Библия языка телодвижений - Десмонд Моррис

Слабые места подобного мировоззрения очевидны каждому, кто изучал агрессию животных и её проявления. Животные дерутся, но они не знают войн. Их драка — это всегда драка индивидов, которые либо хотят занять главенствующее положение в социальной иерархии, либо защищают личную территорию. В любом случае собственно драка сводится к минимуму. Раздоры почти всегда улаживаются демонстрацией готовности драться, угрозами и ответными угрозами. Тому есть веская причина. В ходе яростной схватки победитель, скорее всего, будет изувечен почти столь же сильно, как проигравший. Дикое животное может решиться на такой исход лишь в крайнем случае, потому оно, само собой, предпочитает уладить конфликт другими способами. Эта разумная система даёт сбой лишь в случае, когда участников конфликта становится слишком много. Тогда идёт ожесточённая и кровавая драка. Когда слишком многие животные в социальной иерархии получают доступ к кормушке в соответствии с неписаными правилами субординации, отношения в группе становятся нестабильными. Драки случаются постоянно. В случае с перенаселённой территорией каждая особь поневоле угрожает соседу, даже если находится на собственной территории. В тщетной попытке очистить охраняемое пространство от потенциальных захватчиков животные начинают драться.

Возвращаясь к людям, отметим очевидный факт: даже если бы агрессивность была врождённой, она не могла бы служить оправданием современным войнам. Наше поведение можно объяснить врождённой агрессивностью в том случае, когда мы, разозлившись, багровеем, трясём кулаками и орём друг на друга, однако ни бомбардировку городов, ни массовое вторжение ведомых диктатором войск на территорию дружественного соседа ею объяснить невозможно. Есть вероятность, что людям действительно свойственна врождённая агрессивность особого, специфического плана, сродни той, которую мы наблюдаем у других приматов. Было бы странно, если бы мы, в отличие от остальных млекопитающих, не обладали бы генетической экипировкой, позволяющей при нападении защитить себя и потомство, и совсем удивительно было бы, если бы мы были лишены стремления отстоять свои права в каком-либо социальном соревновании. Однако самозащита и отстаивание прав — совсем не то же самое, что массовое убийство. Беспримерное варварство нашего времени корректно сравнить разве что с кровавой дракой, которую устраивают животные на безнадёжно перенаселённой территории. Другими словами, весьма вероятно, что крайняя степень человеческой жестокости, пусть даже эта жестокость проявляется вроде бы беспричинно, проистекает вовсе не из врождённого влечения к убийству. На деле она обусловлена противоестественной ситуацией, в которой оказалось сегодня человечество.

Последствия тут весьма не очевидны. Например, на перенаселённой территории животные уделяют меньше внимания детёнышам, и молодняк не получает полноценной для данного вида родительской любви. То же самое происходит и в человеческих сообществах: с детьми обращаются жестоко, в результате они вырастают безжалостными и мстят за лишённое ласки детство. Их месть направлена не на родителей, из-за которых они страдали, поскольку родители к этому времени успевают состариться либо умереть, а на тех, кто замещает родителей. Жестокость в отношении этих лиц кажется беспочвенной, ибо они ни в чем не виноваты, и кажется, что напавший на них человек совершил «животное зверство», набросился на них «безо всякой причины, как дикий зверь».

Какой именно дикий зверь тут подразумевается и почему этот зверь должен нападать беспричинно, никто никогда не уточняет, но что имеется в виду, ясно всем без исключения. Жестокий человек, напавший на невиновных, описывается как существо, поддавшееся первобытному, врождённому влечению набрасываться на своих товарищей и пытаться их убить. Мы то и дело слышим, как судьи называют душегубов и грабителей «дикими зверями», возрождая тем самым старое заблуждение: человек по природе жесток и может стать полезным членом социума, только если будет подавлять свои естественные порывы и влечения.

По иронии судьбы, врождённое свойство, которое, судя по всему, можно «винить» в том, что мы ведём сегодня ужасные войны, — это естественное желание человека быть полезным другим людям. Мы приобрели данное свойство в далёком прошлом, когда первобытные охотники либо помогали друг другу, либо умирали с голода. Только сотрудничая, мы могли надеяться победить огромных хищников. Современному диктатору достаточно апеллировать к присущему нам стремлению сохранять лояльность к коллективу, увеличив этот коллектив и организовав на его базе полновесную армию. Превращая людей, желающих помочь товарищу, в неумеренных патриотов, диктатор с лёгкостью убеждает их убивать чужаков — не из врождённой агрессивности, а из похвального стремления защитить ближнего. Если бы наши предки были не столь склонны к сотрудничеству, то создавать армии, поддерживать в них дисциплину и посылать их на войну было бы сегодня куда труднее.

Отвергнув представление о человеке как о прирождённом убийце, который хочет драться, даже когда все вокруг хорошо, перейдём теперь к оппонентам теории Врождённых Действий. Их точка зрения, по которой человек всему обучается и ничего не наследует генетически, также чревата опасными выводами. В политике утверждения вроде «всему, что человек умеет делать, он научился у других людей» опасны не менее чем речи приверженцев теории «прирождённых убийц». Приняв их за чистую монету, жаждущие власти диктаторы уверяются в том, что общество можно «построить» как им заблагорассудится. Человеческая жизнь видится таким диктаторам чистым холстом, на котором государство вольно рисовать что угодно, причём «государство» тут — не более чем эвфемизм для «партийных лидеров». Когда учёный говорит, что гены не оказывают на поведение человека никакого влияния, эти слова с точки зрения зоологии настолько абсурдны, что остаётся лишь задаться вопросом: каковы истинные мотивы исследователя, рискнувшего выразить подобное мнение?

Если (что наиболее вероятно) человечество и в самом деле обладает обширным набором полезных врождённых способов поведения, значит, рано или поздно люди восстанут против радикальных форм организации общества, которые так нравятся диктаторам. Вожди могут — что и происходит в реальности — навязать огромным сообществам экстремистские доктрины, но ненадолго. Проходит время, и люди начинают возвращаться (либо внезапным скачком, либо медленно, черепашьим шагом) к обычной жизни, которая больше сообразуется с полученным от животных генетическим наследием. Повседневное общение человека в XXI веке вряд ли существенно отличается от повседневного общения человека доисторических времён. Если бы машина времени перенесла нас в первобытную пещеру, мы, вне всякого сомнения, увидели бы те же улыбки, ту же мимику, те же ссоры и любовные интриги, родительскую преданность и дружескую взаимопомощь, какие мы наблюдаем на каждом шагу сегодня. Да, мы продвинулись далеко вперёд в создании артефактов и в абстрактном мышлении, но наши устремления и действия остались по большей части прежними.

Нам следует пересмотреть миф о том, что наши пещерные предки были бессловесными увальнями, убийцами и насильниками, не расстававшимися с дубинками. Чем дольше мы изучаем обезьян и человеческое поведение, тем больше этот миф походит на измышления лицемерного моралиста. Если наши проявления любви и дружбы являются врождёнными, моралисты, конечно же, не могут считать их своей заслугой; между тем больше всего на свете моралисты любят говорить, будто без них добродетель не смогла бы восторжествовать.

Другое дело — создание артефактов и развитие техники. Технический прогресс даровал нам немало новых возможностей. Не стоит, однако, забывать вот о чем: техника развивается благодаря тому, что мы хотим уменьшить стресс и остановить загрязнение окружающей среды, между тем и то и другое обусловлено... все тем же техническим прогрессом.

Если присмотреться, окажется, что технология обычно «обслуживает» тот или иной способ поведения, усвоенный нами в древности. К примеру, телевизор — это чудесный артефакт, но что мы видим на его экране? Большую часть времени — ссоры, любовные взаимоотношения, родительскую преданность и другие названные выше элементы поведения родом из далёкого прошлого. В кресле перед телевизором мы остаёмся людьми действия, пусть даже в это время за нас действуют другие.

Выявленные Действия — Действия, которые мы открываем для самих себя

Можно спорить о том, относится конкретное действие к врождённым или нет, однако в том, что человек наследует через гены собственное анатомическое устройство, сомневаться не приходится. Мы не можем, так сказать, «научиться» ноге или руке, как мы можем научиться отдавать честь или лягаться. Боксёр-профессионал и лежачий больной обладают одним и тем же набором мышц. У боксёра они лучше развиты, но все равно это те же самые мышцы. Анатомия человека не меняется в течение его жизни под влиянием окружающей среды (за исключением крайних случаев, таких, как получение увечий или хирургическое вмешательство). Отсюда следует, что, поскольку всем нам достаются более-менее одинаковые руки и ноги, в любом сообществе мы, скорее всего, жестикулируем, складываем руки и скрещиваем ноги почти одинаково.