Публицистика - Юрий Бондарев

Пожалуй, ничего новаторского нет в том, что я рассказал, но именно мне часто нужен этот контраст в настроении и поведении героев.

Для нашей классической русской литературы (Толстой, Чехов) не характерно "закручивание сюжета". Сюжет у великих мастеров не лежит на поверхности. Он - глубинное движение повествования, как бы подводное течение. Сюжет у больших писателей никогда не строился ради возбуждения интереса читателей. Интерес заключался в мысли, в идее, характерах героев произведения, в той социальной значимости, в той, я бы сказал, общественной нагрузке, которую несет роман, повесть или рассказ. Усиленно выпирающий на первый план сногсшибательный сюжет показывает белые нити шитья, является как бы рукой автора, которую он назойливо протягивает читателю, что разрушает правду вещи.

Я целиком за сюжет, в котором движение произведения - стремительное или медленное движение самой жизни.

Возможно, я выскажу весьма спорную мысль, но думаю, что современный литературный язык (если говорить о классической традиции) состоит из сплава объемной, "мыслящей" фразы Л.Толстого, отточенной ясности Чехова, легкой пластичности А.Толстого и народной яркости Шолохова.

О методе и языке Бунина у нас ходят различные толки, но одно несомненно - это удивительно русский писатель, с великолепным умением найти то слово, которое заменяет целый абзац, целую страницу. Если у Чехова стиль будто скрыт, незаметен, прост, то Бунин - это писатель с внешне ярко выраженным стилем, подчас даже с некоторым щегольством, но это не умаляет достоинств его чистого, сочного, живописующего языка.

В одном рассказе у Бунина есть фраза: "Низко и сокровенно зеленеющий восток". Сочетание "низко и сокровенно" - необычно, но не это ли дает картину утренней степи, начало робкого тихого рассвета, простора, прохлады, тишины?

Не исключаю, что рука редактора и тут потянулась бы к красному карандашу - убрать слово "сокровенно". Как так, рассвет - и вдруг "сокровенно"? Неточно, товарищ автор, неточно, ищите другое слово. Но поставьте другое - и картина разрушена. Не надо бояться неожиданных слов. Они непривычны, но они свежи и заменяют длиннейшие разъяснительно-описательные абзацы.

Я думаю, что наше время - это время коротких, строгих по языку романов и повестей.

СТИЛЬ И СЛОВО

Да стоит ли снова писать о стиле, предъявлять жесточайшие требования к мастерству писателя, к форме, к языку? Быть может, это лишь помешает нашей литературе полно и четко выражать комплекс идей?

Я хорошо помню, как одна известная писательница несколько лет назад высказала мысль о том, что мы, литераторы, живем в новый стремительный век, пытаемся запечатлеть приметы эпохи, его идеи, и нам некогда отшлифовывать свои вещи, оттачивать стиль, - пусть читатель простит нам. И сейчас нет-нет да раздаются голоса, как бы успокаивающие молодых писателей: мол, мастерство - "дело наживное". И, говоря об этом, ссылаются на письмо Горького, забывая, в какие годы писалось оно.

Разумеется, поверхностный читатель может простить несовершенство произведения. Но не простит время, не простит большой, требовательный читатель, не простит будущее, которое уже ожидающе-пристально смотрит на нас издалека.

Уверен, что мы стоим на пороге необычайного подъема литературы. Ведь и сейчас заметно, как ярко обновляется искусство - ежегодно приходят в него молодые имена, заявляя о себе полновесно и сильно. И в литературе нашей появляется много индивидуальностей, появляются различные манеры письма, подчас очень точные и емкие Но что есть критерий художественной формы? Где образец? Совершенно очевидно, единого образца не может быть в искусстве. Чехов не пытался писать, как Толстой, Бунин - как Чехов, Флобер - как Бальзак, Мопассан - как Флобер или Золя. Они с необычайной мощью выражали свое время и себя, обладая разными стилями, разными темпераментами. Их объединяли правда и естественность образных средств, то есть художественных доказательств, особенного, индивидуального способа выражения действительности. Чем больше художник, тем ярче и своеобразнее его стиль. И тем больше очарования исходит от его искусства, неповторимой красоты слова, которое звучит, обретая душу, живет, обновляется под пером мастера.

Нельзя полностью повторить стиль художника.

Думаю, что тем стилем, которым написаны "Попрыгунья" или "Дом с мезонином", невозможно написать роман о трагических днях начала войны 1941 года. Даже роман о любви, заключенный в форму чеховской или бунинской прозы, звучал бы сейчас, видимо, архаично, точнее - вневременно. При всем блеске стиля, при всей весомости художественных приемов и средств такому произведению многого недоставало бы. Не хватало бы, возможно, "современного воздуха" нашего атомного и технического века. И наших забот, чаяний, беспокойств.

Я говорю здесь не о прямом выражении примет времени, но о том, что незаметно, пусть подсознательно (мы почему-то очень боимся этого слова, говоря об искусстве) вплетается в ткань вещи, в стиль ее. Эпоха беспощадно и властно накладывает свой отпечаток на явления жизни, на факты, на чувства, на процесс мышления.

Все признаки эпохи с ее противоречиями, поисками, страданиями, радостями и тревогами за судьбу мира отражаются в стиле, языке лучших книг.

Стиль современных произведений более взволнован, более взлохмачен, в нем чувствуется нервный ток в гораздо большей степени, чем, например, в эпически-спокойных романах Гончарова или Тургенева.

И конечно же, нет смысла говорить (как это еще порой говорят), что Толстой или Тургенев написали бы ту или иную нашу книгу иначе. Их стиль отражал свою эпоху. Мы не носим сейчас костюмов XIX и начала XX века. Мы не строим дома в стиле средневековой готики или барокко. Мы наслаждаемся красотой письма классиков, мастерством, гениальным полетом человеческой мысли, но мы живем в ином ритме, в ином окружении, в иных связях. Стиль с его особой окраской слов, оттенками, интонацией, даже эпитетами - это зеркало времени.

Слова имеют свое сердце, свое дыхание. Сердце слова начинает биться в унисон со временем лишь при точном сочетании с другими словами. В этом проявляется свежесть таланта. Как бы ни был обстоятелен и мускулист стиль и язык Виктора Астафьева и Георгия Семенова, для меня он звучит ново и естественно, так же как и мягкое поэтическое письмо Василия Белова, Юрия Трифонова или Виктора Лихоносова.

Сочетания слов у этих писателей вызывают нередко чувство новизны, появляется аромат времени, вы ощущаете нерв, его пульсирующий ток, как бы колюче ни цепляли вас "корявость и неизящество" современного диалога, иногда рваный его ритм.

В пятидесятые годы мы много читали книг, написанных от лирического "я", книг откровенных, книг-исповедей. В этом "я" пленительная доверительность рассказчика и прожившего интересную жизнь человека, молодость и зрелость писателя, оценивающего прошлое, но порой стиль этих книг страдал излишней разговорностью, был загроможден фамильярными посторонними фразами, составленными из первых попавшихся слов.

Стиль - это все способы, приемы образной системы автора. Это весь комплекс средств для наиполнейшего выявления мысли. Это отражение сущего через страсть художника. Это действительность, преломленная через его сознание.

"Железный поток", "Тихий Дон", "Разгром" - вещи сугубо реалистические, обнаженные. Герои их неслись в потоке революционной бури, им были свойственны предельные человеческие страсти. И стиль этих романов ярок, грубоват, подчас нестеснительно солон. Ведь мы имеем дело с писателями-реалистами, до ясновидения чувствующими характеры, время.

Мне трудно представить в романе о последней войне момент самого яростного боя, когда с железным грохотом ползут на орудия танки, когда горький пот застилает глаза, когда ствол раскален и горячие гильзы выскакивают из казенника, когда дыхание смерти обжигает черные воспаленные лица, - трудно представить вежливые команды, дистиллированный язык героев.

Совершенно ясно, что я говорю об этом не потому, что хочу защитить "грубый" стиль и язык, а потому, что почти нет такого слова, которое было бы запретным в искусстве. Вся задача, в каком окружении оно, в каком контексте, в какой эмоциональной окраске, в какой светотени.

В богатейший русский язык, казалось бы, никак "не лезло" слово "респектабельный". Но припомните, как "легло" оно в одном абзаце у Пановой, посвященном описанию Листопада через восприятие Нонны Сергеевны. Я не люблю слова "пауза", но оно превосходно ложится в прозе В.Некрасова, а примени он слово "молчание" - оно так и ломало бы ритм, настроение, стиль его.

Флобер говорил: нет ничего, кроме стиля, и мучился в бессилии над каждым словом, ускользавшим из-под пера, над каждым эпитетом. Он считал, что только одно прилагательное может окрасить чудодейственным светом то или иное явление жизни. Он, проверяя себя, читал свою прозу вслух и говорил друзьям, что настоящая фраза не должна мешать дыханию. Он постоянно заботился о ритме прозы, об этом необходимом элементе стиля, передающем часто почти физическое ощущение движения.