водке возникала у них, едва только машина делала первые полкилометры.

Все шло совсем не так, как предполагал Адам Казимирович. По ночам он носился с зажженными фарами мимо окрестных рощ, а днем, одурев от бессонницы, сидел у следователя и давал свидетельские показания.

Начались судебные процессы. И в каждом из них главным свидетелем обвинения выступал Адам Казимирович. Последним его свидетельским выступлением было в судебном процессе по делу областной киноорганизации, снимавшей в Арбатове исторический фильм «Стенька Разин и княжна». Весь филиал этой организации упрятали на шесть лет, а фильм был передан в музей вещественных доказательств, где уже находились охотничьи ботфорты из кооператива «Линеец».

После этого наступил крах. Зеленого автомобиля стали бояться, как чумы. Граждане далеко обходили Спасо-Кооперативную площадь, на которой Козлевич водрузил полосатый столб с табличкой: «Биржа автомобилей». В течении нескольких месяцев Адам не заработал ни копейки и жил на сбережения, сделанные им за время ночных поездок.

Тогда он на дверце автомобиля вывел белую надпись: «Эх, прокачу!» — и снизил плату с пяти рублей в час до трех. Но и это не привлекло пассажиров. На его призывы покататься, ему отвечали:

— Сам катайся, душегуб!

— Почему же душегуб? — чуть не плача, спрашивал Козлевич.

— Душегуб и есть, — отвечали ему, — под статью подведешь.

— А вы бы на свои деньги катались! — запальчиво кричал шофер.

Но все это приносило шоферу только моральное удовлетворение. Материальные дела его были нехороши. Сбережения подходили к концу. Надо было принимать какое-то решение. Дальше так продолжаться не могло.

Адам Казимирович сидел однажды в своей машине и был так погружен в свои печальные размышления, что не заметил двух молодых людей любовавшихся его машиной.

Это были Остап Бендер и его новый компаньон-единомышленник Шура Балаганов, о котором будет рассказано в следующей главе этой книги.

— Оригинальная конструкция, — сказал, наконец, один из них, — Заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можно сделать из простой машинки Зингер? Небольшое приспособление — и получилась прелестная колхозная сноповязалка.

— Отойди, — угрюмо сказал Козлевич.

— То есть как это «отойди»? Зачем же вы поставили на своей молотилке рекламное клеймо «Эх, прокачу!»? Может быть, мы с приятелем желаем именно эх-прокатиться?

В первый раз за арбатовский период жизни на лице мученика автомобильного дела появилась улыбка, он выскочил из машины и проворно завел тяжело застучавший мотор.

— Пожалуйста, — сказал он, — куда везти?

— На этот раз — никуда, — заметил Балаганов, — денег нету. Ничего не поделаешь, товарищ механик, бедность.

— Все равно садись! — закричал Козлевич отчаянно. — Подвезу даром. Пить не будете? Голые танцевать не будете при луне? Эх! Прокачу!

— Ну что ж, воспользуемся гостеприимством, — сказал Остап, усевшись рядом с шофером. — У вас, я вижу, хороший характер. Но почему вы думаете, что мы способны танцевать в голом виде?

— Тут есть такие — ответил шофер, выводя машину на главную улицу, — государственные преступники.

Его томило поделиться с кем-нибудь своим горем. И шофер рассказал новым пассажирам всю историю падения города Арбатова, в котором пришлось работать его зеленому автомобилю.

— Куда теперь ехать? — с тоской закончил Козлевич. — Куда податься?

Остап помедлил, значительно посмотрел на своего рыжего компаньона и сказал:

— У вас упадочническое настроение. У вас есть автомобиль — и вы не знаете куда ехать. У нас дело похуже — у нас автомобиля нет. Но мы знаем куда ехать. Хотите, поедем вместе?

— Куда? — спросил шофер.

— В Черноморск, — сказал Остап. — У нас там небольшое интимное дело. И вам работа найдется. В Черноморске ценят предметы старины и охотно на них катаются. Поедем.

Сперва Адам Казимирович только улыбался, словно вдова, которой ничего уже в жизни не надо. Но Бендер не жалел красок. Он развернул перед смущенным шофером удивительные дали и тут же раскрасил их в голубые и розовые цвета.

— А в Арбатове вам терять нечего, кроме запасных цепей. По дороге голодать не будете. Это я беру на себя. Бензин ваш — идеи наши.

Козлевич остановил машину и, все еще упираясь, хмуро сказал:

— Бензина мало.

— На пятьдесят километров хватит?

— В таком случае все в порядке. Я вам уже сообщил, что в идеях и мыслях у меня недостатка нет. Ровно через пятьдесят километров вас прямо на дороге будет поджидать большая железная бочка с авиационным бензином. Вам нравится авиационный бензин?

— Нравится, — застенчиво ответил Козлевич.

Жизнь вдруг показалась ему легкой и веселой. Ему захотелось ехать в Черноморск немедленно.

— И эту бочку, — закончил Остап, — вы получите совершенно бесплатно. Скажу больше, вас будут просить, чтобы вы приняли этот бензин.

— Какой бензин? — шепнул Балаганов, — Что вы плетете?

Остап важно посмотрел на оранжевые веснушки, рассеянные по лицу молочного брата, и так же тихо ответил:

— Людей, которые не читают газет, надо морально убивать на месте. Вам я оставляю жизнь только потому, что надеюсь вас перевоспитать.

Остап не разъяснял какая связь существует между чтением газет и большой бочкой бензина, которая якобы лежит на дороге.

— Объявляю большой скоростной пробег Арбатов — Черноморск открытым, — торжественно сказал Остап. — Командиром пробега я назначаю себя. Водителем машины зачисляется…как ваша фамилия? Адам Козлевич. Гражданин Балагановт утверждается бортмехаником с возложением на такового обязанностей прислуги за все. Только вот что, Козлевич, надпись: «Эх, прокачу!» надо немедленно закрасить. Нам не нужны особые приметы.

Через два часа машина со свежим темно-зеленым пятном на боку медленно вывалилась из гаража и в последний раз покатила по улицам города Арбатова. Надежда светилась в глазах Козлевича. Рядом с ним сидел Балаганов. Он хлопотливо перетирал тряпочкой медные части, ревностно выполняя новые для него обязанности бортмеханика. Командор пробега развалился на рыжем сиденье, с удовлетворением поглядывал на своих подчиненных.

— Адам! — закричал он, покрывая скрежет мотора. — Как зовут вашу тележку?

— «Лорен-дитрих» — ответил Козлевич.

— Ну что это за название? Машина, как военный корабль, должна иметь собственное имя. Ваш «лорен-дитрих» отличается замечательной скоростью и благородной красотой линий. Посему предлагаю присвоить машине название — «Антилопа-Гну». Кто против? Единогласно.

Зеленая «Антилопа», скрипя всеми своими частями, промчалась по внешнему проезду Бульвара Молодых Дарований и вылетела на рыночную площадь.

Там взору экипажа «Антилопы» представилась странная картина. С площади, по направлению к шоссе, согнувшись, бежал человек с белым гусем под мышкой. Левой рукой он придерживал на голове твердую соломенную шляпу. За ним с криком бежала большая толпа. Убегающий часто оглядывался назад, и на его благообразном актерском лице можно было разглядеть выражение ужаса.

— Паниковский бежит! — закричал Балаганов.

— Сто шестнадцатая статья — наизусть сказал Козлевич.

Машина выбралась на шоссе, прорезав галдящую толпу.

— Спасите! — закричал Паниковский, когда «Антилопа» с ним поровнялась.

Машина обдала Паниковского клубами малиновой пыли.