Ночью, после нашей потери (ЛП) - Сара Бреннан

— А теперь пошел вон.

*

Эш вернулся в спальню своей матери, потому что казалось, будто ему больше некуда было идти.

Её там не было.

Эш замер на мгновение, уставившись на смятую подушку и лунный свет, падающий туда, где она лежала. А потом помчался туда, куда, он знал наверняка, она бы отправилась, проснувшись.

Он не мог перестать думать. Слова мысленно сталкивались друг с другом, словно дети, которые бегут слишком быстро и падают друг на друга: «А что, если она тоже ушла к отцу? Что, если папа был прав, и, подумав, как только появилась такая возможность, она поняла, что чародеи должны править городом, потому что были рождены для этого. А несколько смертей по сравнению с той властью, которую они могли получить и использовать, были ничем».

Сила его собственного страха при этой мысли потрясла Эша. Он подумал, что если его мать приняла решение уйти с отцом, то этот выбор казался бы ясным — Эшу тоже пришлось бы уйти за ней. Но Эш все еще не мог быть тем, кем хотел видеть его отец. Он все еще не хотел...

Его мать стояла в комнате тети Розалинды. Перед своим уходом тетя Розалинда заправила кровать, разгладила подушку. Она не взяла с собой всю одежду: дверь в гардероб была наполовину открыта, и из него, словно пугливые призраки, выглядывали изрядно поношенные длинные платья. Она забрала свои украшения, бутылочку духов, которую держала на своем столике, и отданные ей его матерью фамильные золотые гребни, инкрустированные листьями и драгоценными камнями в форме фруктов. Эш понял и сглотнул болезненные ощущения, принесенные этой мыслью: женщина забрала свои прелестные вещицы, свои лучшие вещицы, то, что нужно ей, когда хочется впечатлить мужчину. Записки она не оставила.

Его мать не бросилась в рыданиях на кровать. Даже не присела. Она просто стояла, принимая случившееся. С босыми ногами и в помятой блузе. Её подрезанные волосы ниспадали белокурыми пучками вокруг лица.

Ему хотелось сказать: «Мама, ты в порядке?», хотелось радоваться оттого, что она в безопасности, но ее взгляд в его сторону очень ясно говорил, что она не желает его внимания или озабоченности, и сегодняшним вечером ни у кого из них нет шанса порадоваться.

— Она опять ушла, — сказала его мать.

Эш молча кивнул.

Она долго не глядела на Эша. Она оглядывала все, что оставила ее сестра, каталогизируя глазами эти вещи, чтобы обнаружить то место, где у неё и её сестры все пошло не так.

Эш не встречался со своей тетей Розалиндой, пока ему не исполнилось семнадцать, но он и его родители провели всю свою жизнь, колеся по Америке в её поисках. Его тетя всегда символизировала собой возвращение домой, образ надежды и счастья. А теперь она исчезла.

— Когда она ушла первый раз, сбежала с каким-то мужчиной и родила ребенка в чужой стране вдали от любви, у меня ушло столько времени, чтобы найти её, потому что я искала её в тех местах, где природа процветала. Но она осела в городе с высокими башнями, где не могла видеть небо, и таким количеством металла, которое создало клетку для ее магии. Ей хотелось отравить себя, лишить себя могущества. Она так сильно себя ненавидела, что хотела выдавить из бытия, и считает, что Роб — тот самый человек, который способен на такое. Вот, почему она ушла с ним.

Его мать, Лиллиана Линберн, из длинной череды лидеров Линбернов, всегда говорила так, будто отдавала приказы армии. Её голос был ясным и холодным, а сказанные слова, казалось, высекались на камне, делая очевидную истину вечной. Все, что она говорила, было истиной, а те, кого она осуждала, были обречены.

Его мать твердо взглянула на него.

— Мы с тобой привели мою сестру обратно в её первую и последнюю западню. Разница между нами в том, что ты знал, кем он был.

Эш открыл рот, чтобы заговорить, но тут раздался грохот, будто в помещении прогремел гром.

Одна вспышка магии — и его мать уже  была в коридоре, стояла перед Эшем, положив руку ему на запястье. Предупреждая. Защищая. Она посмотрела в темный коридор, и Эш проследил за её взглядом.

В каменном коридоре на стене висело зеркало в черной раме. Оно было разбито, а осколки лежали на полу, словно чудаковато сияющая мостовая.

Раскаты грома все еще звенели по всему дому.

Лиллиана бросилась бежать, ступая босыми ногами по осколкам стекла, имевшим смертельный блеск ножей. Она была слишком слаба, чтобы не причинять себе боли, но все еще была чародейкой Разочарованного дола, правителем Ауримера. Он наблюдал, как на её коже открылись длинные, глубокие красные раны, а затем закрылись так же аккуратно, как двери, оставив только кровавые следы и разбросанные осколки зеркала, словно сланец на пляже. Мать Эша никогда не позволяла себе страдать слишком долго.

Он побежал за ней прямиком к комнате Джареда.

Дверь была открыта. Эш вновь увидел распахнутые окна и разбитые зеркала, которых в комнате Джареда было больше, чем он знал. Осколки покрывали комнату, покрывали кровать, создавая опасный, сияющий серебристый океан.

Джаред извлек урок из попытки Эша: он научился не позволять даже пытаться заговорить с ним кому бы то ни было. Даже когда Лиллиана бросилась к его двери, та захлопнулась с грохотом, отозвавшимся эхом по всему дому. Мать Эша вцепилась в ручку, но дверь не поддалась.

Лиллиана приложила руку к двери, а потом и щеку, будто хотела прижаться своей щекой к щеке Джареда, но ближе подобраться не могла.

— Джаред, — окликнула она. — Джаред, выходи. Это твоя тетя Лиллиана. Я знаю, твоя мама ушла, но я здесь. Я не уйду. Я всегда останусь с тобой, и мне... очень жаль. Джаред, родной, пожалуйста.

Ответа не последовало.

— Что он там делает? — прошептал Эш.

Лиллиана обернулась к нему.

— Он пытается справиться. Это нормально.

— Он чокнутый! — сказал Эш.

— Он разбил несколько зеркал, — сказала его мать. — Он никому не навредил. Не тебе из всех людей его судить. Все это время я думала, что это он убивает девочек, убивает людей в моем городе — в моем городе! Но это были ты и твой отец, подкрадывались и нападали на моих людей, смеялись у меня за спиной.

— Я не смеялся!

— Ты всегда ставил себя выше него, — сказала Лиллиана своему сыну и наследнику. Её голос был холоден, как лед. — Но доказал, что ошибался. Не так ли?

— Это не... — начал Эш, но не произнес вслух «моя вина», потому что знал, это его вина. Он не был жертвой. Ведь нож был у него. — То, как ты говоришь о людях, живущих в Разочарованном доле... думаешь, ты лучше их, прямо как считает отец.

— О, значит, это моя вина? — требовательно спросила его мать. — Я научила тебя убивать? Разве за всю свою жизнь я говорила тебе что-либо подобное?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});