Четырем смертям не бывать - Валерия Лисичко

Хватаясь за обрезиненный, местами прожжённый поручень, поднялась на этаж полная женщина. Она утёрла бумажной салфеткой влажное лицо. На неё смотрели четыре входные двери.

– Номера хоть бы подписали, – пробормотала она и полезла за блокнотом. Глаза побежали по строчкам неразборчивых записей.

– Двадцатая, – протянула женщина и ещё раз посмотрела на двери: слева направо три железные, обтянутые кожей, и только последняя – деревянная, выкрашенная белой краской. К ней и шагнула неизвестная, надавила на кнопку звонка. За дверью послышалось пиликанье, но никакие другие звуки не донеслись из глубин квартиры.

– Нет, что ль, никого? – спросила женщина у двери и постучала.

Ирвин, который и думать забыл о приступе беспокойства, дремал в любимом красном кресле. Из маячившего на горизонте сознания сна уже призывно запели птички, но пение их сменил трескучий стук. И Ирвина вышибло из подступавшей мглы видений. Он нехотя поплёлся к двери, заранее злясь на мерзавца, прервавшего его покой. Старик заглянул в глазок и увидел неприятную на вид женщину.

– Кто там? – проскрипел хозяин квартиры.

И пришедшая стала нечленораздельно объяснять, что она социальный работник, новенькая на этом участке. И сегодня она готова сходить в магазин, чтобы облегчить жизнь почётному пенсионеру района. Говорила женщина негромко. И почётный пенсионер был вынужден прижаться ухом к двери. Каждое её слово наращивало в Ирвине гнев. Да за кого она его принимает? За дитя малое? За немощного инвалида?! Что он уж и в магазин сходить не может? Или это правительство хочет его обездвижить, дома запереть, чтобы подох поскорее? Без движения-то?

Взбешённый Ирвин, не дождавшись паузы в речи социальной работницы, закричал на беднягу и заглянул в глазок, – очень уж хотелось увидеть лицо этой выскочки, которая помогать ему собралась, если не сказать хуже – спасать… Его спасать? Да он сам кого хочешь спасёт! Он ветеран! Последнее поколение истинных воинов!!! Если и может кто кого спасти, так это он!!!

Линза глазка играла с пространством и растягивала лицо работницы чуть ли не на весь коридор. Ирвин уже кричал о том, что способен ещё в магазин ходить и не позволит никому у себя это право забрать, что квартира ему не тюрьма, – когда обратил внимание на три тени позади женщины. Он вздрогнул и замолчал. Ещё ближе прижался к стеклянной линзе. Лицо женщины размылось, а три фигуры на заднем плане попали в фокус. Страх пронзил Ирвина от пяток до подбородка.

– Вы? – произнёс старик.

Он узнал тех, чьё присутствие чувствовал не так давно.

– За мной… – проговорил он, отстраняясь от глазка.

Старик отступил от двери и тут же уверенно шагнул на прежнее место. Нет уж, так просто он не уступит. Границу будет держать до последнего, вверенную ему территорию врагу не отдаст.

– Ага! – азартно завопил Ирвин. – Поодиночке страшно на старого ветерана! Без боя не сдамся! Так просто меня не возьмёшь. Убирайтесь, гадины! Пока не пришиб!

Бедная социальная работница попятилась.

Смерти расступились, пропуская её.

– Во-во! – радостно закричал Ирвин, в надежде что незваные гостьи отступают. – Бегите! Я страшен в гневе, етить вашу мать!

Социальная работница бегом бросилась вниз по лестнице. А Смерти спокойно подошли к двери. Ирвин содрогнулся, но не отступил.

Молодая Смерть качнула головой – мол, выходи.

– Рано мне ещё! – крикнул Ирвин. – Убирайтесь! В дом не пущу и сам не пойду. Рано мне, рано…

Рот Старухи исказила кривая улыбка.

На лестнице послышались шаги, ровный уверенный ритм сменяющих друг друга каблуков, по нарастающей. Девушка с ржаными кудряшками появилась на лестничной клетке. От ушей к сумочке тянулись провода, завершаясь плеером, выглядывающим из внутреннего кармана сумки, из-под молнии. Губы девушки подрагивали, вторя словам песни. Ирвин умолк и обречённо прижался к двери. Сердце тяжело ухнуло и камнем повисло меж рёбер. Девушка тем временем надавила на звонок и, не отпуская кнопку, стала стучать.

– Уходи, не сегодня, я слишком устал, – заговорил Ирвин, преодолевая себя. Но девушка пристукивала ножкой и мотала головой в такт музыке. Она не слышала его.

– Вон! Вон отсюда! – закричал старик. И эти слова пролетели мимо белокурой гостьи.

– Деда, открывай, – крикнула девушка, продолжая одной рукой давить на звонок, а другой колотить в дверь.

Ирвин спиной навалился на дверь с другой стороны, словно пытаясь подпереть невидимую границу собственным телом. Но преграда не выдержала: напор юности прорвался сквозь сопротивление постаревшего воина. Он не мог противиться, повернулся и впустил гостью.

* * *

Девушка обняла деда, вытащила наушники и небрежно кинула их в сумку, так что часть проводов петлёй свесилась из зубчатого рта молнии. [ерти за спиной внучки прошли в дом Ирвина. Тот, обнимая кровинушку, проводил навязчивых дам тяжёлым взглядом. При внучке он не мог позволить себе казаться сумасшедшим. А троица, мелькнув в коридоре, углубилась в комнаты. Внучка отстранилась, Ирвин взял её за плечи и заглянул в лицо. Его губы осветила улыбка. Глаза – как будто кто радужку из облачного агата выточил; мягкая, как губка, кожа на первый взгляд могла показаться неровной, но это ощущение не вызывало неприязни, скорее желание прикоснуться; красивый рот, с чуть выступающей вперёд нижней губой…

– Вылитая бабушка, – Ирвин крепко прижал внучку к себе, погладил по спине.

– Ну, хватит, я устаю от сантиментов, – закапризничала девушка, высвободилась из объятий и принялась разуваться. Потом скинула твидовое пальто, смотала шейный платок и вместе с шапкой кинула на узкую обувную тумбу.

– Лера, что ты как кошка шипишь на меня. Я тебя и так не часто вижу, дай хоть насмотреться.

Внучка фыркнула – мол, каждую неделю «насматривается» – и прошла на кухню.

– Социальная работница ещё не приходила? – удивилась Лера, заглянув в холодильник.

– Не приходила, не приходила, – заворчал Ирвин, почуяв укор. – На что она мне? Я сам неплохо с хозяйством справляюсь.

– Вижу, – губы девушки скептически сжались.

– Я сейчас супчик тебе погрею: – Ирвин отодвинул внучку от холодильника, извлёк оттуда кастрюльку и поставил на конфорку, потянулся к каминным спичкам, но рука замерла в воздухе.

– Что такое? – Лера нетерпеливо заглядывала через плечо.

Молодая и Юная Смерти с недоумением поглядывали на Ирвина из-за порога.

– Почему он остановился? – не выдержала Юная.

Старуха заскрежетала зубами. Она сидела на табурете у плиты и по-хозяйски тёрла ладонью газовую трубу.

– Прочь пошла! – заругался Ирвин. – Ослиные потроха!

Материться он отучился, когда, выйдя в отставку, устроился преподавателем в высшее учебное заведение на кафедру военного дела. Скольких учеников порекомендовал на достойные места… В течение двух десятков лет преподавания, к нему неоднократно приходили бывшие товарищи, занявшие места в руководящем составе боевых подразделений, просили посоветовать кого смышлёного. Он и советовал… А теперь Лера смотрела, как Ирвин грозит пустому табурету кулаком.

– Дедушка, ты в порядке? – взволнованно спросила внучка.

– Да, не обращай внимания. Я человек одинокий, вот сам с собой… – Ирвин отошёл от плиты.

– Может, лучше я? – Лера подошла к конфоркам, и Ирвин увидел, как Старуха с наслаждением вдохнула аромат внучки.

– Нет, – Ирвин резко оттолкнул девушку, так что та ударилась об угол стола.

– Больно! – Лера потёрла ушиб.

– Прости-прости, – Ирвин ухватил её за руку. Окостенелые пальцы деда поскребли-погладили её кисть.

– Лучше в комнату пройдём. Там компот открою, печенье из буфета возьмём. Я уж знаю, вы, молодёжь, перекусами живёте, супы там всякие не признаёте.

Они вышли с кухни, и Лера уселась на диван, как раз меж двух Смертей – Молодой и Юной.

Ирвин запыхтел.

– Не возьмёте, не позволю.

– Уступи ей жизнь, – прошептала ему на ухо Старуха. – Тебе на что? Жизнь одна. А вас двое…

Ноги подкосились, и Ирвин опустился в своё кресло.

«Ради внученьки», – подумал он и внутренне почти примирился с уходом. Молодая Смерть подсела на подлокотник, готовая заключить старика в свои пряные объятия.

Взгляд Ирвина замер на внучке. Из глубин памяти, навстречу собственному образу, заключённому в Лере, вышла любимая супруга. С момента смерти она жила только в Ирвине, воспоминания о ней старик хранил с особой тщательностью, часами перебирая их, как пыльные семейные альбомы.

– Не верю, – его шёпот обжёг Старуху.

– Леда, ты говорил про печенье. Если устал, я сама достану, – напомнила Лера.

– Нет-нет, – суетливо ответил старик. – Сиди здесь, ничего не трогай. Я всё принесу.

– Может, на кухне?

– Здесь сиди! – повторил Ирвин уже раздражённо. – И не трогай ничего.

Он вернулся скоро, как ему показалось. Быстро открыл банку с компотом, разлил по чашкам, выложил на тарелку печенье, фрукты, нарезал сыр ломтиками. Но время в очередной раз успело улизнуть. Иногда старику казалось, что внучка появляется только для того, чтобы напомнить, как сильно отстаёт он от мира, что он давно «устарел»; ну и немного «расшевелить застоявшуюся квартиру». Вот и сейчас он вышел с кухни, держа в руках поднос, а она, неуёмная, стояла у раскрытого буфета и вертела в руках зелёно-красное блюдце из немецкого фарфора, привезённое из Германии после Победы в Великой Отечественной войне. Вид бесценной вещицы в руках внучки заставил сердце трепетать от страха. А вдруг выронит? Какой-нибудь резкий звук – испугается и блюдце разлетится вдребезги… Воображение вмиг нарисовало страшную картину.