Минин и Пожарский - Валентин Костылев

прекратились... Вот какой порядок, братья, установили на

нашей земле проклятые паны! —закончил свою речь

Пахомов.

На возвышенном месте появился громадный,

широкоплечий, в стрелецкой железной шапке Козьма

Минин.

Он громко воскликнул:

— Граждане нижегородские! Настало время нам,

последним людям, крестьянам, посадским сиротам и

беднякам, подняться на врага.

Он говорил о том, что не всегда силен напада-

ющий. Зверь, когда он предвидит свою гибель, теряет

рассудок, лезет на сильнейшего и гибнет в неравной

борьбе. Польский король подобен этому зверю.

— Нет такой силы, которая поработила бы

нас!—крикнул Минин, потрясая кулаками. —

Сойдемся же мы все в единую рать — великую,

многонародную, посрамим силою зазнавшихся панов!

Свою речь он закончил горячим призывом

вступать в ополчение, жертвовать на поход деньги и

ценности.

— Захотим помочь Московскому государству,

так не жалеть нам ничего своего. Дворы продать,

все отдать! А денег не достанем, — воскликнул он, —

заложим жен своих и детей чтобы ратным людям

скудости ни в чем не было! В поход двинемся

весной, токмо трава пойдет...

Речь Минина прерывалась плачем женщин и

гневными выкриками мужчин. Посыпались

пожертвования.

Тут же, на этом сходе, нижегородцы добровольно

обложили себя налогом: каждый должен был отдать

ополчению часть своего имущества.

Хранителем этих денег и собранного

имущества единодушно избран был Козьма Минин.

Но тут возник вопрос: кто же будет

военачальником нижегородского ополчения?

Минин указал на Пожарского, который в это

время лечился от ран в своей вотчине, недалеко от

Нижнего. Минин рассказал народу о военных подвигах

Пожарского, о его честности и прямоте.

Сход дал твердый наказ: избрать такого воеводу,

«который бы не припадал на ту или другую сторону,

где ему выгодно, и в измене бы не явился».

Таким и был князь Дмитрий Михайлович

Пожарский.

Его решили выбрать старшим воеводой

нижегородского ополчения.

10. Ополченские будни

Нелегко было побить поляков. Нелегко было

справиться и с изменниками-боярами и атаманами,

помогавшими панам.

Предстояло большое, трудное дело. Поляки

имели прекрасную конницу, едва ли не лучшую в

Европе. Особенно славились венгерские гусары.

Наемная немецкая пехота состояла из людей, приученных

с детства к военному искусству. Для них война была

ремеслом. И не так их привлекало жалованье, как

военная добыча. Поляки обладали хорошей

артиллерией. Польские военачальники — Жолкевский,

Потоцкий, Хоткевич — считались опытными, храбрыми

полководцами. Слава об их подвигах гремела далеко

за пределами Польши.

Вот с кем придется вступить в единоборство

нижегородскому ополчению!

Надо было собрать такое войско, которое по

численности, по боевой подготовке и. вооружению не

только не уступало бы королевским войскам, но и

превосходило бы их.

На Козьму Минина, как земского старосту и

зачинателя этого великого дела, были возложены

хлопоты по созыву ополчения.

Минин одевал, обувал приходивших в Нижний

ратников ополчения, кормил, снабжал их всем

необходимым.

Летописцы говорят, что он «сердца ратных

утолял и наготу их прикрывал и во всем их покоил и

сими делами воинство собрал немалое».

Нужны были деньги. Земский совет доверил

Минину взыскивать с каждого городского жителя но

одной пятой имущества, а на «нерадивых», то есть

на тех, кто не подчинялся воле совета, «страх

налагать», то есть брать налог в пользу ополчения

силой. Слух о нижегородском ополчении стал

распространяться по всей Московской земле. Отовсюду

стали прибывать ратные люди, услыхав о призыве

Минина.

В Нижний стекались из разоренных мест бедные

дворяне, посадские люди, крестьяне. Среди них

больше всего было смолян, беглецов из пограничной с

Польшей Смоленской земли. С большой охотой Ми-

нин принимал и убежавших от помещиков

крестьян с Украины.

Среди них нашлись кузнецы и мастера

литейного дела, которые и взялись ковать мечи, сабли и

всякое иное оружие. Закипела дружная, энергичная

работа. И во все вникал сам Минин, везде он

поспевал и ободрял всех ласковым смелым словом.

Одного нехватало нижегородцам — воеводы,

которому бы ополченцы доверили власть над собой.

Нижегородцы снарядили посольство к

Пожарскому, наказав послам во что бы то ни стало

добиться приезда Пожарского в Нижний.

11. Нижегородцы у Пожарского

Пожарского разбудила не отходившая от него

целый день старая мать:

— Сынок, Митрий Михалыч!

Пожарский открыл глаза, приподнялся.

— Ты все около меня, матушка! Иди, отдохни.

— Да нет, сынок!-. Народ на дворе какой-то из

Нижнего. Не разбойники ли уж? Не поймешь, что

говорят... И кто такие... Будто и ион с ними...

Пожарский быстро надел охабень, шапку и,

опираясь на посох, вышел во двор. На крыльце всей

грудью вдохнул в себя крепкий, пахнущий соснами

воздух.

С любопытством осмотрел пеструю кучку

неизвестных ему людей.

— Чего ради вам попритчилось пожаловать ко

мне?

Послы поклонились низко, до земли.

— Любезный наш воин и заступник! Видим мы,

Московское государство все возмущено, и -грады

многие опустошены, и царствующим градом, Москвою,

злодеи владеют,.. Пришли мы к тебе, пресветлый

наш Дмитрий Михайлович: не допусти погибели

государства российского. Посланы мы веем народом

нижегородским... Прими же мирской приговор

земских наших, служилых и жилецких людей...

Дворянин Ждан Болтин с поклоном подал

Пожарскому бумагу.

— Ныне мы тебе преданнейше бьем челом,

хотим видеть тебя вождем нашим, наистаршим

воеводою нижегородского ополчения.

Все опустились перед Пожарским на колени.

— Встаньте, братья! — сказал Пожарский. —

Низко кланяюсь и я вам, дорогие нижегородцы! Но

заслуживает ли такой великой чести побежденный и

раненый воин и притом же не столь родовитый и

искусный в ратном деле, как иные, более именитые

полководцы?..

— Сокол ты наш ясный! Не приказано нам уйти

от тебя без твоего согласия. Никого нам иного и не

надо!

Пожарский задумался. Потом, поклонившись,

сказал:

—Прошу в покои, дорожные люди,

отогрейтесь. Там и побеседуем. Одно знайте — не гожусь я

в воеводы. Не просите меня — не надо! И не

надейтесь на меня!

Все в глубоком тягостном молчании последовали

за хозяином внутрь дома.

Когда расселись на скамьях вдоль стен

просторной светлицы, Ждан Болтин с дрожью в голосе

снова повел речь о том, что нет более заслуженного и

верного воина на Руси, нежели он, Дмитрий

Михайлович. Только ему одному нижегородцы могут теперь

доверить жизнь свою и животы свои...

Пожарский слушал нижегородских послов со

вниманием, но согласия своего не давал. Он говорил,

что недостоин стать главой у такого великого дела.

Он высказывал удивление: за что ему такая

незаслуженная честь?! Им сделано то, что обязан

сделать каждый человек, — он защищал родное

государство.

Нижегородцы исчерпали все свое красноречие, а

Пожарский оставался по-прежнему непреклонен.

Наступила гнетущая тишина. Слышны были только

подавленные вздохи и кашель послов.

Вдруг со скамьи поднялся одетый бедно, в

сермягу, обутый в лапти Гаврилка. Он вышел на

середину светлицы, стал против Пожарского и с сердцем

бросил шапку на пол. Голосом, в котором звенели

слезы, он воскликнул:

— Митрий! Погибаем вить!.. Чего же ты?

Ополчайся!

Дальше он не мог говорить. Слезы поползли у

него но щекам. Слезы блеснули и в глазах

Пожарского. Он порывисто поднялся с своего места,

подошел к парню и крепко его обнял.

— Так ли вы тверды, как сей юноша? —спросил

он тихим, но твердым голосом.

— Так!—раздалось в ответ. Послы поднялись

и окружили Пожарского. — Чуваши, вотяки, татары

и иные народы сему делу по своей вере клятву дали,

неужто мы отступимся? Что ты! Пощади, князь!

Некоторое время длилось раздумье Пожарского.

— Да будет так!—вдруг сказал он. —

Ополчаюсь! Не пристающий вовремя к защитникам родины