Львы города Лемберга - Юрий Валин

О родиче только к вечеру вспомнил: пока тюки в роще прятали, пока до Глибоча доплелись - употели до крайности.

Сбрую дядьку Потап потом почти год по малостям распродавал - осторожничал. С выручкой, понятно, обжуливал, да Миколе уже наплевать на ту мелочовку было. Служил, добрые гроши завелись.

Немцы в Глибоч заглянули, должно быть, через неделю. А через две недели Микола Грабчак поступил служить в полицию. Само как-то вышло: батько сказал, что тому, кто к новой власти раньше придет, тому и веры больше. Да и записывались в полицию люди всё знакомые, рассудительные. То, что зеленоват Микола, не помешало - отец поговорил с кем надо, приписали лишку полгода.

Охранная команда шуцманов Глибоча... Хорошая служба была. Пусть утомительная, но спокойная. Ходил с трехлинейкой и белой повязкой на рукаве, десяток патронов бренчал в кармане. Порядок поддерживали, как приказано. Немцы особо не вмешивались. Магарыч и гроши от торговцев, пусть по скромному, зато каждый день. Микола сам не пил - свою долю, как дед советовал, во флягу сливал, потом мать на рынке продавала. Сослуживцы посмеивались, но не злобстовали - хозяйственность, она всегда уважаема. Дважды окруженцев подловили, по тупоумности на базар сунувшихся, норовивших вещички на харч выменять. Да и иных подозрительных типов арестовывали: время то беспокойное. В "штаб" отводили, там начальник поселковой охраны тряс сомнительный элемент. Кого отпускали, кого... Что и говорить, - время военное. Начальство Миколу Грабчака, пусть рядового и молодого, не обделяло - в штабу отцов кум сидел, приглядывал. Деньжата, сапоги, ох, и хорошие достались - определенно партийные - сносу им не было.

В ноябре украинскую полицию разогнали. "Шума" организовывался[19]. В те дни Микола и задумался - так ли уж умна немецкая власть? Понятно, Гитлер великий вождь всей Европы и кому с ним равняться, но дела-то на фронте похуже пошли. Забуксовали немцы. Им бы доверять истинным украинцам - уж кто горше от большевизма натерпелся, кто насмерть с комиссарами и жидами за самостийность бился? Так нет, контролировать придумали, на каждый шаг гавкать.

Впрочем, раздумывать было некогда - за службу всерьез взялись. Занятия, лекции, строевая подготовка, даже на стрельбище дважды водили. Стрелял Микола так себе - винтовка дурная, расхряпанная. Дали бы немецкую, тогда бы...

Нового оружия немцы не выдали, зато обмундированием одарили. Мать галифе и китель подогнала - орлом ходил молодой Грабчак. Обещали старшим наряда назначить - дело выгодное, у старшего и доля побольше. Пусть и командовал теперь немец, но на базаре полицейские сами себе командовали. Как ни крути, а старший патруля - царь и бог. Гроши в руки сами так и шли.

Одно было плохо: народ наглел. Как немцы под Москвой затоптались, так и начались брожения и саботажество. Гаражи спалили неизвестные злоумышленники, на дорогу доски с гвоздями подбрасывали. В глуши районной шайки партизан объявились. Полицию начали по тревоге поднимать. Оцепления, холод, снег, иной раз и стрельба случалась. Ездили и на "чистку" в Жаборицкое гетто. Добираться долго, да и барыша никакого - всю контрибуцию подчистую сами немцы вычищали. Нет, барахло кое-какое, конечно, в Глибоч привезли: швейную машинку, одеяла добротные, сервиз... Но из золота лишь два колечка и досталось. Да и то, одно такое дрянное, что Верке подарил, не пожалел.

Девки ясноглазому да молодому Грабчаку не отказывали. Чего ж ломаться: рослый, в форме, на лицо приятен. А если какая красуня кривляться думала, так уже умел Микола прижать крепкой рукой, втолковать, что власть уважать нужно.

Кончилась хорошая жизнь, когда в шуцбатальон[20] перевели. Отвертеться не удалось, хоть отец с кумом и дали "на лапу", все одно ехать пришлось. Казарма, строевая, немцы орущие. Облавы, облавы, снова облавы... В Старый Яр подозрительный элемент конвоировали, но в самих ликвидациях Микола не участовал - там своя команда имелась с хорошим жалованием.

Летом, казалось, война вот-вот кончится. Немцы уже где-то на Кавказе воевали, к Уралу подходили, но вновь затянулась кампания...

А к зиме партизаны вовсе озверели. Банды в лесах так и шныряли, крупные, с кавалерией, пушками...

...Снег липкий, ноги вязли, бежать трудно. От хлопцев пар валил, как от лошадей. В орешнике вновь хлопнул выстрел...

- Вот паразит. Хорошо, что криворукий, - выругался Красницкий.

Шуцманы, развернувшись короткой цепочкой, осторожно пробирались через кустарник. Следы бандитов виднелись отчетливо - цепочка тех, что пошире, забирала влево. Другие следы тянулись сплошной бороздой - шел бандит тяжело.

- Подбили мы сученка, - с удовлетворением крикнул Красницкий, заметивший розовые пятна.

Партизан пытались взять еще в селе - наводка была точной, но бандитские связные успели выскочить из хаты. На выгоне по беглецам палили как в тире, но разве из винтовки возьмешь? Был бы пулемет... Теперь вот в лес лезть, рискуя напороться...

Микола уже чувствовал себя мишенью: зеленовато-светлого хаки польская шинель, (не греет, зараза), черные брюки и кепи - на снегу вроде подпаленной вороны скачешь. Всадит партизан пулю...

Выстрел... Полицейские попадали, Грабчак тоже поспешно зарылся в ненадежную белую защиту. Брюки мигом промокли, в голенищах таял снег. Микола передергивал затвор, стрелял в подозрительные сугробы. Где гаспид[21]?

- Стой, стой, хлопцы, попусту не палите, - закричал Юрко. - Вон он, видползает!

Красницкий тщательно прицелился...

Сразу подходить к дважды раненому партизану не рискнули - сначала Юрко кинул гранату. Взрывом сшибло с высоких кустов снег. Отряхиваясь, подошли.

- Еще жив, мерзотник, - удивился Красницкий.

Валялась в снегу винтовка с открытым затвором, торчали клочья красной ваты из обильно посеченной осколками спины - партизан все еще слабо шевелил ногой, словно опору нащупывал.

- Вставай, жидок, вставай, - приказал Красницкий. - Кончим как человека.

Юрко ногой подцепил тело, поднатужился, перевернул, и принялся обтирать испачкавшийся сапог о снег.

- Шо, отбегался, злочинец? - Красницкий смотрел в лицо раненому.

Бандит размазал кровь у рта - кисть дрожала от боли - и ответил хриплым матом. Никакой, понятно, не еврей и не комиссар - по роже и словам, тутешний, небось, родом из этой Яновки и будет.

- Кончай его, Грабчак, - озираясь, приказал Красницкий, - неровен час, набегут дружки краснопузые.

Микола поднял винтовку - бандит глянул в ствол, потом поверх. На подбородке висела слюна кровавая, но лицо спокойное, пустое. Нагляделся на такие лица Микола, потому сразу на спуск нажал...

Потом волокли убитого обратно к селу. Красницкий как старший, шагал налегке, Юрко тоже разом о "простреле" в пояснице вспомнил и лишь трофейную винтовку нес.

Микола крепче хватался за ворот засаленного бандитского ватника - тянулась за мертвецом глубокая борозда, и снег все подлипал, саботажил...

На том заснеженном выгоне пришла Грабчаку мысль, что все это надолго, а то, не дай бог, и вовсе навсегда...

Снова перевели - в Житомире было легче - 110-й батальон из города на операции не выходил. Но все равно чуть не убило.

...- В молчанку играть будешь? - следователь[22] и сам баловался пистолетом, презрительно оттопыривал губу, нависая над девкой. Та плакала, сжавшись на табурете, закрывала ладонями лицо. Правильно закрывала - с такой мышиной мордой, да этакую худосочную, и на кровать запрокидывать никому неохота.

Микола стоял у двери, на всякий случай прикрывая прикладом оттопыривающийся карман - дом обыскали наскоро, жили здесь сущие торбешники[23], кроме баночки малинового варенья, ничего и не подвернулось. Зато на пачку припрятанных листовок сразу наткнулись, да лично Грабчаку что в них толку? Это следователь отрапортует, что еще одно подпольное большевистское гнездо ликвидировано, немцы ему великий "гут" и скажут.

В большой комнате плакала мать дуры-девки, хрустели черепки посуды да стекляшки сбитых со стены фото - полицейские топтались, со скуки второй раз шкаф потрошили.

...- Ты скажи кто подучил? - напирал гестаповец . - Не своим ты умишком домирковуволася ту брехню распространять, ох, не своим. Переписывала брехню, не ленилась. "Сталинград наш, Красная Армия скоро придет. Не верьте фашистским сволочам". Да знаешь ли ты, дурья башка, что тот Сталинград давно уж под немцем? Окружили там целую армию москалей и мордвы, теперь не знают, куда гнать полоненных...

Девка тупо всхлипывала. Следователь и сам был из кацапов, потому вворачиваемые им украинские словечки звучали смешно и неубедительно. "Домирковувоволася" - вот чудик гнилозубый. А еще из интеллигенции.

- Ты скажи, кто заставил. Жалко ж тебя, дурочку, - следователь сердито мигнул Миколе.

Грабчак постарался рявкнуть грубее, как учили на курсах по допросу:

- Да что с ней говорить, пан следователь? Отдать шкуру комсомольскую в подвал, там Стецко из нее клещами правду мигом вытянет. Ноготочек за ноготочком повыдерет, потом на "козла" посадит...