Их чужие дети (СИ) - Таша Таирова

охи-вздохи у нас с тобой мало, Константин. Кстати, отчество твоё как звучит?

– Фёдорович. Казанцев Константин Фёдорович.

Симонова плавно повернула голову и заинтересованно протянула:

– А Фёдор Константинович Казанцев уж не отец ли тебе? – Теперь наступила очередь Казанцева удивлённо поднять брови и молча уставиться на Симонову. – Та-а-ак, это значит, что Лилька Терехова твоя мама? Эта заноза мне столько нервов попортила в институте, вот теперь я на её отпрыске отыграюсь!

Константин попытался встать, но был остановлен расслабленным жестом типа «сиди, я сам открою». Симонова прошлась по кабинету, бросая взгляды на своего будущего ученика, затем присела на уголок стола и молча кивнула своим мыслям.

– Значит так. Книги там всякие, учебники, монографии можешь особо пока не приобретать, моими будешь пользоваться. Потом поймёшь, какие тебе нужны прям кровь из носу, какие можно прочесть и забыть. Некоторые и читать не стоит, поверь мне. Сначала теория, наши интерны уже два месяца это всё изучают, тебе придётся нагонять. Если что – помогу. Теперь что касается практики. Я хоть и профессор, но врач практикующий, так что мои дежурства – это твои дежурства. Понятно? И роддом, и консультации. Так, теперь о спине твоей. Ты в бандаже или в корсете?

– В корсете, – серьёзно ответил Казанцев, внимательно слушая своего будущего наставника.

– Это хорошо. Для осанки, говорят, самое то, – объяснила свои слова Симонова. – Я тебе комплекс упражнений подберу, мышечную массу нарастить, чтобы позвоночник удержать подольше. Кстати, прости за вопрос, а как дела обстоят с функцией кишки и мочевого пузыря?

– Не нарушена. И даже дети могут быть.

Симонова потёрла ладошки и как-то устало прикрыла глаза:

– Извини, утомилась я что-то, просто каждое моё ночное дежурство напоминает мне «Вий» Гоголя: солнце скрылось, черти повылазили, с рассветом – исчезли. Зато утром я сама как тот Вий – «поднимите мне веки». Сейчас мы с тобой попрощаемся, вот визитка, все телефоны работающие. Звони, не стесняйся, но учти, что я не всегда могу трубку взять, понятно, да? Сколько времени надо на обустройство в столице?

– Нисколько, – тут же ответил Константин. – Я уже всё организовал, готов хоть завтра приступить к занятиям.

Симонова впервые за весь разговор улыбнулась и протянула ему руку:

– Раз так, то прошу на борт, как говорится. Жду завтра тут к девяти утра. Обговорим детали, а пока держи – программа, график дежурств. С собой завтра взять халат, шапочку, хирургическую пижаму, тапки. Всё что есть медицинского и к чему привык – свой фонендоскоп, ручки, желательно цветные карандаши, тетради. Да, и чашку не забудь!

Казанцев сжал прохладные тонкие пальцы и улыбнулся. Будет толк! Будет! С таким-то Учителем.

Глава 3

– Зоя, принимай девочку! – Вера Андреевна аккуратно положила младенца на стерильную простыню, затем прижала пальцами пульсирующую пуповину. Через минуту она, не глядя на операционную сестру, молча протянула руку и перехватила зажим. – Константин, пересекай, удаляем плаценту. Римский, – обратилась она к анестезиологу, – уходим. Ирина, забирай. Что с ребёнком? Почему нет крика?

Врач-неонатолог Ирина Павловна Худякова быстро прошла операционный зал и положила новорождённую малышку на тёплый пеленальный столик. И тут напряжённую тишину операционной прорезал громкий недовольный крик. Все выдохнули и заулыбались.

– Шить! – Симонова быстро накладывала швы, Казанцев завязывал узлы, даже не задумываясь над своими движениями – за полтора года интернатуры его действия были уже автоматическими. – Ну что там, Ирина?

– Всё в порядке, Вера Андреевна, можно!

Следом за этой фразой старшая акушерка Галина Ивановна Бережная резво выскочила за дверь и закричала на всю мощь своих лёгких:

– Девочка!

И замерший роддом оживился, забегал, заулыбался, приветствуя появление новой жизни. Этот обычай поначалу очень удивил Казанцева, который привык к какой-то торжественной, что ли, тишине хирургических отделений. Он хорошо помнил, как они будучи слушателями академии приходили в отделения клиник, где никто не кричал, громко не разговаривал, оберегая покой пациентов. И тут Симонова взяла его с собой на обход и он, не успев войти в отделение, услыхал громкий крик: «Мальчик!» Оказалась, что в этом роддоме существует давняя традиция – после любых родов и операций дежурная акушерка на всё отделение громко сообщает, кто же появился на свет. А если это волшебство происходило днём, то честь рассказать о только что появившемся маленьком человечке всегда принадлежала старшей акушерке Галине Ивановне Бережной.

Эта высокая полноватая женщина с громким голосом обладала необыкновенно нежными руками, которые вот уже почти двадцать лет помогали малышам появиться на этот свет. Она могла отругать, наорать, фыркнуть, но когда в её руках оказывался очередной родившийся младенец, более заботливой и сентиментальной женщины трудно было найти. Все врачи-акушеры, включая и профессора Симонову, уважали и любили эту молодую бабушку, коей она стала в тридцать шесть лет, а медицинские сёстры и акушерки её просто боготворили. Потому что знали, что она всегда защищала сотрудников своего отделения, а иногда и открыто конфликтовала с теми, кто посмел обидеть или унизить её «девочек».

Константин в первое своё появление был подвергнут внимательной зрительной экспертизе, после чего услышал – «ладно, пока вроде ничего, а там посмотрим». Симонова, стоящая неподалёку и что-то писавшая в листах назначений, спрятала улыбку и покачала головой. Но в тот же день Казанцев услышал фразу – «так, девочки... и мальчики, стол накрыт, щи дымятся». Константина напоили ароматным чаем, чуть ли не силой заставив попробовать варенье из молодых орехов, а под шумок выудили у него всю информацию о его жизни. С тех пор он безоговорочно был принят в число птенцов Бережной, которых она брала под своё крыло.

Вера Андреевна сняла операционный халат и бросила его в ящик с грязным бельём, затем сорвала маску и устало прислонилась к стене – перенесенная ею вирусная инфекция ещё давала о себе знать.

– Костя, ты запиши всё сам, хорошо? Я отдохну немного. Потом зайди ко мне, надо пошептаться. – Симонова быстро пошла по коридору, привычным движением надевая белоснежный халат. Казанцев толкнул дверь в ординаторскую и поморщился – у окна стояла врач из отделения обсервации Роза Львовна Квашнина, которая вызывала у него самые неприятные эмоции. И вроде бы ничего дурного она не делала, не орала, не возмущалась, но было в ней что-то такое, что никак не помогало им сблизиться. Он сухо поздоровался и сел за стол, готовясь заполнить документацию.

– А где сама? – раздалось от