Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер

Вот для примера завещание Дмитрия Донского: «Я родился перед вами (боярами. – Д. В.)… с вами княжил, воевал вместе с вами на многие страны и низложил поганых». А следующая фраза обращена к наследникам: «Слушайтесь бояр, без их воли ничего не делайте» (выделено мною. – Д. В.)[46].

Таким образом, при внимательном исследовании отношений государства и подданных Московской Руси XIV–XV вв. опровергается еще один миф русской истории: если Московия и не заимствовала свою деспотическую систему правления прямо у Золотой Орды, то вынуждена была создать такую же в борьбе за свое национальное существование. Вот пишет известный западный историк Тибор Самуэли: «Ее (Москвы. – Д. В.) национальное выживание зависело от перманентной мобилизации ее скудных ресурсов для обороны», и это «было для нее вопросом жизни и смерти», что не могло не привести к «московскому варианту азиатского деспотизма»[47].

Этот взгляд тоже стал «общим местом» в исторической науке. Даже Н. П. Павлов-Сильванский, отстаивавший вообще-то всегда европейский характер России, настаивал тем не менее, что «упорная борьба за существование» требовала «крайнего напряжения народных сил», в результате чего «в обществе развито было сознание о первейшей необходимости каждого подданного служить государству по мере сил и жертвовать собою для защиты родной земли»[48].

Но тогда становится непонятно: почему «московской разновидности азиатского деспотизма» не было при том же Дмитрии Донском, которому действительно пришлось для победы на Куликовом поле «напрячь все силы страны»? А вот что пишет С. М. Соловьев про правление Ивана III (1462–1505 гг.): «[Оно] было самым спокойным… татарские нападения касались только границ; но этих нападений было очень немного, вред, ими причиняемый… очень незначителен… остальные войны были наступательными со стороны Москвы: враг не показывался в пределах торжествующего государства».[49] Ну и где тут «борьба за выживание»? Тот же К. Валишевский признавал, что центральный рычаг управления до Ивана Грозного находился не у Государя, а у Боярской Думы[50].

А обязательная военная служба для всех дворян, которую принято считать «визитной карточкой» Московии, введена была только в 1556 г.[51], а до того, например, из 272 вотчинников Тверского уезда 53 (почти каждый пятый!) не несли никакой службы[52]. При этом такая «инновация» последовала на исходе первого, успешного и «либерального» (насколько вообще это слово применимо к тем временам…) этапа правления Ивана Грозного. Анализу двух периодов правления первого русского царя, разнице между методами правления и результатами обоих периодов, собственно, и посвящена вся эта книга. Однако сразу отметим интересное совпадение: через неполные десять лет после введения обязательной службы для всех бояр и дворян военные успехи страны сменились военными провалами. Но о введении обязательной военной службы и его последствиях – дальше.

Европейское столетие России (1462–1560)

«Релаксация»?

Итак, к 1560 г. Россия оставалась по своим параметрам европейской страной. Вот и современный политолог Г. Аксенов, тоже приверженный, как уже сказано, стереотипу об изначальности в России самодержавия, тем не менее цитирует слова одного известного деятеля партии кадетов на заседании Первой Государственной Думы (1906 г.): «Мы постоянно слышим об особом пути России, о возвращении к «исконно русским началам». Тверская область до середины XV века управлялась на основе одних «исконно русских начал». Однако затем они стали уничтожаться центральной властью, пока Иван Грозный не ликвидировал всякую самостоятельность»[53]. Обратим внимание: «самостоятельность ликвидировал Иван Грозный», хотя по тексту книги Аксенова имеются намеки на то, что так было и до него начиная с середины XV в.

Вопрос о том, какой же была Россия с середины XV до середины XVI в. – «европейской» или «азиатской» (скажем условно так, а расшифруем разницу между этими понятиями чуть ниже), таким образом, становится очень важным. А. Л. Янов считает, что европейской; автор этих строк разделяет данную точку зрения и готов присоединить к приводимым А. Л. Яновым доказательствам свои.

Начнем с главного – института собственности. Для «азиатского» государства характерно господство «власти-собственности» (по К. Марксу – «азиатского способа производства», по Ю. И. Семенову – «политаризма», можно использовать и другие определения…), то есть такое состояние, когда увеличение-уменьшение (или полная потеря) собственности зависит от близости человека к власти: покаты «в фаворе», твое богатство прирастает, но в любой момент его можно лишиться.

Так вот: была ли в России до Ивана Грозного «власть-собственность» или собственность, как полагается в государстве европейского типа (даже в период раннего абсолютизма), автономна? Э. С. Кульпин – горячий вообще-то сторонник того, что в России «власть-собственность» была всегда начиная с Ивана Грозного, тем не менее тоже считает, что до Ивана Грозного ее не было, что российский вариант азиатской системы «власти-собственности» сложился в нашей стране только в XVI в.[54]

А теперь вернемся снова к «праву отъезда» служилых людей. Как уже говорилось, по мере централизации и создания единого Русского государства оно постепенно теряло смысл, но не совсем. Дело в том, что не все русские земли в это время подчинялись Москве, большая часть Древней Руси до Смоленска в XIII–XV вв. попала, как уже сказано, под власть Великого княжества Литовского.

Так вот, А. Л. Янов приводит как пример «европейскости» новорожденной России признание права феодалов «отъезжать» от одного суверена к другому, что в Европе было нормой. Самое же интересное – это то, что Россия в это время (1462–1560 гг.) была той страной, в которую бегут люди (из Литовского княжества), а не той, из которой бегут. Так, князья Воротынские, Вяземские, Одоевские, Глинские, Трубецкие – все они в правление в России Ивана III, а в Литве – короля Казимира переселились из Литвы в Московию. Но мало того: Литва просьбами и угрозами добивалась возвращения беглых как «изменников». Московское же правительство изощрялось в аргументации, отстаивая право на отъезд и таким образом оправдывая эти «измены».

Литва требовала выдачи, ссылаясь на договор, обязывавший обе стороны не принимать «зрадцы (изменников), беглецов, лихих людей», на что московский князь возражал, например, по поводу перебежавшего в 1504 г. Астафия Дашковича «со многими дворянами»: мол, в договоре сказано буквально «татя, беглеца, холопа, робу, должника по неправде выдати», а разве князь – это тать? Или холоп? Или лихой человек? «Остафей же Дашкович у короля был метной человек и воевода бывал, а лихова имени про него не слыхали никакова… а к нам приехал служить добровольно, не учинив никакой шкоды. И наперед того при наших предках… на обе стороны люди ездили без отказа» (орфография оригинала. – Д. В.)[55]. Таким образом, московский князь уверяет литовского, что этот боярин (или пан, если кому-то больше так нравится) – политический эмигрант, а не изменник, а главное – что он свободный человек, который согласно традиции имеет право на отъезд из Литвы в Москву.

Таким образом, московский князь настаивает на том, что подданные литовского короля, как и его собственные, – не рабы, а свободные люди. Можно, конечно, счесть это лицемерием, но и политическое лицемерие имеет пределы. Мыслимо ли, чтобы, например, Л. И. Брежнев (не говоря уже о более ранних советских правителях) в сколь угодно демагогических целях отстаивал право граждан на выезд да еще объявлял его отечественной традицией, подобно тому как Иван III ссылается на «старину»?

Далее, почему, если уж им так было плохо в Литве, западнорусские князья и дворяне не бежали в Польшу или Венгрию? Потому что предпочитали православную Русь? Да, религиозный фактор имел в те времена огромное значение (бежали – несколько позже – например, и французские гугеноты в единоверные им страны), но – при прочих равных [56]. Применительно к Московской Руси мы еще очень подробно об этом поговорим; пока отметим только, что не пройдет и ста лет, как сбегут те же православные паны-бояре обратно, несмотря даже на то что положение их единоверцев в Литве за это время резко ухудшится.

Еще одно подтверждение европейского характера Московии «до Опричнины» – вполне европейское обращение Ивана III с мятежным Новгородом. Да, Иван подчинил Новгород себе, как в то время подавляли региональный сепаратизм и западноевропейские монархи. Многие европейские страны переживали в это время подобные процессы. Ф. Фукуяма, например, как уже сказано, констатирует наличие таких тенденций во Франции тех же времен (и далее, до конца XX столетия): в Англии, мол, монархия проиграла и вынуждена была пойти на некоторые конституционные ограничения, во Франции же одержала победу, что положило начало долгой централизации власти в руках абсолютистского государства[57].