Зайди ко мне, когда уснёшь - Эдуард Еласов

Наконец они вовсе расстались. Жена подала на развод и уехала к новому возлюбленному. Лёня тоже стал проявлять интерес к другим девушкам, но те всё реже отвечали взаимностью выпившему ухажёру. Получался замкнутый круг, чтоб свободно общаться с противоположным полом, ему приходилось прибегать к помощи алкоголя, и чем чаще он к ней прибегал, тем чаще от него отворачивались избранницы. Затем не только они, но и все, кто знал его. Коллеги, родственники, соседи за одним исключением – мамы, которая из всех сил пыталась удержать непутёвого сыночка на плаву нормальной жизни. Но он тонул. Тонул медленно и неотвратимо, погружаясь на самоё дно.

Единственное увлечение, которое он не разменял и пронёс сквозь все препятствия из самого детства, это страсть к рисованию. Увлечение, которое захватывало его всегда, и никакие пагубные привычки не могли отвадить его от кисти. Запах масляных красок и чистый холст всё время побуждали его рисовать. Они уносили его в другие миры, где он ни разу не был, но которые так живо ощущал на своих полотнах. Они воодушевляли его и ограждали от серых будней бытия, спасая от окончательного падения.

Его квартира была забита рулонами ватмана, холстами и даже тетрадными листами с набросками. Иногда, выпив, он развешивал свои произведения по стенам как в картинной галерее, в которой единственным посетителем был он сам. Затем, перебрав «беленькой», мог слишком критично посмотреть на выставленные работы и уничтожить их одним махом. И только когда на него сойдёт вдохновение, брался снова за кисть.

Вот и сейчас уже прошла неделя обильных возлияний, которые рано или поздно должны были кончиться из-за проблем со здоровьем или из-за отсутствия денег на алкоголь. В этот раз закончилась выпивка. Шатаясь среди разбросанных бутылок, каких-то упаковок и прочего остатка бурных дней, Лёня понимал, что выпить нечего, да и не на что. Организм настойчиво требовал очередной дозы алкоголя. Употребить хотелось уже не для веселья, а ради того, чтоб избавиться от ужасных страданий, заполнивших его измученное тело.

Безрезультатные поиски хоть какой-то опохмелки приводили Лёню в отчаяние и ощущение опустошённости. Стараясь не делать резких движений, чтобы не вызвать приступы сильнейшего головокружения, он вытянул свое истощенное тело на диване и, тяжело вздохнув, закрыл глаза.

«Надо всё это как-то перетерпеть», – единственная разумная мысль мелькнула в его голове, от чего легче не становилось. Хорошо бы поспать, но даже от горсти успокоительных таблеток толку не было. Оставалось мучительно терпеть боль наедине со своими мыслями о том безобразии, которое он учинил в пьяном угаре. Мозг усиленно пытался забыть детали всех неприглядных событий, но память упорно доставала пошлые картинки из тайных уголков сознания. Надо было думать о чем-то хорошем. О чем же? Ну, вот хотя бы продавщица из винного отдела, Вера, приятная женщина, статная. Лёня старался вспомнить её черты.

«А что же я ей говорил? Ах, опять неладно, опять пошлости… Стыдно-то как».

Погружённый в такие мысли, Лёня вдруг услышал легкий стук балконной двери.

«Сквозняк» – подумал он, не открывая глаз. – «Я же не закрыл защёлку».

Но тут буквально кожей он почувствовал, что дверь балкона отворилась, и на пороге кто-то возник. Сердце бешено заколотилось. Мысли роем закружились в воспаленном воображении: «Я же на третьем этаже! Ну, кто же может тут оказаться?!»

И, как бы в возражение ему, раздалось тихое кряхтенье. Лёня резко повернул голову, отчего в глазах потемнело. На пороге распахнутого балкона маячил силуэт незнакомого типа.

– Я, собственно, извиняюсь, – донесся оттуда вкрадчивый голос, – вы бы не позволили нам войти?

– Нам? Кому это нам? – Лёня с трудом принял вертикальное положение. В проёме темнела фигура мужчины, топтавшегося в нерешительности. Его трудно было разглядеть, но как оказалось, это был невысокий мужчина лет сорока, сутулый, в серой кепчонке.

– Если вы нам позволите пройти, мы с удовольствием представимся.

Сутулый, не дожидаясь ответа, тут же бочком зашёл в комнату, а за ним тихо просочился второй тип, очень худощавого вида в очках в толстой оправе.

– Вы, собственно, и так уже прошли… Но я не понимаю, как…? – Лёня тяжело оглядел непрошеных гостей.

– Соседи мы, – чуть осмелев, пояснил первый. А его худой товарищ, слегка наклонившись, зачем-то прикрывая ладонью рот, прошептал на всю комнату:

– Скажи ему, что из тридцать девятой квартиры!

После чего захихикал. Противненько так, тоненько, словно боясь надорвать свое драгоценное здоровье. Тот, кто в кепке, с ног до головы оглядел Лёню, и его широкое лицо расплылось в щербатой улыбке.

– Соседи мы, из тридцать девятой квартиры. – повторил он, пихая в бок спутника, – Ключ потеряли, … можно, мы воспользуемся вашим балконом?

Лёня явно ничего не понимал. Он даже не мог представить, с какой стороны должна быть эта пресловутая тридцать девятая квартира, и, хоть убей, не мог вспомнить таких колоритных соседей. Голова так сильно болела, что он просто утвердительно махнул непрошеным гостям, а сам откинулся на спинку дивана и стал разглядывать их. Старший, он же в кепке, пухленький здоровяк выглядел довольно добродушно, крупная щербина на зубах даже вызывала какое-то доверие. Одет он был в помятый серый костюм, явно маловатого размера. На ногах были видавшие виды кеды, видимо, ещё с советских времен.

Второй более щуплый и выше ростом, с черными зализанными волосами и пижонскими усиками. Правая линза его очков была разбита и потому заклеена куском лейкопластыря. Синий спортивный костюм с надписью «Abidas» мешковато висел на нём. На ногах красовались дырявые носки и ничего более. Этот тип кого-то сильно напоминал своей карикатурной внешностью, но память Леонида давала такой сбой, что напрягать её было бессмысленно.

– Киля! – бодро шагнул к дивану гость в кепке, протягивая руку для рукопожатия. – Меня зовут Киля!

– Господи, что за имя? – выдохнул Лёня, – А как по нормальному?

– По нормальному и есть Киля! – доверительно склонился тот над Леонидом.

– Лёня, – представился он и перевёл взгляд на худого, который снял очки и протирал единственное целое стекло отворотом олимпийки. Без стёкол он стал похож на бесноватого персонажа, которого без труда теперь можно было опознать.

– Гитлер!?

Лёне, конечно, стоило подбирать слова, но что есть, то есть, сходство было поразительное. Худой аж вздрогнул и выронил свои стекляшки из рук. Киля звонко расхохотался и представил товарища:

– Его зовут Виля. Это тоже его полное имя. Мы братья.

Виля поспешно напялил себе на нос очки и брезгливо пожал руку Леониду.

– Очень приятно, меня Лёня, – сказал тот и попытался встать.

– Да, мы знаем, – махнул рукой Киля, озирая комнату. Взглядом, полным восхищения и удивления, как будто человек в первый раз в жизни попал в Лувр или Эрмитаж. Картины на стенах ещё не были уничтожены приступом гнева самого художника, и поэтому преспокойненько радовали глаз визитёров. Виля же с умным видом неподдельно заинтересовался дешевой люстрой на потолке. Оценивающе осматривал её со всех сторон и даже делал попытки дотянуться до неё.

– Добро пожаловать! – гостеприимно пригласил Лёня и включил свет. От чего с худым чуть не приключился приступ. Он, взвизгнув, отдёрнул руку от вспыхнувшей лампы и поспешил отойти за спину старшего товарища. Лёня был совсем не настроен к разговорам. Но горлышко бутылки, которая торчала из штанин Вили, несколько оживляло ситуацию. Маленькая надежда поправить здоровье мелькнула в его голове.

Взгляд Кили постепенно перешёл на стену над диваном, где висел ковёр-репродукция картины «Три богатыря». Старый, советский ковёр, который раньше выпускали по стране тысячами. Киля, кажется, этого не знал. Выдох восторга вырвался у него из груди, в его глазах это был шедевр.

– Ручная?

– Ручнее не бывает – бросил Лёня, не отводя взгляда от бутылки.

– Шикарно! – протянул ценитель искусства, затем вытер свою пятерню о пиджак и осторожно провел ладонью по ворсу нарисованной лошади. – Ы-ы-ы! Как настоящая!

Худой, не тратя времени, между делом извлёк припрятанную бутылку и стал разливать по пластиковым стаканчикам. Стаканов было два. Лёня завороженно смотрел на струйку спасительной жидкости и не на шутку распереживался из-за содержимого. Заметив по горящему взгляду, куда направлено его внимание, Киля тут же бодро поинтересовался:

– Болеешь? Ничего, сейчас подлечим. Неси ещё стакан!

Лёня, держась за стенку, потихоньку поковылял на кухню. Долго искал там, чертыхаясь, хоть какую-то тару, похожую на стакан, наконец, найдя в раковине немытую кружку, поспешил в комнату. Гости уже стояли возле журнального столика, и их стаканы были уже пусты. Выпили без него! Какое невежество! Наглая морда Вили довольно прикрякнула. Лёня поставил свою кружку рядом со стаканчиками, и худой с прищуром опытного аптекаря разлил по равной доле на троих. Киля же всё ещё не унимался по поводу ковра: