Чужие деньги - Фридрих Незнанский

— А нас там большевики не убьют? — Петя был потрясен. Большевики чуть не убили дедушку-генерала, портрет которого висел на почетном месте в гостиной, и, несмотря на это, папа хочет ехать к ним?

— Все меняется, — задумчиво сказал папа. — Мы вернемся на родину, когда там не останется большевиков. Верю, что так будет. Можно обманывать некоторых людей недолгое время, но вечно обманывать великий народ нельзя.

Когда-то давным-давно Питеру взбрело на ум, что его папа — русский шпион, и он с трудом дышал, полураздавленный открывшейся истиной. Потом сам понял, что это глупость. Русские шпионы всегда скрывают, что они русские, а папа ни от кого ничего не скрывает. Русские шпионы стремятся внедриться в высокотехнологичное военное производство, а папа содержит аптеку. И еще (хотя это несерьезно): русских шпионов обычно играют артисты высокие и горбоносые, а папа, плотный и невысокий, со своим веснушчатым лицом и рыжеватыми волосами, похож скорее на шотландца. Но главное, шпионы вечно притворяются, а папа никогда не врет. А то, что соседи и сослуживцы называют папу Джорджем Зерноу, когда на самом деле он Георгий Зернов, так это просто потому, что «Джордж» — это по-английски «Георгий», так же как «Питер» — это «Петр», «Петя», и о чем здесь рассусоливать?

Мир в своей двуединости был понятен, целесообразен и прост. Трещины в нем возникли позже…

— Эй, Зерноу, а вы дома варите картошку в самоваре?

Этот Билл Хармон перевелся в их класс недавно, но вел себя слишком нагло для новичка: так, словно старался застолбить главенствующее положение. Он напрашивался на то, чтоб ему хорошенько всыпали. Сидя на бревне во дворе в ожидании следующего урока, Питер повернулся, глядя на Билла в упор. Хармон был, пожалуй, выше, зато Питер шире в плечах, и неизвестно было бы еще, кто кого. Просто Питер не желал попусту лезть в драку и поэтому терпеливо сказал:

— Картошку никто в самоваре не варит. Самовар — это такая штука для чая. У нас есть старинный самовар, но мы им не пользуемся, он стоит в маминой комнате для красоты.

— А по-моему, вы все-таки им пользуетесь. Ну скажи, пользуетесь, да? Разводите костер, а над ним вешаете самовар?

После такого нельзя было сдержаться, и Питер двинулся на Билла, но между ними вклинился Чак, беспокойно поглядывая то на нового друга, то на старого:

— Что это вы? Не надо! Помиритесь, пожалуйста, помиритесь! Билли, ведь ты пошутил, да?

Билл сделал шаг назад. Лицо у него сделалось скучающе-расслабленное, но в щелках прищуренных глаз затаилась наглость.

— Конечно, я пошутил. На что тут сердиться? Я же не знал, как обращаются с самоварами.

Питер злился из-за того, что Чак почему-то решил, что им теперь нужно дружить втроем с Биллом. Возможно, Чак знает о нем что-то хорошее, но это не значит, что Питер согласен терпеть его насмешки над всем русским. Питеру следовало потребовать, чтобы Билл попросил прощения, а Билл сказал бы, что он просто пошутил, прощения просить не за что, видно, в этом классе шуток не понимают, и тогда с легким сердцем можно было бы полезть в драку и как следует наподдать Биллу, пока не зазвенит звонок. Разумный и ясный план смазало явление Клиффа, который, словно не обращая внимания на то, что происходит между Биллом и Питером, завопил:

— А вы знаете, какой фильм идет вечером в «Рубине»? «Распутин — безумный монах»! Там женщин кнутом хлещут!

Снова русская тема! Впрочем, Питер отнесся к этому, как к досадному совпадению. Клифф не такой, чтобы поддеть его нарочно.

— Нас не пустят, — благоразумно заметил Чак. — Сколько иксов перед названием? Для не достигших семнадцати строго не рекомендуется…

— Моя сестра разносит сахарную вату во время сеанса, — зашептал Клифф. — Я с ней договорился, она нас пропустит на галерею. Оттуда все видно.

— Всех пропустит? — уточнил Чак. — Всех четверых?

— Я не пойду, — сказал Питер. Он сам не понимал, что заставило его произнести эти слова. Вдруг выскочило, обожгло, как предощущение: на экране скачут мерзкие, кривляющиеся, окровавленные русские, а он, Питер, корчится в галерее, стараясь сжаться, исчезнуть, не быть. Что из того, что он никогда не видел России, всю жизнь прожил в этом городке, который знает как свои пять пальцев? Все равно он русский, и этого не смыть… — Некогда. Завтра контрольная по математике, нужно подготовиться.

— Да что там контрольная, — великодушно сказал бестактный Клифф, — ты и так лучше всех напишешь. У тебя же полно математических способностей.

— А я-то думал, — наглые щелочки Билла превратились в широко раскрытые, мнимо наивные глаза, — что Питер обязательно пойдет с нами. И будет объяснять, что в этом фильме не так, что продюсер выбрал не те самовары…

Дальнейшее развитие событий прекратил долгожданный звонок. Во время занятий по литературе Питер был скован и даже не смог прочесть свое любимое стихотворение Эмили Дикинсон, которое читал вслух еще полгода назад, и мисс Блэк велела ему сесть и прийти в себя, но Питер не приходил в себя, он думал. И до следующего звонка пришел к окончательному выводу, что не имеет права не пойти. Иначе Билл подумает, что Питер трус. И даже если Питеру наплевать, что подумает о нем Билл, если не пойти, на душе останется ссадина, и потом уже ничего нельзя будет исправить. Это во-первых. А во-вторых, дворянин не может себе позволить быть трусом. Это Питер слышал от папы. В Америке нет дворян, и сын аптекаря, наверное, не имеет права носить дворянский титул, но дедушка, воевавший против большевиков, был дворянином, и из уважения к дедушке Питер должен пойти в кино на «Распутина». Правда, папа не одобрил бы того, что сын, в его возрасте, ходит на такие фильмы… Но папе он все объяснит позже. Он поймет. Когда речь идет о делах чести, при чем тут возраст?

Послеполуденная жара дремала на зелени их заурядной улицы под окнами родного дома. Папа наверняка задержится допоздна у себя в аптеке. Из маминой комнаты доносился двойной смех: наверняка она с подругой, миссис Лэниган, придумывает новые прически или обсуждает состав предстоящей вечеринки. Питер постучал. Мама открыла не сразу. Волосы у нее были стянуты махровой лентой в пучок, лицо жирно блестело. Питеру не нравилось, когда мама так выглядела, хотя такое состояние у нее и называлось «наводить красоту». Но сейчас наведение красоты было кстати.

— Мама, я сегодня задержусь. — Красноречие несло Питера по волнам лжи. — Пойду делать уроки вместе с Клиффом и Чаком. Завтра контрольная, нужно подготовиться…

— Энн! — позвала из глубины комнаты миссис Лэниган. — Ты только взгляни, какое…

— Ладно, иди, иди, — невнимательно бросила мама. — Только если будешь возвращаться поздно, попроси, чтобы кто-нибудь из взрослых проводил тебя. — Она поспешно поцеловала Питера в щеку, оставив приторно-клубничный запах того, чем было намазано ее лицо, и захлопнула дверь. Питер отер щеку, медленно спустился по лестнице и двинулся навстречу своей участи.

Ему совсем не хотелось смотреть этот фильм…

— Мне совсем не хотелось смотреть этот фильм! — доказывал он папе, когда все открылось. В гостиной светилась лампа под зеленым абажуром, за окнами сонно шелестели кусты, и от обычности обстановки то, что происходило дома, делалось совсем невыносимым. — Но Билл Хармон, он у нас новенький, подкалывает меня тем, что я русский. Если бы я не пошел, он бы сказал, что я не пошел из-за того, что я русский, и надо мной стали бы смеяться.

— Ты же знал, что детям запрещено смотреть этот фильм, — устало сказал папа. Против обыкновения, сейчас он надел очки, которыми пользовался редко: может быть, для того, чтобы как следует рассмотреть неожиданный проступок сына. — В том, чтобы делать запрещенные вещи, нет никакого героизма. В нормально устроенном обществе ничего не запрещают просто так. Ты должен был не только не идти сам, но и отговорить своих товарищей.

Питер безнадежно вздохнул. Да, это было именно то, что он должен был сделать, с точки зрения взрослых. Но очень трудно объяснить взрослому, хотя бы и папе, почему именно этого он сделать не мог.

Питер желал бы избежать тяжелых объяснений. И, трезво рассуждая, он сам виноват в том, что объяснения потребовались. Никто ничего не узнал бы! Старшая сестра Клиффа с ирландским именем Дейрдре помимо торговли сахарной ватой занималась чтением философских книг и каких-то журналов, которые выпускали очень маленьким тиражом, и, в отличие от папы, считала, что запреты общества (она называла его «лживым и прогнившим») — это очень плохо, поэтому согласилась исполнить просьбу брата и провести его вместе со школьными друзьями на галерею, где обычно никто не сидит, тем более в будний день. Питер ожидал, что по дороге Билл снова станет его донимать, завоевывая свое никому не нужное первенство, но Билл молчал. Говорил Чак:

— Питер, не обижайся на Билла. Я ему тут объяснил, что ты не из России, что ты вырос в Америке и ненавидишь большевиков. Ведь правда?