Нерв (Стихи) - Высоцкий Владимир Семенович

Но кажется мне, не уйдём мы с гитарой

На заслуженный, но нежеланный покой…

Правильно написал!

Роберт Рождественский

‹‹‹ К Содержанию

‹‹‹ В начало

ПЕСНЯ ПЕВЦА У МИКРОФОНА

Я весь в свету, доступен всем глазам.

Я приступил к привычной процедуре:

Я к микрофону встал, как к образам,

Нет-нет, сегодня – точно к амбразуре.

И микрофону я не по нутру

Да, голос мой любому опостылеет.

Уверен, если где-то я совру,

Он ложь мою безжалостно усилит.

~•~•~

Бьют лучи от лампы мне под рёбра

[1]

,

Светят фонари в лицо недобро,

И слепят с боков прожектора,

И жара, жара.

~•~•~

Он, бестия, потоньше острия.

Слух безотказен, слышит фальшь до йоты.

Ему плевать, что не в ударе я,

Но пусть, я честно выпеваю ноты.

Сегодня я особенно хриплю,

Но изменить тональность не рискую.

Ведь если я душою покривлю,

Он ни за что не выправит кривую.

~•~•~

На шее гибкой этот микрофон

Своей змеиной головою вертит.

Лишь только замолчу, ужалит он.

Я должен петь до одури, до смерти.

Не шевелись, не двигайся, не смей.

Я видел жало: ты змея, я знаю.

А я сегодня – заклинатель змей,

Я не пою, а кобру заклинаю.

~•~•~

Прожорлив он, и с жадностью птенца

Он изо рта выхватывает звуки.

Он в лоб мне влепит девять грамм свинца.

Рук не поднять – гитара вяжет руки.

Опять не будет этому конца.

Что есть мой микрофон? Кто мне ответит?

Теперь он – как лампада у лица,

Но я не свят, и микрофон не светит.

~•~•~

Мелодии мои попроще гамм,

Но лишь сбиваюсь с искреннего тона,

Мне сразу больно хлещет по щекам

Недвижимая тень от микрофона.

Я освещён, доступен всем глазам.

Чего мне ждать: затишья или бури?

Я к микрофону встал, как к образам.

Нет-нет, сегодня точно – к амбразуре.

1971г.

‹‹‹ К Содержанию

МЫ ВРАЩАЕМ ЗЕМЛЮ

ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКА

Ожидание длилось, а проводы были недолги.

Пожелали друзья: «В добрый путь, чтобы всё без помех».

И четыре страны предо мной расстелили дороги,

И четыре границы шлагбаумы подняли вверх.

~•~•~

Тени голых берёз добровольно легли под колёса,

Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали.

Вечный смертник – комар разбивался у самого носа,

Превращая стекло лобовое в картину Дали.

~•~•~

И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя,

Всколыхнули во мне ну попробуй-ка останови.

И в машину ко мне постучало военное время.

Я впустил это время, замешанное на крови.

~•~•~

И сейчас же в кабину глаза из бинтов заглянули

И спросили: «Куда ты? на запад? вертайся назад…»

Я ответить не мог: по обшивке царапнули пули.

Я услышал: «Ложись! берегись! проскочили! бомбят!»

~•~•~

И исчезло шоссе – мой единственный верный фарватер.

Только елей стволы без обрубленных минами крон.

Бестелесный поток обтекал не спеша радиатор.

Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон.

~•~•~

Я уснул за рулём. Я давно разомлел до зевоты.

Ущипнуть себя за ухо или глаза протереть?

Вдруг в машине моей я увидел сержанта пехоты.

«Ишь, трофейная пакость, – сказал он, – удобно сидеть».

~•~•~

Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски.

Он опять удивился: «Откуда такое в войну?

Я, браток, – говорит, – восемь дней как позавтракал в Минске.

Ну, спасибо, езжай! будет время, опять загляну…»

~•~•~

Он ушёл на восток со своим поредевшим отрядом.

Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню.

Это время глядело единственной женщиной рядом.

И она мне сказала: «Устал? Отдохни – я сменю».

~•~•~

Всё в порядке, на месте. Мы едем к границе.

Нас двое. Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч.

Вот забегали щётки, отмыли стекло лобовое.

Мы увидели знаки, что призваны предостеречь.

~•~•~

Кроме редких ухабов ничто на войну не похоже.

Только лес молодой, да сквозь снова налипшую грязь