Завет и тяжба. Стихи 1982-93 - Юрий Колкер

И пышный город, где вся жизнь моя

Прошла, где русский дед мой большевичил,

Где нет мне ни работы, ни жилья, —

Не дорог мне. Долгов — сложил да вычел.

За что любить мне этот Вавилон,

Глухою, неправдоподобной злобой

Меня баюкавший? Чем лучше он

Флоренции, к примеру? дух особый?

Пусть так: во мне обида говорит.

Но нет, и скука, не одна обида,

И честь. Зря льстится почвенник: хитрит

С ним женщина, Камена иль Киприда.

Всех чаще — Клия. Девственницы сей

Уловки до оскомины знакомы.

Советует: добро и разум сей,

И усмехается: пожнешь погромы.

Ну, и долой! Семь бед — один отъезд!.. —

...Год орвелловский выдался, унылый.

Он похоронен в Парголове. Крест

Над неказистой высится могилой.

8 марта 1984, У. Д.

* * *

Мои американские друзья,

Боюсь, не знают твердо, жив ли я.

Развеществилась наша переписка.

Нарушены воздушные пути.

Гольфстрима вброд письму не перейти.

Прощай, Нью-Йорк! Не сетуй, Сан-Франциско!

В небесную Америку влюблен,

В идею, может статься, в теорему,

Кому пишу, удерживая стон?

Не вам, счастливцы. Прямо дяде Сэму.

Америка! Отверженных мечта,

Надежда пучеглазая свободы,

Читающая будущность с листа,

Обнявшая наречья и народы...

Америка, я — пасынок земли,

Всё у меня украли, что могли,

Божась серпом и молотом воздетым.

Я — висельник, но вынут из петли

Простым кивком, одним твоим приветом.

Мне не видать тебя, не убежать.

Сожрет свинья, развеществит стихия.

Моё дитя швырнут к ногам Батыя.

Мой самый прах захочет удержать

Себя и всех предавшая Россия.

1976-78

ПЕРЕД КОНЦОМ

1

Россия... Да точно ли было?!

Густеет отчества дым.

Шагает убойная сила

По стогнам и весям твоим.

Последнюю стать напрягает

Саркомой разъятая плоть.

Все темные силы шагают

Тобою... Не с ними ль Господь?

2

Не золото, другой металл —

Пошлей и гаже всех комедий.

Строчи, Мефисто: я устал

От звона православной меди.

Устал — и русским быть стыжусь.

Возьми глаза ее пустые.

Под чем угодно подпишусь,

А только это — не Россия.

5 апреля 1984

ЖИЗНЬ В ОТКАЗЕ

С. Б.

О, велика Россия, велика!

От Белого до Черного, от Бреста

До желтых вод. Печаль отказника’

Найдет, найдет в ее просторах место.

Невесел твой насильственный пикник,

Стотысячник, рефьюзник, отказни’к.

Ты — штилю обреченный экипаж,

Ты — караван в пути, и путь твой долог.

Еще пообкусает карандаш

Твой конвоир, пытливый социолог.

Неимоверный пишется дневник.

Страшны твои анналы, отказник.

Один повесился. Другой с ума

Сошел от униженья. Третий болен.

Тот — побирается. Тот — скорбь сама —

Живет с семьей в разлуке. Тот — уволен.

Но русопят, державный фаворит,

Возвышенно над суетой парит.

О, велика Россия! Где поэт,

Кем правнукам гордиться? Где писатель,

В ком совесть шевельнулась? Вся — паштет

Печеночный, вся — сытый обыватель,

Вся — мелочность убогая: тщета

Лжи и самодовольства. Вся — не та.

Ни честный пахарь, занятый трудом,

Ни физик, вдумчивый и плодовитый,

России чести не спасут: стыдом

Вся изойдет. Ты — нерв ее открытый,

Ты в кровь и в пот, ты в мозг ее проник

Саркомой гибельною, отказник.

Ни диссиденты, стойки и верны,

Ни выкресты, радетели благие,

Пятна не смоют. Не сотрут вины

Неблагодарности. На всей России —

Клеймо. Укор и лучшему из них —

Ее позор вселенский, отказник.

Да было ль ледниковое плато

Отечеством? С ним — ни слезы, ни связи.

И — пусть о нем поднимает голос, кто

Не пробовал, что значит жизнь в отказе!

Пусть почвенник посмотрит (вместо книг)

В глаза твоему сыну, отказник.

18 апреля 1984

РАЗРЫВ-ТРАВА

Конец июня, зной и лень,

Густеет синева,

И — в полночь на Иванов день—

Цветёт разрыв-трава.

Найти ее, зажать в горсти

Разящее быльё,

Былое вырвать прочь! Прости,

Отчаянье моё.

Вот — разрешение оков,

Свободы дивной клад.

Неразделённая любовь

Утрачивает яд.

Трава прекрасна и горька,

И от сердечных ран

Целит вернее, чем строка,

Сильнее, чем емшан.

Беру, поправшую поправ

Без тени торжества,

Из всех отечественных трав

Тебя, разрыв-трава.

18 апреля 1984

* * *

В этом царстве растений,

Царстве тяги земной

Больше нет средостений

Между волей и мной.

Распадаются узы,

Тяготившие дух,

Отворяются шлюзы,

Разделявшие двух.

Мне мила земляника,

Мил березок синклит —

Но трава повилика

Ничего не велит.

2-5 апреля 1993

ОРИЕНТАЛИИ

Ты дал мне землю полуденную,

дай мне и источники вод.

Иисус Навин 15:19

* * *

Напрасно поэт проповедует страсть

И крайности славит свои:

Душа оживает, пред небом стеснясь,

В тщете отыскав колеи.

От страсти жестокостью густо несёт,

И слишком собой занята

Язычница, славящая эпизод,

Сегодняшняя правота.

Любовники свет позабыли; толпа

За Савонаролой валит, —

А сердцу любезней лесная тропа

И портик, где учит Евклид.

Где формы проникнуты мыслью творца

И соты расчислены впрок,

Вещунье, к чьим лапкам прилипла пыльца,

Посредственность — славный упрёк.

Живителен труд галилейской пчелы,

И мёд ее трезвый хорош.

Душа и не ищет иной похвалы,

Ее на испуг не возьмёшь.

Противен ей крайностей вычурный храм,

Смешна прихожан его спесь,

Открыт ее дом средиземным ветрам,

Стоит, продуваемый весь...

И ты отвергаешь разбойничий свист,

Подмостки, кинжал и вино, —

Засим одиночество, медиевист,

Тебе на земле суждено.

31 декабря 1983 — 11 января 1984

* * *

Несчастная любовь питает и ведёт,

Полжизни озарив, всё очи не смыкает.

Ты любишь и любим, но эта жизнь — не в счёт,

А в той — безумец Лир от царства отвыкает.

Всё высмеяно в ней рассудком и судьбой,

Не выскажешь ее доверчивой подруге,

Трудом и горестями связанной с тобой;

Всё выветрилось в ней — но не смолкают звуки.

Уже и образ тот, и голос, и слова

Утрачены навек в потоке инкарнаций,

Но длится чудный гимн, таинственно жива

Твоя мучительница в сонме муз и граций.

14 марта 1988

ЖИЛ ЧЕЛОВЕК В ШВАРЦВАЛЬДЕ

Жил человек в Шварцвальде. Чёрный лес

И горы, горы...

Встречный мерседес

Со звездочкой на лаковом капоте

Внезапно нас слепит на повороте

И исчезает — за косым снежком,

Кружащимся над этим краем...

В нём

Водились тролли, обитал забавный

Гном, бюргерской порядочности славной

Волшебный страж. Творцу угоден он —

Не то что бакараша-плотогон

Михель Голландец: этот был верзила,

Нечистая им овладела сила,

Сердца скупал он...

В светлой полосе —

Стволы и хвоя, серпантин шоссе

Упрямо тянет в горы, на асфальте —

Не снег, а грязь...

Жил человек в Шварцвальде

И, не трудясь, хотел разбогатеть.

К лукавому он попадает в сеть,

А гном, на месте оказавшись кстати,

Беднягу возвращает к благодати:

Наш угольщик оставил блуд, трудом

Вернул достаток в сирый отчий дом,

С любимою воскресшей помирился...

Но лес шумит, угрюм...

Не изменился

С тех пор пейзаж: всё так же мрачноват,

И этот путь в горах — витиеват.

Прекрасной прозы мерное теченье,

Художественное нравоученье

В нём слышу. Не беда, что он знаком:

Сентенцию припорошим снежком,

Красы невиданной поставим ели,

И Рейн, полоской светлой акварели,

Контраста ради (или озорства)

Втесним в подрамник, подкрепив слова,

А в хвои шум вплетём строку Вивальди

Иль Моцарта...