Меня зовут Феликс - Марина Брутян

о нем.

Глава 3

≪Декабрь монотонно двигался

к концу года, таща за собой людей

и их необдуманные решения≫.

Глеб Алексеевич умер где-то между весной и осенью. Точной даты его смерти никто не знал. А имя его знали единицы. Многие только спустя год заметили его отсутствие, когда тот перестал появляться на улицах города. А Ольга Константиновна все так же сидела на своей складной табуреточке возле метро и плела из бисера браслеты. Бывало, кто-то купит парочку таких браслетов. Тогда она, довольная, складывала свою табуретку, брала в руки большие пакеты с неизвестным содержимым и шла домой. Где был ее дом, никто не знал, как и не знал то место, которое служило домом Глебу Алексеевичу. Зато все знали, что нужду они справляли у двери, ведущей на цокольный этаж небольшого строения, что стоит возле детского сада. Там и встречались по утрам Глеб Алексеевич, Ольга Константиновна и многие другие — вичи и — вны, имен которых никто не знал.

Утро в тот день началось очень рано, за два часа до звонка будильника Лошадей. Кстати, с того дня, как они поселились надо мной, у меня изменился график: встаю рано — ложусь поздно. От хронического недосыпа спасает лишь дневной сон. Да и это не всегда, потому что у лошадей часто бывают дневные скачки и забеги, особенно по выходным. На этот раз, однако, меня разбудил не их будильник, а шум метлы дворников, тщательно расчищающих размеренными движениям тротуар от долгожданного (я его точно не ждал) снега: шшшт, шшшт, шшшт.

Я посмотрел в окно. Фонари еще горели желтым. Картина на улице походила на выцветшую старую фотографию. В то утро я решил: если к вечеру снег не растает, то никогда не женюсь. Кажется, была пятница. Я в последнее время не обращаю внимания на дни недели, потому что не завишу от них. Работаю, когда работается, отдыхаю, когда есть на это время и возможность. Я вышел в ближайший магазин за пивом. Взял восемь бутылок немецкого, с намерением расправиться с ними до наступления вечера. Потом, правда, задумался: сейчас в четыре часа уже совсем темно. Можно ли считать это вечером или все-таки подождать до шести? Но снег не растаял даже после семи, и мне стало так одиноко, что я решил уснуть в надежде, что сон сотрет обещание. Однако и следующее утро началось с дворников. Декабрь монотонно двигался к концу года, таща за собой людей и их необдуманные решения. Меня очень пугало одиночество в старости. Но еще больше я опасался нарушить свое одиночество присутствием рядом какого-то «не того» человека. С годами критерии, по которым я определял «не тех», расширялись и шансы встретить «того» сокращались параллельно темпам приближения той самой нежеланной и одинокой старости. Если честно, я не совсем одинок. Со мной живет паук Котик. Я назвал его так, потому что всегда хотел завести кота. Потом пришел к выводу, что кот станет еще одним доказательством моего и так очевидного одиночества, и выбрал паука. Раньше я смотрел на него и думал: переживу ли я его или наоборот. Обе перспективы когда-то казались мне мрачными. Сейчас я просто перестал об этом думать.

Женщин у меня много. Приходят и уходят. Злятся, обижаются и уходят. Бывает, и возвращаются — но не все и не часто. Некоторым почему-то очень хочется каких-то объяснений, а у меня на это нет времени. Есть и друзья. Их, правда, меньше, чем женщин, но они навсегда. Новых знакомств с целью дружбы я практически не завожу. Бывает, встречу какого-нибудь интересного человека, завяжется у нас очень занимательный разговор, но на этом всё. С соседями своими я тоже мало общаюсь, только в последнее время они начали тянуться ко мне, а я стал менее настойчиво отталкивать их. Может, это возраст сказывается. Не знаю.

Я снова вспомнил о Глебе Алексеевиче, местном бомже, который иногда спускался в метро и пугал прохожих своим обезображенным болезнью лицом. Глеб Алексеевич всегда одевался очень необычно. В холодное время он носил темно-зеленое пальто нараспашку, вязаный свитер желто-синих цветов, фетровую шляпу и модные брюки с карманами на штанинах. Он никогда не был пьяным, поэтому его редко можно было увидеть в компании с другими бомжами. Ольга Константиновна тоже не пила и всегда мило улыбалась, когда видела, как Алексеевич пугал очередного прохожего, а потом долго смеялся своей выходке.

На мгновенье представил, как умирал этот непохожий на других бомж. Один, в каком-то грязном и холодном помещении. А может, на улице посреди бела дня. Но никто этого не увидел, потому что все сидели по домам, прячась от пандемии очередного неизведанного вируса.

— Жасмин и чайное дерево. Узнал вас по парфюму. Я чувствителен к запахам, — сказал я, когда поднимался к себе, а навстречу спускалась миловидная женщина.

Я ее и раньше видел, она приходила в гости к соседям с последнего этажа. Надеюсь, не к Лошадям. Несмотря на свой опыт, возраста ее я никак не мог определить. Иногда мне казалось, что ей нет тридцати. А иногда просто был уверен, что ей не меньше пятидесяти. Почти как мне.

— Это лотос, — улыбнулась она.

— Видимо, он приглушен чайным деревом. Вы любительница солнца?!

— А вы, вижу, в романтическом настроении?!

И каждый из нас продолжил свой путь.

Зачем я вообще с ней заговорил? Теперь она себе напридумывает бог весть что.

…Так и случилось. То ли ее настойчивость, то ли моя слабохарактерность привели к тому, что она спустя какое-то время оказалась у меня в квартире.

С самой первой секунды, как она переступила порог моего дома, я уже точно понимал, что больше не хотел бы видеть ее у себя: я ее боялся, она знала чего хотела и знала, как этого добиться. Страх вызывал у меня желание сослаться на плохое самочувствие и спровадить гостью, но выпитые за час до ее прихода две бутылки пива разбудили во мне зверька, которому захотелось новых ощущений. В таких случаях я обычно уступаю ему и сразу сдаюсь.

Она встала и, не одевшись, пошла на кухню — видимо, за стаканом воды. Честно? Не нравится мне эта привычка женщин прогуливаться по чужой квартире голыми. Такое впечатление, что они метят территорию. Бывает и того хуже: когда твоя гостья, имени которой утром ты даже и не вспомнишь, может попросить твою футболку или даже не попросить, а надеть на себя так, будто всю жизнь в ней ходила и, виляя голой попой, пройтись на кухню или