Псарня - Виталий Держапольский

— Эх, давай, Верка, свой первач! — облизнулся полицай, которому страсть как хотелось выпить. — Только это, Вер, ты как хошь, но твоего поброденыша я одного мыться не отпущу. Прыткий он очень — сбежит еще… С ним пойду париться, а ты пока харч тащи!

В бане полицай зорко следил за Вовкой, не давая мальчишке ни одного шанса для побега.

«Ну ничего, — думал Вовка, — сейчас распарится, сволочь, хлебнет теть Вериной самогоночки, захмелеет. А от балдого я в два счета свинчу — и поминай меня как звали!».

Так и вышло, после бани разомлевший полицай в одного выкушал большую бутыль самогона. Глазки осоловели, а язык начал заплетаться.

— Теть Вер, — позвал хозяйку Вовка, — спасибо вам! Пора мне…

— Куды эт-т-то т-ты н-намылился? — невнятно произнес Рябченко.

— Там мы ж с вами, дяденька, в интернат собралися, — тоненьким голоском ответил Вовка, наивно хлопая ресницами.

— А-а-а, — протянул полицай, тяжело поднимаясь из-за стола, — Верка, и вправду, пора нам. — Он покачнулся, хватаясь рукой за бревенчатую стену избы. — А может еще самогонка есть?

Вовка, так чтобы не видел полицай, отрицательно покачал головой. Хозяйка поняла мальчишку без слов:

— Нету больше первачка, Егор Силыч. Вот через недельку…

— Недосуг тогда мне с тобой тут сидеть! — Рябченко взял с лавки тулуп и с трудом напялил его на себя. — А может, поищем еще чего-нибудь? Вместе… — он похабно подмигнул женщине. — Ты ж без энтого уж к-который г-годок… Небось свербит…

— Ишь, чего удумал! — нахмурилась тетя Вера. — Если и свербит, то не по твою честь!

— Т-ты подумай, я ить, и жениться могу! — Рябченко попытался обнять хозяйку, но она ловко увернулась от пьяного полицая. — Где еще такого мужика найдешь? И при должности…

— Идите, Егор Силыч, а то опять за мальчиком недосмотрите.

— Ну-ка малец, стой! — Егор ухватил Вовку за ворот пальтишка и толкнул другой рукой дверь. — От меня, сопля, сбежать еще никому не удавалось!

— Теть Вера, спасибо вам за доброту, может, когда-нибудь свидимся еще. Прощевайте, и не поминайте лихом!

— Давай, топай! — Полицай дернул Вовку за воротник. — А ты, Верка, подумай, пока к тебе такой жоних подкатывает!

— Береги себя, сынок! — Женщина на прощанье перекрестила мальчишку. — Береги…

— Спасибо, тетенька… Спасибо!

Когда они вышли на дорогу Вовка поинтересовался:

— Дяденька, куды мы сейчас?

— Для начала в к-комендатуру зайдем, а после в интернат тебя определим…

— Мож, не надо в интернат? — вновь начал свою «песню» Вовка. — Боязно мне…

— Заткнись, сопля! — Полицай вновь с силой дернул мальчишку за воротник, да так, что тот затрещал. — Не тебе меня учить… Не дорос иш-шо!

Пока они шли, Вовка зыркал глазами по сторонам, прикидывая, как ему лучше сбежать от пошатывающегося конвоира. Вскоре по левую сторону дороги показался очередной разрушенный дом с поломанным забором. Пора, решил Вовка, с силой дергаясь всем телом. Ветхий воротник затрещал и оторвался. Вовка не устоял на ногах и упал, больно ударившись коленкой о ледяной надолб дороги. Полицай от неожиданности тоже поскользнулся и свалился в дорожную колею. Вовка на карачках дополз до дырки в заборе и шустрой рыбкой нырнул в пролом.

— Стой, утырок! — завопил Рябченко, потрясая зажатым в кулаке воротником. — Я тебя…

Дальше Вовка уже не слушал, он мчался к свободе сквозь запущенный огород разрушенного дома. Проскочив огород, он выскочил на параллельную дорогу. Но удача неожиданно повернулась к нему спиной — на дороге стоял патруль. Вовка выскочил прямо к ним в руки. В этот раз сбежать ему не удалось. Через десять минут к патрулю присоединился и поддатый Егор.

— Что, уродец, добегался? — почти ласково спросил Рябчеко, отвешивая Вовке тяжелую затрещину.

Мальчишка легко увернулся, от первой зуботычины, направленной в лицо, но удар коленом в грудь от одного из палицаев патруля вышиб из легких весь воздух. Вовка, задыхаясь, упал на землю.

— На тебе еще, чтоб знал! — озлобленный Рябченко пнул мальчишку ногой в голову.

Все вокруг померкло — Вовка потерял сознание.

— Тихо ты, Рябой, убьешь пацана! — остановил озверевшего Егора один из полицаев патруля.

— Да и хрен с ним! Меньше бегать будет, спортсмен хренов! — выругался Рябченко. — Два раза от меня свинчивал, козлина! О! Смотри, Жека, очухался… — полицай присел перед Вовкой на корточки, и, ухватив мальчишку за волосы, спросил: — Не будешь больше бегать? А?

— Не буду, дяденька! — испуганно прошептал Вовка, а про себя подумал: — Держи карман шире! Не сейчас, так позже сбегу!

Он с трудом поднялся на ноги — раскалывалась голова, каждый вдох болезненным уколом отдавался в ушибленных ребрах.

— Топай впереди! — распорядился Жека. — И смотри, не балуй больше! — предупредил он Вовку, — а то Рябой тебя, в натуре, забьет! Он у нас контуженный на всю башку!

— Не буду, дяденьки, не буду! — плаксиво запричитал мальчишка. — Только не бейте больше!

— Не боись, — ухмыльнулся Жека, — че мы звери? Вот вздернуть на березе пару партизан — это да, это мы могем! А об такую соплю руки пачкать неохота. Рябой, ты куды его вел?

— В комендатуру к Георгичу. После в интернат определим…

— Ты бы, Рябой, щас к Георгичу бы не совался в таком виде, — посоветовал Рябченко Жека. — У тебя уже два выговора…

— Да вы и сами датые, — обиделся Рябченко.

— Мы-то чуть-чуть, греемся, — парировал патрульный, а вот ты в последнее время запостой на кочерге. Лучше нос в комендатуру не суй — себе дороже будет!

— Ладно, уговорил, — махнул рукой Рябченко. — Пацана только сдайте, нефиг ему по улицам бродить.

— Иди уж, сделаем! Давай, пацан, топай!

Комендатура — бывшее здание районного отдела милиции, находилось почти в самом центре поселка. Возле крыльца стоял, лениво потягивая цигарку, хмурый мужик в форме шума(Schutzmannschaft — охранная команда).

— О! Георгич, а мы до тебе! — обрадовано произнес Жека.

— А вы где сейчас быть должны! — накинулся на патрульных Георгич. — Я вам чё сёдни приказал?

— Георгич, мы по делу! — обиженно засопел Жека. — Рябой мальца поймал. Бродягу. Вот мы его и притараканили…

— Нахрена мне этот побродяга сдался? Тащите его сразу в интернат! Да, кстати, где сам Рябченко? Опять на кочерге?

— Да не… Вроде нормальный он… — промямлил Жека, глядя в сторону. — Обход у него…

— Чё ты мне горбатого лепишь? — Георгич бросил окурок на землю и с ненавистью раздавил его каблуком сапога. — Обход у него… Нажрался, небось, как свин… Ох и допрыгается он у меня. Да и вы тоже!

— А мы-то здесь причем? — уязвлено заявил Жека.

— Ты мне тут зубы не заговаривай! Чё я, не чую, что ль? Перегарищем от вас тоже за версту несет! Вы вот это читали? — Георгич ткнул пальцем в большой плакат, висевший над входом в участок.

Надпись на плакате гласила: «Помни, что алкоголь не меньший твой враг, чем большевики!».

— Так греемся мы, Георгич! Холод собачий — даром, что апрель на дворе!

— Достали вы меня, во, как достали! — главный полицай чиркнул себя большим пальцем по горлу. — Мне уже господин комендант давно на вид поставил, всю плешь из-за вас проел, алкаши несчастные!

— Да герр гауптманн сам выпить не дурак! — возразил старшему Жека. — Вспомни, как он отметил очередную годовщину взятия Сталинграда? Мало никому не показалось! Весь поселок на уши поставил…

— Ты начальству-то в задницу не заглядывай! — поставил на место подчиненного Георгич. — Он пусть что хочет, то и творит — он ариец — высшая раса.

— Ага, что позволено Юпитеру…

— Поумничай еще у меня! Герр Янкель хоть и надирается безмерно, но лишь по большим праздникам, а вы — кажный божий день глушите!

— Так то он — ариец, а мы-то — недочеловеки, унтерменши паршивые, нам можно, — вновь парировал выпад Георгича Жека.

— Я не понимаю, чего вам, сволочам, не хватает? И живете как сыр в масле, по сравнению с остальными, доппаек, поблажек куча… Разгоню вас к чертям, и нормальных наберу — непьющих…

— Где же ты их возьмешь, Георгич? — усмехнулся Жека.

— Не твоя забота, — отмахнулся полицай. — Подам прошение, по лагерям поезжу. Сейчас многие готовы служить — чай не сороковые на дворе. Коммуняки хоть и огрызаются, но скоро их и из Сибири выдавят. Немцы — вояки знатные! Я знаю, как-никак в шутцманншафте восемь лет оттрубил под командованием герра Янкеля. — Георгич гордо ткнул пальцем в нарукавную нашивку «шума» — свастику, окруженную словами Treu, Tapfer, Gehorsam — Верный, Храбрый, Послушный.

— А то мы не воевали, Георгич, — обиженно засопел Жека, — правда по принуждению и на другой стороне…

— Тогда лучше меня понимать должны — возврата к прошлому нет. Немцы у нас надежно окопались. На века… Так что завязывайте бухать, пока я вас не разогнал! Такого тепленького местечка хрен, где больше найдете. Яволь?