Совсем того! - Жиль Легардинье

— Ты понятия не имеешь, что я испытываю.

— Не делай вид, будто я намного старше тебя. Хочу напомнить, что разница между нами всего-то четыре месяца…

— У тебя есть Мелисса. А я один-одинешенек. Кроме тебя, у меня нет близких людей. Сара далеко, у нее своя жизнь. Никому я, в сущности, не нужен.

— Хватит. В любом случае этот твой план возвращения во Францию — нелепость от начала до конца. И я не знаю, какого черта я опять оказываюсь в него втянут. Чем это кончится на сей раз? Кому я должен буду приносить извинения? В первый раз нам еще и двенадцати лет не было. Ты уговорил меня спрятаться в мусорном баке, чтобы напугать старушку Моррисон.

— Вот была ведьма! Надо же было что-то делать, эта старая стерва протыкала все мячи, которые попадали к ней в сад! Не пожалела даже тот, кожаный, новенький, который подарили Мэтту на день рождения. Она наводила ужас на всех окрестных ребят.

— И ведь правда, никто слезинки не проронил, когда ее нашли лежащей возле лестницы с разбитой головой.

— Я уверен, что это был заговор мячей. Они отомстили за себя, они сделали так, что она свалилась!

— Мячи не сдаются! — улыбнулся Уорд.

— Теперь-то можно признаться, срок давности истек! — весело продолжал Блейк. — Но я что-то не припомню, как именно мы ее напугали…

— Ясное дело, ты не помнишь! Первым к баку приехал мусоровоз! Чудо, что он не расквасил нас в лепешку!

Блейк вдруг вспомнил эту сцену и просиял:

— А ведь правда! Я совсем забыл!

— К счастью, мы еще не потеряли способность над этим смеяться!

Мужчины дружно расхохотались. Однако к Блейку быстро вернулась серьезность.

— Все это прошлое, — бросил он.

— Это наша история, Эндрю. И перестань смотреть на вещи так, будто тебе уже не на что надеяться. Там, куда ты хочешь поехать, жизнь тоже непростая. Хозяйка — вдова, и я не хочу, чтобы ты нагонял на нее еще большую тоску. Но раз уж ты не желаешь отказаться от своей бредовой затеи, обещай, что будешь играть по-серьезному.

— Ты еще сомневаешься?

— От типа, который нарядился собственной мамашей и пошел к директору лицея извиняться за «своего сына», я не жду ничего хорошего…

5

Осеннее очарование лесной дороги, по которой ехало такси, не сняло с Эндрю Блейка усталости. День у него начался с рассветом: он рано встал, сел в поезд до Парижа, потом пересел на другой поезд, идущий в провинцию; люди вокруг трещали на языке, которым он тоже владел, и неплохо. Теперь, когда они почти добрались, он понял, что, у него уже не будет времени передохнуть.

— Странно, — сказал вдруг шофер, — я уже десять лет кручу здесь баранку, а по этой дороге еду впервые. Я и не подозревал, что здесь есть дорога. Город совсем близко, а кажется, будто кругом одни леса.

Поместье Бовилье, дорога на Бовилье. Адрес недвусмысленно указывал на то, что это место респектабельное. Асфальтовая лента дороги, по обеим сторонам которой рыжел красивый, растущий на холмах лес, поднималась в гору. На ее вершине, в просвете деревьев, показалась стена, и машина поехала вдоль нее. Стена растянулась на несколько километров; наконец в низине, на поляне, она перешла в мощное укрепление, в центре которого красовались величественные ворота. Между двух колонн, увенчанных каменными, изъеденными временем львами, находились железные кованые ворота, украшенные литерой «В»[2]. Машина остановилась.

— Вот вы и приехали. — Шофер бросил взгляд на ворота и спросил: — Это дом престарелых?

— Надеюсь, что нет.

— В любом случае вам повезло, погода хорошая. Поздняя осень в этих краях бывает очень приятной.

Эндрю расплатился и вышел из машины. Шофер вынул из багажника единственный чемодан и, пожелав пассажиру приятного пребывания, уехал. Глядя на удаляющееся такси, Эндрю вдруг почувствовал себя страшно одиноким.

Стоя перед решеткой ворот, он глубоко вздохнул. Было тепло. Легкий ветерок шевелил сухую траву, заполонившую пространство до самых ворот. Они, должно быть, открываются нечасто, мелькнуло в голове у Эндрю. На одной из колонн было выгравировано название поместья: «Бовилье». Сквозь решетку вдалеке, за деревьями, виднелся небольшой замок с многочисленными остроконечными крышами. Справа от портала имелась калитка.

Солнечный свет, отражавшийся от стены, слепил глаза. Эндрю увидел домофон. Устройство, похоже, было не в лучшем состоянии. Эндрю нажал на кнопку. Никакого ответа. Нажал второй раз — безуспешно. Тогда он решился толкнуть калитку — она со скрипом открылась.

Вокруг было так тихо и спокойно, что поместье казалось необитаемым. Эндрю аккуратно закрыл за собой калитку и ступил на покрытую гравием аллею. Гравий под его ногами шуршал так же, как у его дяди Марка в Пилсбери. Когда он с родителями приезжал к дяде Марку, то часами ходил по гравийной дорожке, слушая этот особенный звук.

Блейк шел по аллее прямо. Он уже очень давно не испытывал того странного чувства, которое охватывает человека, впервые оказавшегося в совершенно незнакомом месте. Не выскочат ли откуда-нибудь с лаем собаки? Даже в очках он видел не так уж хорошо. Наверное, он услышит их приближение, но что это ему даст? Бежать-то он все равно не сможет. Он попытался тихонько произнести по-французски: «На помощь!», стараясь, чтобы не был заметен английский акцент.

Ему трудно было катить большой чемодан, колесики на неровной дороге оказались бесполезны. Во все стороны, насколько хватало глаз, раскинулся парк. Временами меж деревьев мелькал силуэт здания. На повороте от каштановой рощицы, которую огибала аллея, Эндрю наконец увидел его целиком: это был изумительной красоты старинный замок, сложенный из белого известняка и красного кирпича. Здание было оригинальной конструкции, над всей постройкой возвышалась большая четырехугольная башня, у ее подножия располагалось входное крыльцо. Оба крыла здания украшали узкие балкончики и островерхие башенки. Окна на каждом этаже были свои, особенные: высокие на первом этаже, пониже на втором и третьем и разной величины слуховые окошки под самой кровлей. Карнизы с кобылками придавали еще большее очарование всему ансамблю, который невозможно было отнести к какому-то одному стилю. В постройке ощущалось влияние нормандских частных домов, неоготики и даже волшебных сказок…

Эндрю направился к крыльцу, стараясь шагать спокойно и уверенно. Быть может, на него смотрят, а он знает, как важно первое впечатление. Он поднялся по широким полукруглым ступеням, прикрытым навесом-маркизой в виде веера из матового стекла. Прежде чем заявить о своем присутствии, Эндрю выдержал паузу и приосанился.

Он дернул за цепочку колокольчика и сразу же засомневался, достаточно ли сильно. Тогда он дернул еще раз, уже гораздо энергичнее, — и колокольчик громко зазвонил.

Эндрю ждал, и, как всегда, когда ему приходилось ждать, в голове пронеслось множество вопросов. Что если он ошибся адресом? А если в доме никого нет? Вдруг, с его-то везением, он обнаружит хозяйку мертвой и уже высохшей, как та мышь, на которую он наткнулся, когда в последний раз наводил порядок в гараже?

Внезапно сквозь витражи, украшавшие входную дверь, мелькнула чья-то тень. Кто-то щелкнул замком, и дверь отворилась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти, в меру полная, каштановые волосы собраны в конский хвост. Женщина без малейшего стеснения оглядела его.

— Здравствуйте. Вы, наверное, новый мажордом?

— Именно так. У меня назначена встреча с мадам Бовилье.

— Входите. Я ее кухарка.

— Она здорова?

Если б женщина ответила, что ее хозяйка мертва и ее высохший труп лежит в гараже, Эндрю нисколько не удивился бы и уверовал в знамения.

— Мадам ждала вас к полудню. Побудьте здесь, я предупрежу ее.

После ослепительного света, разлитого по парку, Эндрю пришлось некоторое время привыкать к полумраку холла. Кухарка удалилась, ее шаги по плиточному полу с голубым цветочным узором были долго слышны. Холл был обставлен разностильной старинной мебелью. Через несколько минут женщина вернулась, нарушив тишину решительным стуком каблуков.

— Мадам сейчас вас примет. Оставьте вещи на банкетке. Хотите что-нибудь выпить?

— Не сейчас, спасибо.

— Вы хорошо добрались?

Странно, она произносила эти любезные слова довольно жестким тоном.

— Превосходно, благодарю вас.

Кухарка повела его на второй этаж по красивой дубовой лестнице, занимавшей все пространство башни. Преодолев еще несколько ступенек, ведущих в коридор, она постучала в первую дверь. Голос изнутри дал разрешение войти, и она открыла дверь и отстранилась, пропуская посетителя.

Занавеси в комнате были задернуты. Мадам Бовилье сидела за письменным столом. В полумраке виден был только ее силуэт. Тонкий лучик света, пробившийся между шторами, позволял различить, хоть и с трудом, бювар, аккуратную стопку папок, телефон, бронзовую фигурку балерины и фарфоровый письменный прибор.