Дневник Саманты - Диана Джонс

После мистера Уилкинсона, это была последняя капля. Я сказала даме, чтоб она катилась к чертовой матери.

3 января 2234

Я ошиблась. Что такое последняя капля я поняла сегодня. Вчера вечером я позвонила матери. В конце концов она согласилась дать мне номер Додеки. Но я совершенно не представляла, что ему сказать. Тем более что попугаи ужасно мешают думать! Не говоря уже о гусино-лебединых конфликтах, которые вспыхивают каждые пять минут. Господи, ну и злющие эти птицы! Наконец я собралась с силами и стала звонить Додеке, но села на яйцо — и сдалась. Решила, что позвоню завтра — то есть сегодня.

Но сегодня началось с того, что пришли молочницы и стали ныть. В доме не оказалось ни одеял, ни простыней, а они не привыкли спать на голых матрасах. И куда им девать двадцать галлонов молока? Я сказала: вылейте. Почему бы нет? Они сказали, что жалко. В конце концов мне удалось их спровадить, но только после того, как я заказала по Интернету одеяла и простыни — обошлось в кругленькую сумму!

А потом привезли птиц. Корм почти кончился, так что я попросила всех новоприбывших птиц, включая лебедей, отнести в сад отчима номер пять, а сама помчалась в магазин. У них был только корм для канареек — я скупила весь. Я как раз шагала назад с мешками, когда к моему дому подъехал фургон — не такой, как прошлые. А предатель Домобот уже спешил открывать. Из фургона вылез человек и стал выгружать и собирать какие-то огромные рамы. Я перешла дорогу и спросила, чем это он занимается?

— Не мешайте, мисс, — ответил он. — У нас срочная доставка.

— Доставка чего? — спросила я.

— Батутов, мисс.

Я бросилась в дом и, рассыпая канареечный корм, стала искать список Лайама и нашла его как раз когда батуты начали заносить внутрь. Их было девять. Интересно, как они думают затолкать их в квартиру? Когда я развернула бумажку, на одного из посыльных набросилась гусыня, которая поселилась на диване, и они все вышли — решили подождать снаружи, пока гусыня поостынет. В списке Лайама значились: «Девятый день: девять судариков скачущих; десятый день: десять сударыней пляшущих; одиннадцатый день: одиннадцать трубачей трубящих»…

Дальше я читать не стала. С воплем отчаяния я метнулась в спальню, которую облюбовали попугаи, бесконечно вопящие «Саманта, я люблю тебя!», кинула в сумочку коробочки с кольцами и помчалась к ближайшему телефону-автомату, надеясь, что он не сломан.

Телефон работал. Я позвонила Лайаму.

— Ну, чего там еще? — проворчал он.

— Лайам, мне привезли девять батутов. Неужели действительно дальше будет пляшущий кордебалет и дудящие волынщики?

— По всей вероятности, да. Раз вчера прибыли молочницы. Прибыли?

— Да, — сказала я. — Лайам, я больше так не могу.

— И чего ты от меня хочешь?

— Женись на мне. Забери меня отсюда!

Повисла длинная страшная пауза. Я даже подумала, что он повесил трубку. И я бы его поняла. Но в конце концов он сказал:

— Если ты скажешь, что хочешь за меня замуж не только из-за Додеки.

Я от души заверила его, что это не так, но что именно благодаря Францу Додеке наконец поняла: Лайам — и есть мой суженый.

— Иначе я села бы в самолет и улетела к сестре в Швецию, — закончила я. — Или на Бали, к отчиму номер пять.

— Ну хорошо. Придешь ко мне?

— Да, только разберусь с Додекой.

Мы обменялись самыми горячими заверениями — чему я сама удивилась. Потом я повесила трубку и побежала к себе в квартиру — хочется верить, что в последний раз.

Я вернулась как раз когда подъехал микроавтобус и оттуда вылезли полдюжины накачанных молодых людей в пурпурных одеяниях и с коронами на головах и три мужчины постарше — тоже в отличной физической форме. Почти каждый нес по бутылке шампанского, и все были настроены повеселиться. Они вошли в квартиру раньше меня. Так что, чтобы добраться до телефона, который милый Франц уж конечно прослушивает, мне пришлось пробираться между новоприбывшими спортсменами, посыльными, устанавливающими последний батут, разъяренными гусями и перепуганными куропатками. Пока я набирала номер, молодые люди залезли на батуты и стали прыгать с самыми серьезными лицами. Один из гусей случайно к ним присоединился. Я прижала трубку к уху, а другое закрыла рукой, чтобы хоть что-то услышать. Я попала на автоответчик. Вот и отлично.

— Милый Франц, — сказала я после гудка, — я так тебе благодарна за все твои подарки! Ты меня просто покорил. Приходи ко мне поскорее — мы все решим. Торопись. Я буду ждать.

Я повесила трубку и с удовольствием представила, как милый Франц приезжает сюда и подлый Домобот впускает его в квартиру, где творится такое безумие.

И не только такое, как выяснилось. Когда вышла, я увидела новое стадо коров, оставляющее за собой пахучие кучки. С другой стороны стремительно приближалась дама из Общества защиты птиц. Кажется, с ней шагал полицейский. А из дома отчима номер пять вылетел разъяренный мистер Уилкинсон. Оценив обстановочку, я побежала мимо коров. И кого же я встретила? Того самого обаятельного курьера, который доставлял мне кольца — он как раз вылезал из фургона. Я подлетела к нему.

— Вы же меня помните? — спросила я. — Зачем вам подниматься в квартиру? Давайте я распишусь за посылку прямо здесь.

Ничего не заподозрив, он согласился. Я взяла сверток и помчалась дальше.

— Я принесла тебе приданое! — объявила я Лайаму, как только его увидела…

— Нет! Лайам! Я еще не закончила!

Мужской голос:

— Сэмми, не глупи. Ты же знаешь, что он подслушивает. Хочешь рассказать ему, где нас искать? Дай выкину эту штуку, пока ты ему все не выболтала.

На этом дневник обрывается.

Двенадцать дней РождестваВ первый день РождестваМой милый подарил мнеКуропатку на ветвистой груше.

Во второй день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубкаИ куропатку на ветвистой груше.

В третий день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшкиИ куропатку на ветвистой груше.

В четвертый день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,И куропатку на ветвистой груше.

На пятый день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,Пять золотых колец в каменьяхИ куропатку на ветвистой груше.

На шестой день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,Пять золотых колец в каменьях,Шесть гусочек-несушекИ куропатку на ветвистой груше.

А на седьмой день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,Пять золотых колец в каменьях,Шесть гусочек-несушек,Семь славных лебедейИ куропатку на ветвистой груше.

На восьмой день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,Пять золотых колец в каменьях,Шесть гусочек-несушек,Семь славных лебедей,Восемь веселух-доярокИ куропатку на ветвистой груше.

В девятый день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,Пять золотых колец в каменьях,Шесть гусочек-несушек,Семь славных лебедей,Восемь веселух-доярок,Девять молодчиков скачущихИ куропатку на ветвистой груше.

В десятый день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,Пять золотых колец в каменьях,Шесть гусочек-несушек,Семь славных лебедей,Восемь веселух-доярок,Девять молодчиков скачущих,Десять молодух пляшущихИ куропатку на ветвистой груше.

В одиннадцатый день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,Пять золотых колец в каменьях,Шесть гусочек-несушек,Семь славных лебедей,Восемь веселух-доярок,Девять молодчиков скачущих,Десять молодух пляшущих,Одиннадцать трубачей трубящихИ куропатку на ветвистой груше.

В двенадцатый день РождестваМой милый подарил мнеДва славных белых голубка,Три курочки-пеструшки,Четыре птички говорливых,Пять золотых колец в каменьях,Шесть гусочек-несушек,Семь славных лебедей,Восемь веселух-доярок,Девять молодчиков скачущих,Десять молодух пляшущих,Одиннадцать трубачей трубящих,Двенадцать барабанщиковИ куропатку на ветвистой груше.

Примечания