Калинов мост - Сергей Шведов

– Это она тебе сама сказала! – Я даже приподнялся на локте, не в силах удержать изумления.

Должен сказать, что мудрая львица Светлана, которую я знал под именем Наташки, на удивление легко вписалась в высшее апландское общество, выскочив замуж за Бернара де Перрона. Хотя чему тут удивляться. Эта молодая женщина прошла очень хорошую школу в храме Йопитера и наставниками у нее были такие незаурядные люди, как Завид и Варлав. Похоже бывшая жрица ныне разрушенного храма почувствовала опасность, исходящую от Анастасии Зиминой и решила на всякий случай заручиться поддержкой названных сестер, унаследовавших на генетическом уровне качества дочерей Морского царя. Похоже, я слишком рано решил, что нависшая над моей судьбой тень загадочной Атлантиды рассеялась словно дым со смертью Люцифера.

– Так мы едем на турнир в замок Шаузель?

– Я бы предпочел поехать один.

– Нет уж, – решительно возразила Маргарита. – я не желаю жить затворницей по милости тирана-мужа.

Тираном я, разумеется, не был, хотя и подкаблучником меня назвать трудно. А мои протесты были связаны прежде всего с нежеланием подвергать риску любимую жену и мать моих детей. У меня практически не было сомнений, что в замке Шаузель намечается что-то темное, чтобы не сказать гадостное. Однако мои предостережения не возымели на мадам де Руж ровным счетом никакого воздействия. Спорить с ней было совершенно бесполезно, и я махнул рукой, памятуя о том, что лежавшая рядом со мной прекрасная женщина обладает немалыми магическими возможностями и вполне способна постоять за себя в сложной ситуации.

Наш выезд в замок Шаузель был обставлен с подобающей владетельному синьору пышностью. Не мог же в самом деле сир де Руж барон де Френ явиться к коллеге по нелегкому рыцарскому ремеслу в кроссовках и с банкой пива в кармане. Апландский бомонд никогда бы не простил мне такой профанации местных обычаев и обрядов. Я гордо пылил по проселочной дороге в окружении десяти облаченных в доспехи вассалов. Мой меч Экскалибур висел у пояса в усыпанных изумрудах ножнах. Обнажать его я не собирался, поскольку терпеть не могу участвовать в спортивных мероприятиях. Смотреть на них с трибуны, это еще куда ни шло, но тыкать неуклюжим копьем в живого человека, не сделавшего мне ничего худого, – благодарю покорно. Обвинений в трусости я не боялся. Да и какому придурку придет в голову, ссориться с колдуном, повелевающим, если верить менестрелю де Перрону, молниями. Копье я, впрочем, прихватил. Надо же было к чему-то прикрепить мой личный штандарт с вышитым на нем гербом. Я, прямо скажу, не большой знаток почтенной науки геральдики, но герб синьоров де Руж мне нравился, на нем был изображен вставший на дыбы медведь, попирающий задними конечностями то ли дракона, то ли змея. Только не подумайте, что я сам придумал этот герб, нет, он мне достался вместе с замком от тестя благородного Гийома. Возможно, в этой неизвестно откуда взявшийся символике был какой-то смысл, но, к сожалению, пролетевшие столетия не сохранили сведений о человеке впервые изобразившем на своем щите этот поразительный в своей динамике сюжет. Штандарт вез мой верный оруженосец, раздувшийся от спеси ражий детина, ни шедший, разумеется, ни в какое сравнение с моим прежним санчо пансой Безусым Львом. Про Безусого Льва я вспомнил не случайно, поскольку как раз в этот момент мы встретились на перекрестке с Бернаром де Перроном, который так же как и я направлялся в замок Шаузель. Вид у доблестного менестреля был до ужаса воинственным, но лицо хранило обычное восторженно-добродушное выражение. Свита у де Перрона была не меньше, чем у меня. Пиит, по слухам, разбогател в последнее время. И уж конечно причиной его процветания были не проданные рукописи героической поэмы, а приданное его супруги благородной Натали. Похоже, мудрая львица унаследовала какую-то часть богатств храма Йопитера и теперь сорила ими в свое удовольствие. Мы обменялись поклонами и далее продолжили путь вместе, восхищаясь окружающими нас видами благословенной Апландии. Собственно вслух восхищался один де Перрон, которому по статусу поэта полагалось быть природолюбом. Что касается меня, то я помалкивал, сосредоточив внимание на дамах, которые тоже изъявили желание продолжить путешествие верхом, оставив колымаги, именуемые в Апландии каретами на попечение служанок. Трудно сказать, почему безумно меня ревновавшая к леди Моргане Маргарита не выказывала подобных чувств в отношении Наташки, хотя, разумеется, давно уже признала в ней моего доблестного оруженосца, в сопровождении которого я и заявился к ней в замок. Возможно, она считала, что этот грех молодости я уже замолил, да и случился он в ту пору, когда я был еще вполне свободным человеком, вольным отдавать свою любовь по собственному усмотрению.

– Итак, бесценное сокровище великого поэта, ты, кажется, заподозрила мою знакомую в чем-то нехорошем?

– А ты разве знаком с Анастасией, непутевый муж добродетельной жены?

Обращение было по меньшей мере невежливым, но оно понравилось Маргарите, и я благородно простил мудрой львице ее ехидство. Зато моей супруге не понравилось мое знакомство с подозрительной во всех отношениях девицей, о чем она со свойственной ей прямотой и заявила вслух.

– Она не девица, сокровище мое, она жена одного моего знакомого оборотня графа де Вильруа из Лангедока.

– Как жена? – ахнул шевалье де Перрон. – Но ведь Анастасия невеста Антуана де Шаузеля? Нас же пригласили на свадьбу!

– А я полагал, что мы едем на рыцарский турнир.

– Да, турнир, – частично согласился со мной менестрель, – но организован-то он в честь прекрасной Анастасии. Мне Антуан сказал, что готов бросить перчатку любому, кто усомниться в добродетельности его невесты.

Прямо скажем, Шаузель поступил опрометчиво. Я неоднократно видел на лбу прекрасной Анастасии изящные рожки, совершенно неуместные у невинной девушке, но, безусловно, характерные для исчадий ада, одним из которых она, надо полагать, была. Выражать сомнения по поводу добродетельности будущей мадам де Шаузель я, разумеется, не собирался, но считал своим долгом предупредить благородного Антуана о готовящемся двоемужестве.

Замок Шаузель был одним из самых старых сооружений подобного рода в Апландии. Благородством пропорций он, судя по всему, не отличался с самого рождения, кроме того, минувшие столетия оставили на его стенах неизгладимый след. Однако даже в нынешним своем состоянии он внушал уважение. Стены его достигали почти десятиметровой высоты, а в глубоком рву можно было без проблем разводить гигантских рептилий. На наша счастье подъемный мост был опущен, и мы торжественно въехали во двор замка под заунывные вопли начищенных до зеркального блеска медных труб, заменявших в Апландии духовые оркестры. В замке было полно гостей, среди которых я без труда опознал сира Марка де Меласса, приветливо помахавшего мне рукой с террасы. Антуан де Шаузель лично спустился во двор, чтобы поприветствовать благородных синьоров де Ружа и де Перрона, а также их прекрасных дам. Впрочем, как истинный рыцарь сир Антуан в первую очередь обратился с комплиментами как раз к дамам, оставив разговор с коллегами на десерт. В цветистости выражений благородный Антуан не уступал менестрелю де Перрону, но поэтического вдохновения ему явно не хватало, поэтому от его речей за версту несло неискренностью. Впрочем, наши дамы не стали придираться к утомленному наплывом гостей хозяину и благосклонно улыбнулись в ответ на его приветственные слова. Антуан де Шаузель был худощавым и рослым детиной лет тридцати, с уныло вытянутым лицом, чем-то напоминающим морду изнывающего от жажды верблюда. Он носил роскошные усы и пренебрегал бородою. Об умственных его способностях мне судить было трудно, поскольку виделись мы с ним от силы пару раз и взаимной симпатией не прониклись.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});