Снежный блюз - Керри Гринвуд

Бульон оказался превосходным. Фрина уплела его вместе с легкими закусками, выпила три чашки чая и вернулась в свой номер отдохнуть. Она заснула и не просыпалась до тех пор, пока не ударили в гонг, созывая гостей на ужин.

Пока Фрина спала, ее одежду распаковали, выгладили и повесили в массивный деревянный шкаф. Комната была обставлена в отличной, впрочем, весьма умеренной манере, хотя Фрина предпочла бы, чтобы абажуры на лампах не были такими вызывающе розовыми и хотя бы часть статуэток нимф исчезла. У Фрины был зуб на нимф. Когда она родилась, отец выбрал для нее имя Психея. К сожалению, в день ее крещения он был немного не в себе, так как слишком долго просидел в клубе накануне вечером. Когда его спросили об имени, он, собрав остатки своего классического образования, ухватился за имя Фрина.[9] Так вместо имени нимфы Фрина получила имя куртизанки.

Проведя расследование на эту тему, Фрина утешилась. Куртизанка определенно была неординарной молодой дамой. В суде, когда ее дело чуть было не оказалось проигранным, защитник сдернул с ее плеч покрывала и обнажил перед судом прекрасную грудь. Судьи были охвачены благоговением перед таким совершенством и тут же оправдали ее. И именно Фрина, накопив неправедным трудом груду золота, предложила выстроить заново стены Фив, но при условии, что на них повесят табличку «Стены Фив были разрушены временем и заново выстроены куртизанкой Фриной». Но рассудительные фиванцы предпочли свои руины.

«И поделом, – подумала Фрина, надевая шелковое нижнее белье и платье от Пату павлиньего цвета. – Надеюсь, их завоевали римляне. Но что же надеть – сапфиры или эмаль?»

Она выбрала длинные сверкающие серьги, загоравшиеся на свету синими огоньками, и продела их в уши. Она быстро привела в порядок и подкрасила лицо, энергично расчесала волосы и перехватила блестящие пряди лентой. Потом, прихватив пальто цвета морской волны и сумочку, спустилась вниз.

Коктейль и лобстер под майонезом возродили ее к жизни. Фрина обожала лобстер под майонезом с огурцами.

Был чудесный вечер, но никто из соседей по столу не показался Фрине интересным, кроме разве что забавного джентльмена в компании полной дамы – он любезно улыбался мисс Фишер, явно восхищаясь платьем. Однако он был занят, а Фрина хотела немного поразмышлять. Она вспомнила, что «Пассаж» все еще открыт, ведь сегодня суббота, и, вернувшись в номер, переоделась в брюки, шелковый пуловер, ботинки на плоской подошве и мягкую фетровую шляпу. В таком наряде она выглядела почти бесполо и не привлекала внимания праздных молодых людей, но все же могла продемонстрировать свою женственность, если ей того хотелось.

Так как Фрина собиралась только думать и гулять, она надела этот невзрачный костюм и вышла в теплые сумерки.

Мимо нее, громыхая, проносились трамваи; в городе пахло осенней листвой, дымом и пылью. Фрина шла, как указал ей швейцар, прямо по Коллинс-стрит. На случай, если станет холодно, она надела прямой двубортный жакет на подкладке с большими карманами и складкой-бантовкой сзади и, не обремененная сумочкой, чувствовала, что руки непривычно свободны. Здания на Коллинс-стрит были украшены россыпью медных табличек; это место напомнило Фрине лондонскую Харли-стрит, правда, толпа здесь была более шумной, более опрятной, и попрошайки попадались реже. Фрина чувствовала, как листва шуршит у нее под ногами.

Она миновала пресвитерианскую церковь, дом пастора, баптистскую церковь и остановилась, чтобы посмотреть с противоположной стороны улицы на настоящую громадину, здание Регентского театра; каждый сантиметр бетонных стен был украшен бетонным же орнаментом без всякой меры. Здание выглядело настолько вульгарно, что даже понравилось Фрине.

На шумной улице Фрине попалась компания фабричных девушек: они чирикали как воробьи, все в чулках из искусственного шелка и с перьями, в ярких красных, голубых и зеленых платьях-рубашках, густо облицованные товарами из универмага господина Коулза.[10] Фрина продолжила свою неторопливую прогулку, миновав толпу под свесами крыши ратуши и перейдя через Свонстон-стрит.

Глава третья

Она сказала: «Жизнь ужасна,

Дай Бог мне умереть!»[11]

Алфред Теннисон «Мариана»

Сес указал пальцем на девушку, повисшую на руках высокого мужчины, который стоял на тротуаре Лонсдейл-стрит.

– Уже под мухой, – прокомментировал Берт, останавливая машину. – А ведь еще только одиннадцать утра. Кошмар, а?

– Чего тебе, приятель? – проорал он в ответ окликнувшему его мужчине. – Куда едем?

– В Ричмонд, – ответил мужчина, волоча девушку за талию и грубо запихивая ее на заднее сиденье машины, где уже расположился Сес. – Отвезите ее, куда она скажет. Вот деньги. – Он пихнул в лицо Берту десятишиллинговую купюру и захлопнул дверцу машины. – Сдачу оставьте себе, – добавил он через плечо и ринулся прочь почти бегом, растворившись в толпе за углом Куин-стрит.

Неистовые гудки и выкрики из остановившихся позади машин, представлявшие собой замечания в отношении ближайшей родни Берта, заставили водителя тронуться с места.

– Он чертовски спешил, – резонно заметил Берт. – Простите, мисс, куда вас отвезти?

Девушка моргнула и стала тереть глаза, облизывая потрескавшиеся губы.

– Теперь можно домой, – прошептала она. – Можно домой.

– Да, и все уже уплачено. Где дом-то? – спросил Берт громким голосом, рассчитывая пробиться сквозь алкогольный дурман. – Ну же, мисс, вспоминайте!

Девушка не ответила. Она безвольно заскользила набок, пока не уткнулась в плечо Сеса. Тот осторожно приподнял ее и сказал Берту:

– Что-то здесь не так, приятель. Я не чувствую перегара. Она хворая. Вся горит, как огонь.

– Как думаешь, что с ней? – поинтересовался Берт.

Он свернул на Маркет-стрит и остановился, чтобы пропустить трясущийся фургон, груженный овощами.

– Дело дрянь, – помедлив, ответил Сес. – У нее кровотечение.

– Тогда в больницу, – решил Берт, едва увернувшись от грузовика. Разъяренный водитель запустил в такси кочаном капусты, но промахнулся.

– В женскую больницу, – произнес Сес с ударением на слове «женская». – В больницу королевы Виктории.

Девушка на руках у Сеса зашевелилась и прохрипела:

– Куда вы меня везете?

– В больницу, – спокойно ответил Сес. – Вы больны.

– Нет! – она попыталась было вырваться и стала ощупывать дверь в поисках ручки. – Тогда все узнают!

Берт и Сес многозначительно переглянулись. Кровь и зловонные выделения образовали пятно на подоле ее безвкусного голубого платья, которое она надела, собираясь сделать аборт. Сес крепко схватил девушку за руку и прижал ее к сиденью. Сопротивляясь, она пыхтела от усердия, ее пальцы оставили следы на запястье Сеса. Тот прекрасно понимал, что девушка еще совсем ребенок, не старше семнадцати. Она была измождена, ее лихорадило, темные волосы выбились из прически и прилипли ко лбу и шее. В ее глазах угадывались боль и жар.

– Никто не узнает, – успокоил ее Берт. – Я знаком с одним доктором оттуда. Помнишь, Сес, ту старую шотландскую курицу со связкой книжек, которая приехала вместе с богачкой? Она точно никому ничего не скажет. Успокойтесь и расслабьтесь, мисс. Как вас зовут?

– Элис, – пробормотала девушка. – Элис Гринхэм.

– Я Берт, а это Сес, – сказал Берт, пока такси неслось по Выставочной улице.

Затем они свернули на Коллинс-стрит и стали взбираться к Минт-плейс; разваливающийся двигатель периодически издавал звуки, похожие на выстрелы.

Они бросили машину за оградой больницы, и без видимых усилий Сес донес Элис Гринхэм по ступенькам до входной двери. Берт сжал одну руку в кулак и постучал по двери, другой стал звонить в колокольчик.

Сес вошел, как только дверь распахнулась, а Берт тут же бросился к сестре, вышедшей к ним навстречу и рявкнул:

– Нам нужна срочная помощь! Где эта врач-шотландка?

Медсестер по определению невозможно запугать. Женщина смотрела ему прямо в глаза и молчала.

Наконец Берт понял, чего она ждет.

– Пожалуйста, – бросил он.

– Доктор Макмиллан в операционной, – объявила она.

Берт глубоко вздохнул, а Сес продолжил разговор, указывая медсестре на Элис.

– Она потеряла сознание у нас в машине, – объяснил он. – Нам нужна ваша помощь, – добавил парень на случай, если не совсем ясно выразился.

Сес вообще говорил немного, считая, что слова не способны выразить то, что он хочет сказать. Элис Гринхэм застонала.

– Несите ее сюда, – смягчилась наконец сестра, и все последовали за ней в приемную с голыми, выкрашенными белой краской стенами.

Сес уложил девушку на кушетку.

– Я схожу за доктором, – сказала медсестра и исчезла.

Берт знал, что бегать не в привычках медсестер, но эта передвигалась очень быстро. Берт и Сес переглянулись. На одежде Сеса остались пятна крови.