Тайна загробного мира (Свидетельства об умерших, о бессмертии души и о загробной жизни) - проф.А.Г.Знаменский

– И в чем же заключается это счастье, Анна? Что составляет это блаженство?

– Любовь, любовь! Святая любовь, что царствует здесь между всеми блаженными духами!

– А еще что?

– Красота и величие, безконечная глубина, и высота, и широта дел Божиих! Это звездное небо вы стараетесь изучать на земле – вычисляете, догадываетесь, и все-таки мало знаете о нем, а здесь все видно и все ясно. А как безконечны эти светила и красота и величие их, так безконечно блаженство – видеть и познавать дела Божий и прославлять Бога!

– А духи могут возноситься к этим светилам, куда ни пожелают?

– Могут, куда ни задумают и ни пожелают, но лишь на такую высоту, какая им по силе: есть и такая красота, которую не может вынести и дух чистый, доколе еще совершеннее не очистится, еще более не приблизится к Богу.

– А ты далеко ль видишь?

– Нет, теперь еще недалеко, потому что я еще не совсем свободна от тела. Оно еще влечет меня к вашей земле. Завтра тело мое еще более ослабеет, и проводник мой поведет меня выше. О, как я жажду видеть все чудеса красоты, которые теперь вынести была бы не в силах!

– Как это ты была бы не в силах вынести?

– Да так, подобно червяку, привыкшему с рожденья рыться в земле. Земной червяк не в силах переносить свет солнечный, и когда выбросят его на солнце, он вьется, коробится и погибает: так и душа, рожденная на земле, не может сразу вынести действия высших небесных красот и блаженства

– А там все равны между собой?

– Все равны любовью, но не все равны совершенством. И там есть степени совершенства и степени блаженства.

– Кто ж там выше всех поставлен?

– И в том небе, где я теперь, я вижу некоторых духов в венцах. Они тут более всех прочих блистают. Проводник мой говорит: «Это учители и просветители народов!». Их наибольшая перед Богом заслуга, им тут наивысшая и честь. На то учители, чтобы всем умом и всем сердцем учили познавать истину и правду, в церкви ли или в школе, словом или писанием – распространяя свет Божий и любовь к Богу и ближнему между людьми и народами. Но горе тому учителю и тому духовному пастырю, который напрасно лишь занимает свое место, или дурно учит, дурной пример подает собою другим! Такие сюда не придут! Когда она это сказала, я вспомнил нашего покойного учителя Леоновича и спрашиваю:

– Анна, скажи мне, не видишь ли ты там моего учителя Леоновича?

– Нет, не вижу.

– Отчего?

– Оттого, что он выше, гораздо выше, – мой проводник это говорит. Но его можно вызвать сюда

– Каким это образом?!

– Духи с высших небес могут приходить на низшие ступени, только низшим на высшие нельзя

– И ты вызовешь его, Анна?

– Проводник мой вызовет. Три минуты времени на это надобно.

Отец Левицкий посмотрел на часы, и когда прошло ровнехонько три минуты, она сказала:

– Вижу его, – прекрасный, увенчанный! Все здешние духи воздают ему честь, славят его песнями. Ах, как все это дивно, как прекрасно. – не могу и сказать вам! О, если бы я могла хоть отчасти описать вам то, что здесь вижу! Но это невозможно, это не для вас, земных!

– А к нам. в этот мир, не сходят ли иногда духи из другого мира?

– Сходят и являются иным в сновидении, кто заслуживает это, присутствуют при богослужении за их души, хоть они и не имеют нужды в наших молитвах, но радуются нашей любви. О, иду дальше, возношусь выше и выше, и все сильнее и яснее чувствую здешнее неизреченное счастье, блаженство! Разбудите меня, потому что я не в силах долее его выдерживать.

Отец Левицкий приложил ей стеклянный стакан к груди, она проснулась и открыла глаза. Когда мы стали рассказывать ей, что она говорила, – она ничего не помнила и не могла повторить, потому что душа ее, вступив об ратно в тело, видела уже только земной мир – комнату, постель и людей, ее окружавших.

Сильно была утомлена и слаба, но, когда предлагали пищу – ничего не принимала, чем она и жила – непонятно. Но я, сынок; никогда бы и не закончил, ежели бы все стал рассказывать. Потому скажу тебе только, что барышня Анна после того еще три дня говорила о небе, и все выше и выше возносилась, – видела святых, и про них рассказывала, и нас наставляла почитать их память и учению их следовать, чтобы достигнуть вечного спасения и небесной жизни. О, кто в силах рассказать, что мы слышали! От ее слов самый закостенелый и жестокосердый грешник не мог не плакать, как дитя, и много людей обратились на правый путь, – пьяницы перестали пить, насильники и обманщики ближнего и всякие грешники каялись.

Четвертого дня к вечеру больная сказала, что ровно в семь часов и пять минут душа ее совсем отрешится от тела, и велела себя разбудить. Когда проснулась, подозвала к самой постели отца Андрея Левицкого и поцеловала у него руку, поцеловала потом верную свою подругу и неотступную сиделку в болезни – старшую горничную девушку Марью; велела обнять и поцеловать за нее отца и матушку, утешить их и попросить, чтобы не плакали; но они лежали оба больные без памяти, и врачи никого к ним не допускали; попрощалась со всеми, велела созвать всех дворовых людей, благодарила их за услуги и всякого благословила. Тут поднялся плач безмерный: все рыдали, у меня у самого слезы лились в три ручья, потому что никогда такой кончины я не видел. Когда часы показывали семь и пять минут, больная глубоко вздохнула, и душа ее оставила прекрасное земное ее тело. Никогда не видел я такого прекрасного, ангельского лица, никогда не замечал у покойника такой светлой и радостной улыбки, как у нашей барышни Анны, когда одели ее в белое платье, гроб и всю ее усыпали цветами…

На похоронах Анны премножество было народу со всех сел, и множество господ понаехало издалека, и все плакали, потому что все лишились в ней земного ангела («Четыре путеводителя доброй жизни»).

* * *

Один священнослужитель на шестнадцатом году брачной своей жизни лишился супруги умной и благочестивой. Разлука с нею поразила его сильно. Глубокая скорбь и невыразимая тоска овладели им. Он впал в уныние и пошел было путем опасным, сдружившись с вином.

– Не знаю, – говорил сам вдовый священник, – долго ли я шел бы этим губительным путем и куда бы пришел, если бы не остановила покойная моя жена. Она явилась в сонном видении и, принимая искреннее участие в моем положении, сказала мне: «Друг мой! Что с тобою? Ты избрал опасный путь, на котором уронишь себя во мнении людей, а главное – можешь лишиться благословения Божия, которое доныне почивало на нашем доме. Ты в таком сане, в котором малое пятно представляется великим; ты на таком месте, откуда видят тебя со всех сторон; у тебя шесть неоперившихся птенцов, для которых ты должен быть теперь отцом и матерью. Ужели ты перестал дорожить своим саном, своими заслугами и тем почетом, которым пользовался от всех? Ужели твоя честь, жизнь, заслуги нужны были только для одной твоей жены? Подумай, друг мой, об этом, прошу тебя и умоляю, рассуди здраво и поспеши сойти с этого пути, на который ты, к великой моей горести, так необдуманно стал. Ты грустишь о разлуке со мною, но, как видишь, союз наш не прерван; мы и теперь можем иметь духовное общение друг с другом, а в жизни загробной можем навеки соединиться, если ты будешь того достоин. Ты жалуешься на пустоту в сердце твоем: наполняй эту пустоту любовью к Богу, к детям и братьям твоим, питай душу хлебом ангельским, как любил ты называть слово Божие, и любил им питать себя и семейство свое, молись Богу за меня и за себя и за детей наших и за души, тебе вверенные». Этот голос любимой супруги моей глубоко проник в душу мою и благотворно подействовал на меня. Я принял его, как голос Ангела хранителя моего, как голос Самого Бога, вразумляющего меня, и решился всеми силами противостать искушению и благодарение Богу, -при Его помощи, преодолел искушения и твердой ногой стал на путь правый («Странник», 1865, июль).

Замечательное сновидение

«Послушница Тихвинского Введенского монастыря (Новгородской губернии) по имени Фекла 5 декабря 1902 года, после причащения Святых Тайн, придя из церкви после обедни, почувствовала слабость и необычайно захотела спать, так что успела только снять с одной ноги чулок, да так и уснула и спала двадцать с половиною часов. Во время сна начала вздрагивать, страшно стонать, слезы текли у нее из глаз, всю ее сильно передергивало, как бы от страшного испуга; то она вдруг замирала, так что едва можно было уловить ее дыхание, а по всему лицу и на конечностях выступал пот; многие из монашествующих приходили смотреть на нее; все думали, что она до утра не доживет.

В одиннадцать часов вечера был позван фельдшер; он нашел, что пульс у нее нормальный, но разбудить ее не мог; пробовал поднять веко, но оно не поднималось; рот тоже невозможно было открыть; давал нюхать нашатырный спирт, но никаких признаков пробуждения не было видно, так ее и оставили до тех пор, пока она сама проснулась.